Нукко и Миккая рассмеялись, и девушка невольно улыбнулась. Возможно, когда-нибудь она поймет рациональность их действий, но сейчас происходящее выходило за рамки ее восприятия.
Какое-то время они молча пили ягодный напиток и смотрели на звездное небо. Снег медленно падал на землю и больше не таял, укрывая лагерь тонким слоем искрящегося белоснежного бархата. Ника больше не удивлялась окружающей ее магии: парящие шатры и ведьмы, зависающие в воздухе, мерцающие звезды и ясное морозное небо, чудеса по мановению рук, – сегодня это казалось таким обыденным, будто всегда сопровождало ее в жизни. Волшебная ночь, не поспоришь.
– Миккая рассказала о том, чего ты хочешь. Я готов помочь.
– Почему ты? – удивилась Ника.
Ведьмак усмехнулся, бросив лукавый взгляд на верховную:
– У моей сестры слабость к страдающим людям, она не выдержит.
Миккая поджала губы, изобразив улыбку:
– Это не слабость. Не люблю, когда вопят от боли.
Ника скривилась. Вашему пафосу позавидует любая столичная штучка. Жили себе сотни лет в рутине, заскучали, наверное, а тут (какое счастье!) свежая кровь сама в руки прыгнула. Издевайся – не хочу!
– Мы не шутим, – очень серьезно сказал Нукко, поймав ее недовольный взгляд. – Чтобы помочь тебе поговорить с душой Джей Фо, нужно отделиться от нее. Это больно морально, – ведьмак постучал себя по виску, – тем более если вы жили в одном теле столько лет, и…
– Когда начнем? – перебила Ника.
Terra ignis.
Октябрь 2019 года
В тот день шел мелкий, противный дождь. Михаил еще шутил, что это природа по-своему сочувствует им, отдавая дань уважения трагедии.
Нахлобучив на голову капюшон, Ника стояла рядом с мужчиной и хмуро смотрела на скудный мемориал: глянцевую плиту из серого мрамора, блестящую от капель дождя, со списком из черных букв. На восьмой строке – «Аэлина Кравская, 1995–2000». Больше сотни имен и фамилий, больше сотни дат рождения и смерти, разбитых на два симметричных столбца. Правда, сейчас два имени в конце списка отсутствовали.
Это был День памяти детей, погибших после того ужасного похищения, суть которого до сих пор никому не открылась. Каждый год, с утра до вечера, на эту площадь, скрытую от глаз общественности ведьмовской завесой – такой же, что ограждала Морабат от всего мира, – стекались родственники погибших. Михаил рассказывал, что в первые годы их было много: приходили семьями, приводили друзей, часами сидели на земле, говорили, плакали или просто молчали. А потом как-то все сошло на нет. Кто-то умер, кто-то захотел забыть. И они решили закрыть мемориал от посторонних глаз – поддаться воле большинства, позволить миру вычеркнуть трагедию из памяти.
– Не забыть, конечно. Разве такое забудешь? – поправился он. – Скорее… не напоминать. Раны ведь не заживают – так, схватываются краями. Нечего лишний раз их открывать.
Ника не стала спрашивать, но поняла без слов: Михаил ни одного года не пропустил. Рану свою открывал – и терзал, терзал, наверное, потому, что наказывал себя. Не усмотрел. Не защитил. «Виноват не тот, кто убил, а тот, кто не уберег» – эту фразу Ника услышала в детстве от одной из матерей из балетной школы. У той дочь погибла, попала под колеса и скончалась на месте. Мать винила себя и еще много дней после приходила в школу ко времени окончания занятий и тихо сидела на лавочке, мертвым взглядом смотря на входную дверь.
Конечно, понять всю глубину трагедии Михаила Ника не могла, но, осознав, куда Михаил направляется, попросилась с ним, в компанию к Илану Домору и Агвиду Берси.
– Снести бы его к чертям, – послышался голос Берси. Ника обернулась к нему, и огромный рыжий воин недовольно цокнул языком. – Народ забыть пытается; вон, вдова Грей в этот день все окна и двери запечатывает, лишь бы не видеть сочувствующие взгляды. Да как забыть, когда такая махина стоит и подсвечивает? Тоже мне честь!
– Она же скрыта, – заметила Ника.
– Думаешь, чтобы видеть, нужно перед глазами держать?
Ника с сомнением хмыкнула и вернулась к мемориалу. У подножия плиты лежали цветы и горели свечи, предусмотрительно укрытые прозрачными колпаками. Спрятав руки в карманы куртки, Ника вплотную подошла к мемориалу. На том месте, где отсутствовали имена, остались следы, и даже в сумерках любой с хорошим зрением мог прочесть: «Александр Саквильский, 1998–2000», «Николина Стамерфильд, 1999–2000». Ника дотронулась пальцем до этих следов, и что-то горькое кольнуло в сердце.
– Вчера убрали, да?
Вокруг по дороге курсировали машины, где-то вдалеке слышались голоса посетителей кофеен, и ее слова, будто отразившиеся от невидимых стен завесы, прозвучали громче, чем хотелось бы. Краем глаза Ника заметила, как Домор втянул голову в плечи и хмуро посмотрел на Кравского.
– А смысл? – снова спросила она. – Лишний раз напомнить всем, что нас тоже могли убить, но повезло?
Ника нетерпеливо сняла капюшон, игнорируя усиливающийся дождь. Лицо пылало, и стало совсем жарко.
– А вы еще удивляетесь, почему я не хочу ни с кем знакомиться, – тихо продолжила она. – Была в списке мертвецов много лет. А вы взяли и убрали. Зачем? Наверняка лишили многих покоя, всколыхнули несбывшуюся надежду.
– Не говори ерунду, никто и не заметил, – резко ответил Михаил.
Ника холодно рассмеялась:
– Вы обещали мне помочь, если я вернусь. Вернулась, вот же! – Девушка раскинула руки в стороны. – Мертвая здесь, – она ткнула пальцем в плиту, – мертвая на древе. Везде мертвая! А для кого не мертвая, так то шлюха по матери, то демон из ада! Зашибись перспектива! А вы тут ходите каждый год и оплакиваете этих несчастных, вместо того чтобы разобраться, что случилось-то! Легче от этого? Может, заодно и меня оплакивать станете, а? Какой бы я могла быть, но уже никогда…
Михаил ударил ее по щеке. Домор дернулся, но Берси удержал товарища за локоть. Ника стиснула зубы.
– Ты дура, Николина! Вернулась сюда за решением своих детских проблем. И тебе на всех плевать! Мир не будет вертеться вокруг тебя, эту привилегию нужно заслужить! – голос Михаила сорвался на хрип, и старческие глаза загорелись злостью. – А ты думала, легко будет? Ты никому не будешь нужна, пока сама нас не выберешь! Ходишь украдкой, изучаешь всех, кто плохой, а кто хороший, а сама палец о палец не ударила, чтобы хоть немного узнать, кто мы, что мы и чем живем! Да откуда тебе понять, от чего мне легче, а от чего – нет, что я пережил, что пережили все мы? Ты эгоистка. Лучше проваливай отсюда со своим цинизмом! Преданно служить такой, как ты, я никогда не буду!
Метнув в сторону Михаила яростный взгляд, Ника бросилась прочь. Кто-то окликнул ее, кажется Домор, но она проигнорировала. Большой ошибкой было вернуться в замок, к незнакомым людям! Она никому не нужна, и без нее весь этот мир вновь вздохнет спокойно. Нужно разобраться, что за дрянь сидит внутри нее, решить проблему и свалить к чертям!
Не Харута привела Стамерфильда, а Факсай. Встретив пылкого воина с горячим нравом во время странствий, тот пригласил его в семью в надежде склонить на свою сторону и обратить в их веру. А верили трое огненных магов в то, что, раз на земле проявилась чародейская сила, ее во что бы то ни стало должно сохранить, как и всех, кто ей наделен, и убедить людей, что нет в этой силе опасности. Сама по себе она не возносит носителя на пьедестал и не ставит выше других. Сила дарована, чтобы хранить в здравии мир и всех его существ.
Глава 6. Серый кардинал
Terra caelum, военный лагерь «Стания».
Декабрь 2018 года
– Александр, вы простудитесь, – Севиль подошла к нему и робко протянула плед.
Алекс встрепенулся и удивленно посмотрел на нее – впрочем, как и всегда, ловя мимолетную мысль, что Севиль по ошибке оказалась рядом с ним, да и вообще в этом мире. Слишком светлая, непорочная, правильная. Все в ней было слишком… слишком не таким, как надо, чтобы жить на этой земле.
– Спасибо, ты хорошая, – Алекс натянуто улыбнулся и, развернув плед, небрежно набросил на плечи. – И не надо выкать.
И без того яркие от веснушек щеки девушки вспыхнули. Потупив взгляд, она опустилась на колени рядом с ним и плотнее запахнула пальто.
Они сидели на краю обрыва: за спиной – лиственный лес, отделявший их от лагеря; впереди, под свисающими ногами Алекса, – мелкая речушка. Сюда редко кто приходил, разве что звери. Севиль призналась, что пару раз видела оленя и часто слышала волчий вой, но Али Ши не уставал распинаться, что звуки издавали тараначи. Декабрь наступил, однако снега совсем не было. Их окружала лишь пожухлая трава, как поздней осенью.
– А что… что это? – Севиль указала пальцем на место за его левым ухом, и Алекс дернул головой.
– Да так… одно воспоминание, – отмахнулся он и машинально потер кожу костяшками пальцев: татуировка из двух звезд проглядывала за мочкой уха. Людям, не видевшим толком настоящего неба, никогда не понять, что это значило для него. – Зачем ты ходишь за мной? Ребята пустят слухи.
– Не знаю, просто с тобой спокойно, – не задумываясь, ответила Севиль и покраснела пуще прежнего. – Мне все равно, что думают другие. И я… я бы хотела… – девушка запнулась и нахмурилась. – У меня есть просьба. Наверное, это прозвучит странно, но… когда ты вернешься домой… мог бы ты… мог бы… забрать меня с собой?
Алекс вскинул брови.
– В качестве кого?
– Прислуги, помощницы для твоей сестры или еще кого, неважно! – с жаром выпалила Севиль. Ее глаза загорелись, и она на коленях повернулась к Алексу. От ветра огненные пряди волос танцевали на голове, как языки пламени. – Я устала от этого места и мечтаю выбраться в столицу! Мне здесь плохо, правда. И я очень хороший работник, никакими делами не брезгую. Получится ведь, да?
Алекс рассмеялся, впечатленный ее энтузиазмом.