– Ты хочешь стать женой наследника. Вряд ли она сделает вид, что не узнала тебя.
Ада вздохнула. Открыла было рот, чтобы ответить, но потом нетерпеливо тряхнула головой и начала меняться. Темные волосы посветлели на глазах и закурчавились, лицо с высокими скулами уменьшилось и заострилось, карие глаза округлились. Мгновение – и перед ним снова стояла Эмма Юсбис.
– Подойдет? Она потомственная журналистка и на хорошем счету у твоих, я пробила.
Алекс немного помолчал:
– Я подумаю.
– Идет, – улыбнулась Ада губами Эммы. – Как надумаешь, приходи сюда. Теперь я живу здесь.
Алекс убрал шприц в карман халата и прошел в ванную, крикнув на ходу:
– Зачем мне мой контракт? Что это исправит?
– Ты разве не знаешь? Контракт могут разорвать двое: тот, кто владеет, и тот, кем владеют. – Ада помолчала, а потом хохотнула. – А, он тебе не сказал. Ну конечно. В этом весь Долохов: кормит вас полуправдой, а вы киваете и добавки просите. Идиоты.
Алекс прислонился лбом к косяку двери и зажмурился.
– Какая разница? Я все равно умру.
– Но на своих условиях, – голос Ады прозвучал совсем близко, и не было в нем уже ни насмешки, ни позерства. – Это дорогого стоит, да?
Terra ignis, замок Стамерфильда
Прежде чем прийти сюда, Николас выпил стакан водки. Опьянения не было, но мальчишеская дрожь ушла, эмоции немного притупились, и теперь он мог хотя бы смотреть на нее.
Риту заперли в камере в подземелье замка. Это старая тюрьма, последний раз ей пользовались в веке девятнадцатом, и до сегодняшнего дня Николас бывал здесь однажды – в юности, лет за пять до знакомства с Ритой. Спускался вместе с отцом, когда тот заболел и стало ясно, что вскоре Николасу придется надеть корону.
Стены из неотшлифованного камня, сырость, холод – все так же, как было тогда. Но в прошлый раз Николас ощущал себя частью истории – той истории, которую плохо знали его предки, но которую он мог сам домысливать, воображать и делать значимой. А сейчас… сейчас он был ничтожным, озлобленным, уставшим и совершенно разочарованным как в фантазиях, так и в реальности.
Что пошло не так?
Рита сидела на земляном полу в углу, уронив голову на колени. Платье грязное, обувь промокла. Она дышала тихо, почти беззвучно – все равно что мертвая. Николас зажмурился и надавил пальцами на глаза – так, чтобы стало больно.
– Пришел проститься, пытать меня или что? – Головы Рита не подняла, голос прозвучал глухо и хрипло.
Николас заморгал, прогоняя цветные круги. Плечи Риты резко поднялись от глубокого вздоха. Он даже подумал, что она заплакала, но нет. Снова стало тихо.
– Я с тобой давно простился. Как ты яд раздобыла?
Рита вдруг вскинула голову и взглянула на него безумно и злобно.
– Отвечай!
– Знаешь, что она мне рассказала? Эта девчонка, как ее… Безликая, да? Рассказала, что, если эти ваши из таинственной земли узнают, что эксперимент удался, узнают, что в теле Ники сидит дрянь, которую они же и подсадили, ее в клетку засунут. Потому что им плевать на вашу Полосу. На все плевать. Но им нужен человек, в чьем теле прижилась душа зверя.
– Зачем?
Рита пожала плечами и едко улыбнулась, сверкая ведьмовскими глазами. Николас боролся с желанием расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке – так душно стало. Душа, которую они подсадили. Так вот ради чего похитили детей…
– Давно ты знаешь?
Рита снова пожала плечами и откинула голову на шершавую стену.
– С прошлого года. Узнала перед тем, как вернуться сюда. Она мне дала яд, научила, какая доза нужна, чтобы убить. А потом рассказала про лабораторию в том мире и что они там опыты всякие проводят. Ради чего, не знаю, этого не сказала. Говорила только, что они ищут какой-то вход, и для этого им нужно существо с душой зверя. Какого-то особенного зверя.
Айтана. Эти проклятые айтаны – единственные, кто возвращался из Полосы Туманов. Он перехватил насмешливый взгляд Риты и стиснул зубы.
– И ты решила спасти ее? Убить, чтобы она им не досталась?
– Кто-то же должен, да?
Какая же ты дура! Николас снова терял контроль, но на этот раз удержался от тирады. Одному богу известно, что бы было, если бы Рита довела дело до конца. Если бы Ника умерла, Полоса навеки осталась бы запечатана и их миры были бы уничтожены…
– Знаешь, я думала, что это просто. Просто дать ей таблетки. Но когда до дела дошло, струсила, – обращаясь к стене напротив, тихо заговорила Рита. – Медлила, по чуть-чуть давала. Думала, что, если она ослабнет, будет проще прервать ее жизнь. Чтоб не мучилась. Да только дочь твоя сильнее лошади: глюки словила, и все. А потом она сама сказала, точнее попросила. Прижалась ко мне, взмолилась: «Мама, мама, что я сделала…» Я и не помню, когда она в последний раз так называла меня…
По щеке Риты скатилась слеза, и Николас сжал кулаки, жалея лишь, что не был способен сжать пальцы на ее горле. Ненависть к этой женщине – ненависть, которую он так старательно подпитывал все это время, – вдруг обернулась сожалением, и это открытие стало самым болезненным за годы его жизни. Дни Риты сочтены, и в этом он видел крах всего. Всего, чему учили его, что внушали, чем заставляли гордиться и во что верить. Стоя здесь, за считаные часы до ее последнего вздоха, Николас вдруг понял, что все это ничего не стоит, потому что главное, что он потерял, – это любовь. Променял ее на долг, на службу, на пророчество – мифическое и, может, несуществующее. Держал в руках реальность, но предпочел фантазию. Утопию, в которой похоронил семью.
– Я не знаю, кто они, Никки, но знаю, что ты все правильно делал, потому что девчонку я слушала внимательно и поняла главное: пока вы все ведете себя тихо, за вами будут просто наблюдать. И Нику не тронут, пока она под защитой короны. Потому что они тоже слышали о пророчестве и не знают его истинного значения. И боятся ее.
– Почему?
– Не знаю. Эта белоглазая все распиналась, как ненавидит Нику. Да только у нее тысячу раз был шанс пойти и собственноручно прикончить ее, а кишка тонка… Или приказ сверху. Видишь, как они осторожничают? Со всеми вами. С куклами. Вы тут пляшете под их дудку, а они только угли подкладывают, чтоб веселее было. Думаешь, дочь Стефана убили за что-то? Да просто так, чтобы отвлечь, чтобы снова тихо стало. А знаешь почему?
Потому что Ника полезла не в свое дело.
Словно услышав его мысли, Рита с улыбкой посмотрела на него.
– Моя проблема в том, что я с самого начала не поверила. Не придала значения этим пророчествам, магии и прочему, хоть и видела своими глазами. Слепыми глазами, да, но как есть. Мне хотелось забрать обещанное, а потом захотелось ее. Я просто вовремя не справилась, когда поняла, что все это правда и кто такая моя дочь на самом деле. И тем не менее… Мои поступки неоднозначны, но я все сделала правильно.
– Ты ее уничтожила.
– Я хотя бы пыталась играть по своим правилам. А ты тряпка! – глаза Риты налились кровью. – Думаешь, самый умный, да? Думаешь выиграть? У тебя один путь к победе: сделать так, чтобы она никому не досталась. Спрячь ее от всего мира или убей! Слышишь? – голос Риты сорвался на крик. Она вдруг подскочила, зачерпнула землю и бросила в него. Затем подлетела и замахнулась, но Николас схватил ее за запястья и прижал к себе. Рита таращилась на него безумным взглядом, плакала, надсадно дыша, потом скалилась, жмурилась и снова по кругу… – Убей, Никки, убей ее, – едва шевеля губами, сказала она. – Это того не стоит…
Николас резко разжал руки и оттолкнул ее, затем развернулся и, открывая дверь, отчеканил не оборачиваясь:
– За попытку убийства наследницы Стамерфильд ты, Рита Харт-Вуд, приговариваешься к смерти. Приговор будет приведен в исполнение через три дня, на рассвете в пятницу. О способе казни тебе сообщат завтра. Вердикт вынес я, Николас Стамерфильд, оклус Огненной земли и Хранитель замка Стамерфильдов.
– Это того не стоит, Никки, – шептала Рита, будто не услышав ни слова. – Твой мир не стоит ее жизни. Когда-нибудь ты поймешь.
Ника сидела в дальней части сада, небрежно накинув на плечи куртку, и курила. Окрестности осветились лучами рассвета, переливались золотом и багрянцем. «Такая странная зима», – мелькнуло в голове.
Все смешалось, поменялось местами: природа, погода. И вся моя жизнь.
С тех пор прошло три дня. Стоило ей прекратить принимать яд, как боль в теле исчезла и все вернулось на круги своя – туда, где нет ни цели, ни объяснений, ни прощения. Слез тоже не было. Возможно, волчица взялась за старое и притупила ее эмоции, а может, Ника просто исчерпала отведенный ей лимит и вернулась к себе прежней: когда болело так, что не хотелось жить, но болело внутри – там, где постороннему глазу не увидеть.
Все, что случилось, всплывало в памяти ежечасно: площадка и тяжелое небо, крики воронов, полные ужаса глаза Мари. Мятный запах мужчины и его ладонь на лице – до сих пор чувствовала, аж скулы сводило. И взгляд Алекса – его настоящий взгляд, полный отчаяния и ненависти. И лучше бы тогда на нее смотрел монстр, но правда была другой, как ни убеждай себя.
Все перевернулось с ног на голову, и кое-что ушло безвозвратно. Не было в их мире магии, способной повернуть вспять время. Помимо души Мари, на той площадке осталась и часть ее собственной. И этого уже не исправить.
Ника выбросила окурок в урну и обняла себя за плечи, жалея, что те, другие руки, больше никогда не обнимут ее. Она знала, что утром лишится еще и матери, и чем ниже садилось солнце, тем сильнее расползалась пустота в ее груди.
За спиной послышались шаги, и, не успев оглянуться, Ника уловила запах кофе. К ней шел Михаил. Ника безучастно разглядывала его, равнодушно подмечая, что за те несчастные две недели, пока ее жизнь неслась в бездну, он совсем не изменился. Блестящая седина, уложенная волосок к волоску, пальто, перчатки, отутюженный ворот рубашки. Разве что две кружки кофе в руках – так обыденно, совсем не аристократично.