Где-то совсем рядом капала вода. Ника лежала не шевелясь, не желая открывать глаз, и ее дыхание, рваное и хриплое, эхом отражалось от стен. Мужчина не дождался ответа и поднялся на ноги.
– У каждой задачи есть несколько путей решения, по-другому просто не бывает. И если хочешь победить, всегда найдешь вариант. Но ты… Я не могу понять, как же так вышло, что существование этого чертова явления напрямую зависит от жизни одной-единственной девчонки. Уму непостижимо!
Судя по звукам, он прохаживался по камере – Ника не знала наверняка. Лежала с закрытыми глазами и изо всех сил старалась вслушиваться в то, что он говорил. И запоминать, насколько это было возможным в ее состоянии.
– Проблема в том, что Харута оставила пророчество Гидеону Рафусу, и то это неточно. Как ты заметила, у нас тут все неточно. Но я в эту версию верю, а иначе почему твоя династия так носится с той книгой? Этот ушлый засранец спрятал пророчество на страницах книги, и только двое из ныне живущих могут узнать его полный текст…
Звук шагов стал громче, и, приоткрыв один глаз, Ника снова увидела носки его туфель у своего лица. Он присел, наклонился к ней и произнес у самого уха:
– Я ошибался, полагая, что мы развлечемся. Не думал, что ты так легко сдашься. – Он прикоснулся к ее волосам, и Ника невольно дернулась. – Мне нужен полный текст пророчества. И не просто текст – я хочу своими глазами увидеть его на странице книги. И ты принесешь мне его через два дня. Пройдешь через портал по той же карте, обойдешь здание слева. Там будет лесок, пойдешь насквозь и будешь ждать на площади, – незнакомец что-то засунул в задний карман ее джинсов. – Записал на случай, если память тебе откажет. Если не придешь или придешь не одна, я убью Марию Саквильскую, а потом убью ее брата, потому что в их жизнях, в отличие от твоей, нет никакой ценности. Поняла?
Ника кивнула – насколько хватило сил.
– Умница, девочка.
Он погладил ее по волосам и поднялся.
– Проверьте, чтоб ничего сломано не было, если нужно – вправьте и вколите еще две дозы, а то начнет регенерировать раньше времени. Я милосерден, запомни это.
Кто бы ни был повинен в смерти первенца, Факсай больше не мог оставаться безучастным. Он принял сторону брата, оказавшегося рядом в темные часы и обернувшего трагедию в свою пользу. Стамерфильд же обосновался в лесу, впоследствии названном Морабатом, со своими приспешниками: людьми, вооруженными небывалым количеством железа, и магами, верившими или убедившими себя, что, когда все закончится, первые позволят им жить на равных – свободно, не прячась, не сдерживаясь. В утро, когда Саквий в открытую выступил против Стамерфильда, Факсай стоял рядом с ним во главе армии прочих магов, желавших изгнать повинных – якобы или на самом деле – в смерти мальчика людей.
Глава 18. Наказание
Terra ignis, замок Стамерфильда
Узнав об исчезновении Ники, Алекс увязался за Домором в terra ignis, и Мари отправилась с ними. Они проникли в замок через потайной ход, которым много лет пользовался их отец, и не успела Мари даже выйти из кабинета, как прибыл Стефан. И Мари все им рассказала – ему и Николасу. С того момента прошли сутки, а у нее перед глазами все еще стояло неправильное выражение отцовского лица. Неправильное, потому что она никогда не видела, чтобы он так на нее смотрел. На Алекса – да, а на нее – нет, на нее – никогда… Мари была его любимицей и часто пользовалась этим. Что бы она ни делала, Стефан все ей спускал с рук. А сейчас, получается, она его разочаровала. Мари помнила и холодный взгляд Николаса – взгляд, в котором с ужасом разглядела саму Нику, хотя, казалось бы, раньше она была уверена, что у Ники и Николаса внешне нет ничего общего, а дрожь, которую она чувствовала всякий раз, когда Ника смотрела на нее еще там, в пансионе, Мари списывала на странный цвет глаз. Получается, и в этом она ошибалась…
Еще раз выслушав рассказ Мари, Илан Домор, не прося ничьих разрешений, вылетел из кабинета, и Алекс бросился за ним. На пороге его остановил Стефан – грубо так, схватил за плечо и дернул на себя, но Алекс – Мари еще удивилась и даже на мгновение усомнилась, а ее ли это брат, – не раздумывая ударил отца по руке и был таков. А Мари, растерянная, осталась сидеть в кресле, таращась в пол, лишь бы больше не видеть ничьих осуждающих взглядов.
Сколько прошло времени, она не знала. Очнулась, когда Лидия тронула ее за плечо и сказала, что Нику нашли. Мари тогда всматривалась в морщинистое лицо и не сразу уловила смысл сказанного.
– Зачем же ты так, – Лидия взяла ее за руки и хмуро оглядела.
– Что… – Мари тоже взглянула на свои руки и подавила вздох: красные, в бороздах, расчесанные до крови. Стало больно, кожу защипало, и она вдруг расплакалась. – Я виновата… я так виновата.
Она хотела спросить, жива ли Ника, все ли с ней хорошо, но язык не повернулся. А если нет? А если никто и никогда больше не взглянет на нее так, как раньше? Потому что именно она дала карту девочке, от чьей жизни зависела жизнь земель. Мари плакала на плече у Лидии, проваливаясь в самобичевание, и думала лишь о том, что ее ногти недостаточно длинные и острые, чтобы расчесать руки до вен.
Оказалось, Нику нашли стражники у ворот замка. Она была без сознания, в разорванной одежде. Лежала в грязи – там, где утром еще был снег. Ее перенесли в комнату, оказали нужную помощь и оставили с Дорис и Лидией. Мари долго стояла в коридоре на этаже, смотрела на сурового и бледного Илана Домора, вышагивающего рядом с дверью, и нервно сглатывала. Ей надо зайти и посмотреть. Убедиться, что все хорошо, и тогда уже договориться с собственной совестью. А потом надеяться, что Алекс тоже ее простит. Мари чувствовала тревогу брата, и от этого раскалывалась голова. Алекс был внизу, потому что стоило ему приблизиться к двери спальни Ники, как Домор угрожающе зашипел в его сторону, и тот не споря ретировался. Это и понятно, Алекс же совсем разучился сдерживаться рядом с ней… Но его чувства кричали, вопили, рвали ее изнутри на куски, и Мари было бы проще выпрыгнуть в окно и покончить со всем. Но она сделала глубокий вдох и приблизилась к двери. Домор покачал головой, не сдвинувшись с места, и Мари было вздохнула с облегчением, мол, попыталась – не получилось, но в этот момент из спальни показалась Лидия и разрешила ей войти:
– Не буди ее. Я скоро вернусь.
Мари долгое время смотрела на спящую сестру, и щемящее чувство вины переполняло ее. Сестра. Кажется, впервые с того дня, когда Мари пришла к Рите Харт-Вуд и напрямую спросила, верна ли ее догадка, она озвучила это слово, пусть даже в мыслях. Почему Рита отдала Мари, почему не захотела полюбить ее так, как пыталась любить вторую, она не знала – да и знать не хотела. Но факт есть факт: Ника ее единоутробная сестра; и одному лишь Богу известно, почему эмпатия, убивающая ее, настигла именно их с Алексом. Может, все было бы куда проще, если бы Мари чувствовала то, что чувствует Ника. А может…
Может, мне и вовсе нельзя чувствовать, раз уж я даже со своими чувствами не в силах справиться.
Ника лежала на спине, укрытая одеялом, с повязками на глазах и руках, и, если бы не это, выглядела бы спокойной, умиротворенной, просто спящей. Мари подошла к ней и осторожно отодвинула краешек бинта на руке: кожа лиловая, с зеленоватыми вкраплениями. Странно, почему она так долго заживала?
Кто-то – и Мари даже не нужно было гадать кто, она и так знала – пытал ее, чтобы… что?
Мари взяла лампу с прикроватного столика и обвела рукой спальню. Грязные вещи унесли, на кресле лежали мелочи, которые вытащили из карманов Ники. Старый смартфон (Мари нажала на экран, но он потребовал пароль) и стопка пластиковых карт – безликих, без единой буквы. Но эти карты точь-в-точь повторяли ту, что Мари дала ей. И почему никто не забрал их? Девушка сунула одну в карман кардигана и вдруг увидела клочок бумаги, выглядывающий из-под кресла.
«31 декабря. Слева от здания, через лес на площадь. Одна и с книгой».
Мари забрала его. Затем открыла шкафы, осмотрела вещи, толком не понимая, что ищет. Взгляд привлекла коробка – обычная картонная, из тех, что используют для переездов. Мари открыла ее и дрожащей рукой вытащила фото.
«Наше первое совместное», – сказала она тогда.
Счастливый Доминик, комично скорчивший рожу Патрик, Ника с локонами в одолженном красном платье и Мари. Улыбающаяся, в глазах – отражения вспышки. Мари бросила снимок обратно в коробку и закрыла шкаф, затем вернулась к Нике и заглянула под кровать. Она не знала (точно не могла!), но отчего-то пальцы, поддавшись какому-то забытому детскому воспоминанию, сами потянулись отсчитывать половицы. Одна, вторая… пятая. Ага! Пятая от ножки кровати дощечка чуть прогнулась, и Мари поддела ее ногтем. Тайник. Листы, исписанные кривым почерком Ники, – похоже на генеалогическое древо. Имя ее матери, имя отца, Рита Харт-Вуд, стрелка… Мари сглотнула и подняла взгляд на Нику; ее измученное сердце застучало быстрее, громче и заболело в груди. Господи, она все знает. Глаза защипало, и Мари, оставив лампу на полу, снова запустила руку в проем и нащупала книгу, обернутую холщовой тканью. Ткань она сняла, убрала в тайник, заложила листами, а книгу открыла и долго-долго листала, всматриваясь в предательскую пустоту.
Что же ты такое, раз все тебя хотят заполучить? Что же стоит наших бед?
– Черт… нет… нет… нет…
Шепот Ники показался таким громким, что Мари подпрыгнула, едва не опрокинув лампу. Ника в панике шарила руками по лицу. Проснулась или кошмар? Оставив книгу под кроватью, Мари бросилась к ней.
– Эй, – она перехватила ее руку и сжала. – Все хорошо, ты в безопасности. Это я, Мари.
– Мари? – Ника замерла. – Я… я ослепла?
– Нет… что ты, нет! Это повязка. Они сказали, у тебя глаза опухли, и лучше… – Мари потянулась к бинтам на ее лице и начала разматывать. – Думаю, ничего страшного, если мы их снимем. Ты восстанавливаешься.