их дом?
Поколебавшись, Ника вывела на листе большой знак вопроса – сразу за Полосой Туманов, а затем подписала каждый объект: terra ignis, terra caelum, terra secretum[11]. И взяла новый лист, чтобы составить генеалогическое древо. Настоящее, с учетом тайны, которую поведала Рита Харт-Вуд.
Мария Саквильская была первым живым доказательством пересечения династий: Рита, прямая наследница Харуты, и Стефан, потомок Саквия, родили ребенка.
«Объединила. Примирила», – стучало в голове, но Ника не понимала, какой в этом смысл. Она видела лишь факт неверности ее матери и ругала себя за то, что была такой прямолинейной, что совершенно не умела мыслить образно и читать между строк.
Ника выводила на листе имена родителей – своих и двойняшек, – затем их с Алексом и Мари имена.
А мы обречены враждовать.
Хотя Нику никто и никогда не называл наследницей, а Нукко однажды так и сказал, мол, ты не наследница и запомни это, она, бесспорно, ею была – как единственный ребенок оклуса, и ей, как и Алексу, предстояло продолжить династию, хранить шаткий мир, созданный их предками и поддерживаемый их отцами. Но вот незадача, по необъяснимым причинам в тела наследников попали души враждующих айтанов. Неужели простое совпадение?
Она всматривалась в надпись «Харута» в самом начале своего древа, прослеживала взглядом линии, ведущие от Риты к ее имени и имени Мари.
Одна объединяет, другая уничтожает.
От этой мысли по рукам пошли мурашки, и Ника зажмурилась, спрятав лицо в ладонях. Какой в этом смысл? Ну какой? Почему все уверены, что именно она каким-то образом разрушит проклятие Полосы Туманов? И как во всем этом замешаны бедные айтаны? История завершает свой тысячелетний цикл; и Ника чувствовала, что именно от нее все ждут точки.
Она потянулась к книге Гидеона Рафуса, валявшейся на ковре, и открыла на произвольной странице, словно ожидая, что та откликнется на ее размышления. Но книга была глуха. И нема.
– Наобещали с три короба, а по факту ничего. Пустышка, правда же? Или у нее истек срок годности? – Ника с раздражением пролистала страницы и отбросила книгу в сторону. – Да пошел ты, Гидеон Рафус!
В этот момент в дверь едва слышно постучали, и в дверном проеме показалось смущенное лицо Севиль. Справившись с растерянностью, Ника кивнула ей, приглашая зайти. Севиль бросила быстрый взгляд на книгу, и на мгновение ее глаза расширились.
– Узнала?
Девушка кивнула и, робко улыбнувшись, присела на пол рядом с Никой.
– Давай сразу к делу, лады? Я не буду слушать твои байки по поводу опасности. Либо ты говоришь конкретно, либо валишь на хер. Маркел… в смысле, Саквильский сказал, что ты дочь Гидеона Рафуса и что-то хочешь мне рассказать. Только поэтому ты здесь.
Севиль кивнула, покраснев еще сильнее.
– Я лишь однажды виделась с отцом, около года назад. Он мне сказал, что меня могут считать хранителем тайны, – скрипучим, прерывающимся голосом сказала она.
– Какой тайны?
– Я… я не знаю, правда. Он сказал, что на самом деле никакой я не хранитель, но все так будут думать.
– Из-за того что твой отец – Гидеон Рафус?
– Нет, из-за… из-за матери.
– А кто твоя мать?
Севиль вытащила из кармана платья старую фотографию и отдала Нике. На снимке была изображена незнакомая ей женщина – с такими же рыжими волосами, только без веснушек, высокая и статная, в черной мантии, завязанной под горло.
– Клементина, – Севиль нежно смотрела на фото. – Я ее совсем не знала. Это он назвал ее имя. Она была ведьмой.
– Клементина… – повторила Ника. Имя отозвалось в памяти, и она нахмурилась. – Я знаю лишь одну Клементину. Ее фамилия Алиат, и у нее есть сын Доминик. А еще, – Ника в задумчивости потерла лоб, удивленная, почему раньше не подумала об этом, – в Севваре живет девочка, и мне говорили, что ее мать тоже звали как-то похоже… Клема, вроде… Это не одно и то же…
– Возможно, – пожала плечами Севиль. – Увы, я не знаю. Меня подкинули в «Станию» во младенчестве. Али Ши, нынешний командир, который… который погиб, когда напали…
– Да-да, знаю, – нетерпеливо перебила Ника.
Неужели мать Серы и мать Севиль – одна и та же женщина? А Доминик тогда что? Клема – это и есть Клементина Алиат? Какая-то Санта-Барбара.
– Али Ши рассказывал, что меня принес мужчина. Он ни с кем не говорил, просто оставил меня на пороге дома его соседки с фотографией моей матери, а женщина видела лишь удаляющийся силуэт, и все.
Севиль потупила взгляд.
– То есть никакой тайны ты не знаешь? Ну поня-ятно… – Что ей давала правда о Клементине Алиат, она пока не понимала, поэтому решила отодвинуть открытие подальше. Узнать о Гидеоне Рафусе было куда важнее. – А где твой отец сейчас?
– Знаю лишь, что он скрывается в другом мире.
– В этой таинственной третьей земле?
– Может быть. В нашу встречу он сказал мне, что так надо, что пока все разрозненно, а земля должна быть единой. Он предупредил, что все изменится, когда появятся знаки. – Севиль подтянула к себе лист с генеалогическим древом и провела пальцами по линиям, соединяющим Риту Харт-Вуд и Стефана Саквильского. Ее взгляд переметнулся в самое начало, к трем прародителям. – Всегда меняется, когда появляются знаки. Круг должен замкнуться, и все, кто был в разладе, соединятся снова. – Севиль провела пальцем по именам Николаса, Риты и Стефана, затем ушла вверх, к именам Харуты, Саквия и Стамерфильда. – Все закончится, когда мы придем к истокам и у власти не будет будущего. Он сказал, что я ничем не смогу помочь, хотя буду очень хотеть этого. Он считал, что я лишь запутаю. Что мне стоит рассказать вам все, что знаю, и уйти.
– Мне рассказать? Именно мне?
– Да, он так и говорил: «Расскажи наследнице Харуты, и тогда она поймет, как разгадать тайну». Он сам хотел рассказать, когда вы встретились, но…
– Да о чем ты?
Севиль пожала плечами.
– Я тоже спросила. А он лишь ответил… – девушка нахмурилась, – что… что прошлое стерто, потому что все заблуждаются. Что когда-то кто-то из наших предков понял, нашел брешь в истории, но разобраться не смог, и всё стерли. – Севиль поймала ошарашенный взгляд Ники и слабо улыбнулась. – Вы правильно начали, – она ткнула пальцем в лист. – Но эти имена – это лишь то, что лежит на поверхности. Нужно понять, кто кем был тогда, – девушка указала на имена прародителей. – Все думают, что причиной раздора Саквия и Стамерфильда стала Харута – сестра первого ведьмовского семейства, влюбившаяся в смертного.
– А разве это не так?
– Не знаю. Я жила в «Стании» всю жизнь. Еще лет десять назад там было больше людей, родственников сейчас или просто потомков общего рода, старинного. Как и положено любой сироте, я грезила поисками своей семьи и много общалась с людьми. Я много сказок слышала. А сказки, как известно, всегда основаны на правде. Знаете, какая мысль меня тогда посещала?
Ника покачала головой, сверля взглядом лист с именами прародителей.
– О семье. О том, что семья – это не кровь, а люди, побуждающие тебя к жизни, и что преданность, рожденную в такой семье, ничто не способно уничтожить. Они, – Севиль обвела пальцем три имени, – они были семьей.
– И Харута не хотела убивать Факсая?
– Я думаю, что не хотела.
– Но я видела, как она пустила огонь! – выпалила Ника и, осознав, что проговорилась, тут же поправилась: – Мне ведьмы показывали… в смысле рассказывали.
– Не каждый огонь убивает, – рассудительно ответила Севиль. – Желтый жалит, зеленый возрождает, а синий – прячет. Магия, воздвигающая стены, – скрежет Севиль стал таким острым, что Ника чувствовала, как каждое сказанное ею слово вонзается в голову, – это магия Харуты, и эти знания она передала своим сестрам. Спрятать то, что важно.
Terra, Морабат, Центр отслеживания, мемориальная доска. Семья Факсая.
– Она хотела дать им уйти… Но Факсай решил, что она предала его, и поэтому убил ее?
Могла ли Харута действительно быть преданной Стамерфильду, действительно любить его и заставить поверить в свои идеи, но притом не желать зла семье? Не предупредить брата о том, что готова дать им уйти, отчего Факсай решил, что она хотела уничтожить его? А айтаны – ее верные защитники – бросились на него, чтобы отомстить за смерть Харуты, и он их проклял. Факсай считал ее предательницей, но ведь она была предана ему до конца жизни.
– Ого… – выдохнула Ника. Она еще не понимала, какой толк в этой правде, но сама мысль, что ей только что открылось нечто, похороненное на тысячелетия, будоражила.
Шепот Севиль ворвался в ее мысли:
– Вы знаете, что книга открывается только владельцу? – девушка смотрела на том у ног Ники. – И если вы захотите, никто больше не увидит того, что она вам показывает. В ней что-то есть, что им всем нужно.
Пророчество обо мне. О том, как я должна избавить земли от Полосы.
– Все равно. Эта книга мне ничего путного не показывает.
– Тайна, о которой говорил мой отец. Любой тайне нужен ключ. Просто вы его еще не нашли. Это ведь его мысли. Как и любой человек, он может поведать свои мысли только тому, кому доверяет.
– Значит, я еще не заслужила его доверие?
– Думаю, вы должны понять, кому он доверял.
– Вероятно, Стамерфильду, раз служил ему.
– И всем, кому верил сам Стамерфильд. Даже наши современники знают, что Стамерфильд был параноиком и ставил под сомнение все, даже преданность любимой женщины. И все же свою волчицу он назвал в ее честь. О чем это говорит?
В другой момент Ника бы разозлилась, что эта рыжая девчонка, несмотря на травму и застенчивый вид, говорит с ней так, словно поучает, но сейчас ей было не до глупых вспышек характера. Затаив дыхание, Ника смотрела на Севиль. Сердце стучало так громко, ладони вспотели, и будто во всем мире не было для нее ничего важнее этой тайны.
– Он пожалел, что усомнился в ней.
– Мой отец тоже так думает, – кивнула Севиль. – Он рассказал мне, как на закате своей жизни Стамерфильд часто обращался к пустоте, вел беседы – путаные, бессмысленные, и мой отец думал, что понять его могла лишь одна женщина – его избранница. Та, в чьей верности он усомнился и в имени Джей Фо пытался продлить ее вечность, – Севиль потупила взгляд и как-то странно вздохнула – тяжело и надрывно. – Мне всегда казалось, что нет человека печальнее, чем тот, кто живет ради искупления вины. – Севиль тряхнула головой, убрав с лица рыжие локоны, и улыбнулась. – Я думаю, мой отец из-за верности Стамерфильду был верен и его изб