– Знал, что тебе этого не хватало.
Ника взяла кофе и осторожно отхлебнула, затем прикурила еще одну сигарету и, подтянув колени к подбородку, сделала глубокую затяжку.
– У меня в комнате телефон, пароль «апрель». Возьмите – там много фото из лаборатории. Может пригодиться, – прошептала она.
Михаил не ответил. Открыл портсигар и с профессорским видом изучал содержимое, перекладывая сигариллы с места на место. Ника с шумом отхлебнула из кружки.
– Ну и что вы молчите? Хотите пожалеть? Жалейте. Лекции прочитать? Так читайте.
– Ты же сама все понимаешь, – хрипло сказал Михаил.
Ника ухмыльнулась в кружку и сделала большой глоток: кофе был горячим, обжег горло, а ей того и надо было. Она закашлялась и опустила кружку на землю.
– Что понимаю? Что я, безответственная дура, рискнула своей жизнью, пошла туда одна, не обратившись за помощью к вам, великим решалам проблем? – На глаза навернулись яростные слезы, и Ника раздраженно стерла их. – Или что рисковала жизнью вашей погибшей дочери? Вы же поэтому со мной типа дружите? Кофе, сигареты, все мне с рук спускаете. Удивительно, к… как вы еще ни разу не скормили мне свою слезливую историю, чтобы я от… ответственность почувствовала и сидела на жопе ровно, пока вы разгадываете истинный текст пророчества и решаете, как мне быть, чтобы эта ваша Полоса открылась. Это я понимаю, да?
Слезы беспощадно катились по щекам, Ника стирала их и удивлялась: откуда их столько, ведь все выплакала, все высказала, иссушилась, казалось, опустела – больше некуда. Но нет. Слишком много в ней скопилось за годы – так сразу не избавиться… Она затушила сигарету о лавочку и зашвырнула окурок в мусорку.
– Вы мне твердили, мол, хватит за нами наблюдать, иди навстречу, выбирай сторону, бла-бла-бла. А я, может, давно выбрала, – громко шмыгнув носом, Ника посмотрела на Михаила, но тот по-прежнему изучал портсигар, и щеки его блестели, но ее это никак не тронуло. – Я, может, себя выбрала. Потому что ни вам, ни вашей чертовой магии, ни матери родной – никому нет дела до моей жизни. Не той, в которой мне нужно осуществить пророчество, не той, в которой я играю в отцовские игры, а просто жизни. Понимаете? А вы всё думаете, что именно я вам что-то должна, и, главное, почти убедили меня в этом!
Ника сверлила его взглядом, но Михаил не шевелился. Замер с раскрытым на коленях портсигаром, и только плечи ходуном ходили. Да пошли вы все. Судорожно вздохнув и подавив остатки слез, Ника размашисто вытерла лицо рукавом и поднялась. И в этот момент Михаил запустил руку в карман и протянул ей пакетик с двумя коричневыми капсулами.
– Смертельная доза, – едва слышно сказал он. – Не знаю, что там точно, но вряд ли она бы хотела, чтоб ты мучилась.
Железная дверь закрылась с противным скрежетом, и Ника прижалась спиной к холодной поверхности. Рита сидела у дальней стены каменной комнаты, вытянув ноги, и с отсутствующим выражением лица смотрела на дочь. Чернильные волосы по-прежнему блестели, хоть и были спутаны, кожа потускнела, но все еще завораживала оливковым мерцанием. Мать была грязной и измотанной, но такой же прекрасной. Даже приближение смерти не могло ее сломить.
– Ваше Высочество, – потрескавшиеся губы расплылись в ехидной улыбке.
Ника глубоко вздохнула: не за тем она пришла, чтобы препираться с ней.
– В этом чертовом мире даже священника нет, чтобы покаяться, – бесцветно произнесла Рита, обращаясь к стене.
Ника опустилась на пол и подтянула к себе колени. Ни злости, ни сожаления – только в груди ноет, глубоко-глубоко. Рита повернула к ней голову, и бесконечные минуты они просто смотрели друг на друга.
– Я тебя никогда не любила. Ты даже не нравилась мне, – прошептала Рита.
Ника поджала губы. Мотивы матери до сих пор были ей непонятны. Говорила она правду или ложь – не отличить, и Ника в свое время решила и вовсе не верить ее словам, потому что так проще и безопаснее для нее самой. Но какое кому дело, что она там решила: когда слова звучат, они отчего-то по-прежнему ранят – сколько ни убеждай себя, что должно быть все равно.
– Из всех матерей тебе досталась та, что тебя ненавидела. Ты самое ничтожное существо во всех мирах. Тебя никто не любит. Ты никому не нужна. Вся твоя мнимая свита предаст тебя при первой же возможности. Осознай это наконец и беги отсюда. Материнский совет. Не благодари.
Рита прищурилась, словно так было проще уловить раздражение на лице дочери, но Ника была непоколебимо спокойна.
– Что ты смотришь? – шипела Рита. Яд струился из нее, возвращая силы, и ее лицо оживало на глазах. – Зачем пришла? Я тебе ничего не скажу! Не хочу тебя видеть! – Рита зачерпнула землю и бросила в ее сторону. – Проваливай! Проваливай!
Женщина обхватила голову руками и зарычала. Ника молча смотрела на нее, не испытывая ни гнева, ни сочувствия. Просто смотрела и ждала, когда Рита успокоится. Она больше не имеет права мечтать и надеяться. И сюда пришла не ради Риты, а ради себя – чтобы поставить точку.
– Я что спросить хотела… – подала голос Ника, когда Рита выдохлась и, откинув голову на стену, закрыла глаза.
– М?
– Почему Сильвия Плат[17]?
Губы Риты растянулись в улыбке.
– Прочитала наконец?
Прочитала, конечно. Сто раз прочитала. Да только так и не поняла. Ника покачала головой.
– Потому что нужно иметь большое мужество, чтобы проститься с надеждой, не находишь? Какой бы дерьмовой ни была твоя жизнь, как бы ни опускались руки, ты всегда надеешься, что рано или поздно все можно исправить. – Рита взглянула на нее. – Мы все больные, Ника, но не каждый способен покончить со своей болезнью.
Ника никак не отреагировала. В самоубийстве нет никакой храбрости, но дискутировать об этом с Ритой в последние часы ее жизни ей не хотелось.
– Мне было пятнадцать, когда мать дала мне эту книгу. Могла дать любую, но дала именно эту. А потом рассказала о своей прогрессирующей шизофрении. И вся моя жизнь полетела в задницу. – Рита усмехнулась. – Мне с детства рассказывали, какая я замечательная, уникальная, достойная и тому подобное. Эта правда меня воспитала, но я все в толк не могла взять – да где же обещанное? Где? – Рита провела рукой по спутанным волосам и вздохнула. – Я просто хотела получить обещанное. Деньги, магия, статус – думала, это решит мои проблемы. Но волшебной таблетки не существует.
– Это тебя не оправдывает, – сорвалось с губ, прежде чем Ника обдумала реплику.
Рита злобно глянула на нее.
– Я отказалась от родителей, от друзей – от всего, что было дорого мне, – ради тебя!
– Зачем?
– Чтобы они не увидели монстра, которого я родила!
Ника притворно скривилась, маскируя удивление.
– Ты видела, что со мной происходит. Почему же отправила к обычному психиатру, а не вернула сюда?
Рита фыркнула.
– Ах да, принципы. Что угодно, лишь бы не просить Николаса о помощи. Да пошло все к черту! Понимание, сострадание, милосердие…
Ника просто хотела выговориться – не для нее, а ради себя.
– Ты единственная, кто был способен спасти меня еще тогда, в детстве. Я нуждалась в тебе. Просила, чтобы не было больно, помнишь? Ты могла помочь мне выжить. Могла рассказать, что знала сама. Могла научить пользоваться этой дрянной красотой и подготовить к жизни в любом из миров. Ты могла защитить меня… – Ника запнулась и сглотнула, прогоняя подступившую тошноту. – Мне только и нужна была твоя защита до тех пор, пока я не вырасту и не смогу сама! Не та фигня, которую ты украдкой мазала на меня, а именно ты! Но ты предпочла ненавидеть меня за свою искалеченную жизнь, не отдала Николасу, но и сама ничего не сделала.
На лице Риты промелькнуло замешательство. Она застыла, с приоткрытым ртом уставившись на дочь.
– Неважно, любила ты меня или нет. Правда, это уже неважно. Но… но ты же была рядом. Ты же видела! Я разрушалась день за днем, а ты просто смотрела. Как? Мы же жили под одной крышей. Как ты могла просто смотреть?
Последние слова прозвучали с упреком и разочарованием, и неожиданно по щеке Риты скатилась слеза. Ника сглотнула.
– Я хотела убить тебя, – прошептала Рита. – Еще тогда, в детстве.
Ника прикусила щеку изнутри.
– В тот день я должна была привезти тебя к матери, но, когда ты… когда ты обняла меня, я не смогла… Просто не смогла открыть ей наш секрет. С тех пор мы больше не виделись.
Наш секрет. Ника сжала зубы сильнее и ощутила кровь во рту.
– Мне тебя совсем не жаль.
Из глаз Риты заструились слезы, но она не замечала их: просто смотрела на дочь – усталым, загнанным взглядом, уже без злобы и ехидства.
– Я обещала тебе пуанты со стразами, помнишь? – еще тише сказала Рита. – Я их купила за несколько дней до…
Все это время она пыталась быть прежней, храбрилась, делала вид, что происходящее ее не заботит и судьба в очередной раз выкинет выигрышную комбинацию. И вот она сломалась. Эта сильная, холодная женщина зачем-то позволила себе окунуться в воспоминания, открыть ту часть своей темной души, где, оказывается, еще жили любовь и надежда, сострадание и покорность. Значит, она поняла, что все кончено. Осознав это, Ника почувствовала горечь.
– Я хотела, чтобы ты была моей. Моя плоть и кровь, так похожа внешне… – Рита шмыгнула носом и промокнула пальцами глаза. – Когда родилась та, первая девочка, я сразу поняла, что она чужая, но ты с самого детства была иной. Когда ты впервые посмотрела на меня, я подумала: вот же она, моя дочь, и вместе нам под силу горы свернуть. Но я совершила одну ошибку – самую страшную ошибку, за которую не могу себя простить. Уже тогда ты была Стамерфильд, а я не поняла. Это для них ты спасение, а для меня – наказание. Я смотрела на тебя, словно в зеркало, и снова видела то, что мне обещали, но так и не дали. Вот и все.
Волна самых странных и необъяснимых чувств захлестнула Нику. Она до последнего сомневалась, но услышанное заставило ее принять решение. Ника подошла к матери, опустилась на колени с протянутой рукой и разжала ладонь, открывая взору две коричневые капсулы. Рита смотрела на нее в упор, и в какой-то момент ее губы тронула легкая улыбка: