– Завтра я жду Михаила, – голос отца гулко ворвался в его мысли. Алекс вздрогнул и размял пальцы, покалывавшие от призрачных касаний ее рук. – Николина отдала ему фотографии, которые сделала в лаборатории. Давай посмотрим вместе?
Лицо Стефана исказила вымученная улыбка, и Алекс отстраненно кивнул.
– А пока… Расскажи мне все, чего я не знаю. Дальше мы должны действовать сообща.
Terra ignis, поместье Алтавра
К вечеру следующего дня автомобиль пересек границу Алтавра, и только тогда Ника вздохнула с облегчением. Что дальше делать, она не знала. Ей потребуется время все осмыслить, разложить по полочкам и разработать план, но заниматься этим в замке она точно не хотела. Лидия осталась с Николасом и Михаилом, и никто из них слова ей не сказал. Пусть едет, потому что после всего случившегося от нее не было никакого толка, а что делать с ней – как утешить, как говорить, – они не знали.
Проснувшись тем утром, Ника еще долго лежала не шевелясь в объятиях Домора, отчего-то уверенная, что он тоже проснулся, и мысленно благодарила его за то, что решил подыграть ей. А потом попросила отвезти ее в Алтавр, обещая себе, что это будет последней просьбой в его адрес. Январь подходил к концу, а с ним и срок службы Домора – об этом Ника не забывала.
Всю дорогу они молчали, и только когда воин припарковался у поместья, Ника прошептала:
– Она покончила с собой моими руками. Это нормально?
Илан наградил ее тяжелым взглядом и, заглушив мотор, вышел из машины и направился к багажнику. Ника безучастно смотрела, как он идет в поместье с ее вещами. Когда Домор скрылся за дверью, она направилась следом. Тихо поднялась на второй этаж, посылая Лидии мысленную благодарность за сдержанное обещание: в поместье было пусто, потому что бабушка отпустила большую часть персонала, а оставшихся попросила отбросить формальности и не трогать новоиспеченную принцессу.
Домор оставил вещи на пороге ее спальни и теперь ждал в дверях. Ника поймала его вопросительный взгляд.
– Спасибо, – тихо сказала она. – У тебя есть здесь спальня? Ты, наверное, хочешь отдохнуть, прежде чем ехать…
– И что дальше? – перебил он ее. Ника нахмурилась. – Что ты собираешься делать?
Домор смотрел на нее так пытливо и требовательно, что она разозлилась.
– Хочешь убедиться, не пойду ли я туда снова рисковать сохранностью Полосы? – огрызнулась она.
– Чего?
– Ничего. Михаил вот переживает, что я рискую собой и его семьей, запертой в Полосе. Ты, наверное, тоже, ведь у тебя…
Домор так громко выдохнул, что Ника запнулась и растерянно уставилась на него. На его лице застыло такое разочарование, что ей стало стыдно. Он покачал головой и прислонился плечом к стене.
– То, что твоя мать покончила с собой, – это ее выбор и это нормально, если говорить твоими же словами, – неожиданно сказал Домор. – Ненормально то, что яд ей дала именно ты.
– Она хотела у… уйти на своих условиях, – заикаясь, прошептала Ника. Сердце гулко забилось в груди, ей стало жарко. – И я… я…
– Была к ней милосердна? И тебе легче от этого? – кривая ухмылка преобразила лицо Домора, сделала его ядовитым, полным горечи и злости. – Ненормально, когда отец решает свои проблемы руками дочери. Вот это ненормально, Ника. – Он вдруг протяжно выдохнул и на мгновение прикрыл глаза, сбрасывая с себя злость, а когда вновь посмотрел на нее, во взгляде читалось одно лишь сожаление. – Мне жаль, что ты через это проходишь. И мне жаль, что твой отец все это делает с тобой и будет продолжать, пока ты сама ему позволяешь. Я ничего не выспрашиваю о твоих тайнах, потому что боюсь представить, сколько там еще всего, – достаточно и того, что уже знаю. И не имею ни малейшего понятия, как тебе помочь, потому что помощь ты не принимаешь. Но я не могу просто знать и ничего не делать, потому что мне не плевать на тебя. Не на Полосу Туманов, а именно на тебя. Моя сестра мертва, а ты еще нет.
От услышанного сердце болезненно сжалось, и Ника сглотнула. Слова Домора разожгли в ней надежду, но она вдруг поняла, что боится ухватиться за нее. Доверит любую из своих тайн – пусть только спросит, но поверить в то, что она для него не просто дочь оклуса, за которой нужно присматривать, а кто-то, о ком он действительно печется, было очень сложно.
– Пойдем, – Домор протянул ей руку и улыбнулся. – Пойдем прогуляемся.
Илан Домор обладал фантастической способностью умерять ее нервозность. Его слова о том, что он хочет ей помочь, но не знает как, задели Нику за живое, но, прогуливаясь с ним вдоль берега темного моря под гладью черного неба, она понимала, что и делать ему ничего не надо, кроме как просто идти рядом, молчать или говорить – неважно. Ей этого достаточно. Ей уже спокойно. В его компании Ника не искала оправданий, не подбирала слов, не мусолила свою вину – она просто была здесь и сейчас, словно переносилась в какой-то тайный мир, где время замерло и где можно было жить бессовестно, без оглядки, без будущего. Для Ники такое оказалось в новинку, но ей нравилось.
Она спрашивала его о службе, избегая главного вопроса о том, что будет, когда эта служба закончится, а Домор просто отвечал. Рассказывал об обучении новобранцев, о своих частых разъездах по землям, чтобы отследить новые открытия порталов, о работе с Давидом Дофином, который, как оказалось, обладал феноменальными способностями к стратегическому мышлению, просчитыванию ходов и составлению карт. Когда он говорил о своем начальнике, Ника подмечала, как теплел его голос, каким благоговейным становилось лицо. Она и не догадывалась, как сильно Домор был привязан к нему.
В тот вечер Ника впервые поняла, что и сама никогда не расспрашивала Илана о личном. Признание о случившемся с сестрой не в счет – оно было вынужденным и преследовало иные цели. А не спрашивала она о личном, в котором были его семья, быт эльфийского народа, его собственные интересы, мечты, желания. Была ли она просто эгоисткой, зациклившейся на себе, своих проблемах и болях, или же ее интерес возник только что, Ника не знала. Но в тот вечер захотела расспросить его обо всем. Захотела искренне и с нетерпением, и только мысль о том, что все это неважно, потому что Домор скоро уйдет, ее останавливала. Где-то глубоко внутри Ника понимала, что боится сблизиться с ним еще больше, потому что расставание не пройдет для нее бесследно, а переживать еще и из-за этого у нее просто нет сил.
– Если бы ты могла изменить одну любую вещь, вот прямо сейчас, по щелчку пальцев, – неожиданно сказал Домор, остановившись, – что бы это было?
Ника растерянно взглянула на него, но не нашла в его лице ни намека на насмешку. Он все еще держал ее за руку – так и не выпустил с тех пор, как позвал на прогулку, – и Ника посмотрела на их сцепленные ладони, а затем перевела взгляд на черное небо.
– Я бы вернула звезды.
– Неужели?
Она пожала плечами, радуясь, что темнота скрывала ее смущение.
– Слишком сентиментально?
– Нет. Просто… хм… Ты бы могла изменить свою сущность, сделать так, чтобы что-то из твоего прошлого никогда не случилось, но тебе нужны звезды?
Кончики ее волос танцевали на ветру, настырно били по щекам, словно торопя с ответом, но Ника медлила, понимая, что ответ этот очень личный и берет свои истоки из прошлого, в котором рядом с ней были совсем другой человек, другое небо и другая ночь, звездная и полная хоть и таинственного, но такого многообещающего будущего. Домор сжал ее руку чуть крепче, и она тихо сказала:
– Слишком много всего случилось в прошлом, чтобы исправить одним лишь событием, – проще целиком удалить, но тогда бы меня не было, да? А что изменить в будущем, я понятия не имею. Знаешь, я тут поняла, что… что, наверное, все смогу пережить – что бы там дальше ни случилось, – все смогу, лишь бы рядом кто-то был, кто способен хоть изредка дарить мне надежду. Глупо, наверное? Просто… Просто когда есть надежда, все как-то легче. Кажется, все возможно. И эти звезды… Жить без них – это как жить в коробке: выхода нет, окон нет – одни лишь стены, и ты смотришь на эти стены и видишь конечную точку, но это совсем не вдохновляет. А звезды… Они как будто… Не знаю, как будто не дают забыть, что есть еще много всего, чего я не пробовала, и сдаваться… сдаваться нельзя. Они дарят надежду. Я… знаешь, я мало во что верю, но в надежду… – Ника запнулась, вспомнив далекую новогоднюю ночь в лондонской квартире, и поняла, что сейчас ворует его мысли. Он тоже говорил о надежде, о том, что верит в нее, и подарил эту веру Нике, а она только сейчас поняла.
Обернувшись, Ника поймала взгляд Домора, и в груди разлилось тепло. Мало что в жизни она хотела бы запомнить навечно, но то, как он посмотрел на нее в тот момент, – да, этот взгляд она бы хотела навсегда сохранить в памяти. Взгляд, который говорил: ты все делаешь правильно.
– А ты? Ты о чем мечтаешь?
– О собаке, – скованно улыбнувшись, Домор почесал голову.
– Зачем тебе собака?
– Пойдем? Холодает. – Домор кивнул в сторону поместья, и они медленно двинулись к веранде. – Всегда хотел собаку. Большую и белую собаку. Не знаю, не спрашивай, – рассмеялся он, поймав удивленный взгляд Ники. – Просто хочу собаку. Да с этой службой как-то времени не было. Собаке нужны дом и хозяин, уверенный в своей жизни. А у меня пока ни того ни другого.
Ника кивнула, не без сожаления подумав о том, что вскоре у Домора будет шанс исполнить свою мечту. Они подошли к веранде, и, оглянувшись, Ника легко представила, как вдоль этого самого берега когда-нибудь пройдут Илан Домор и его красавица Катарина, а мимо, разбрызгивая воду, пронесется лохматый белый пес. И – к черту звезды! – ей вдруг тоже захотелось собаку.
– Хочешь, фокус покажу? – неожиданно шепнул ей на ухо Домор, и Ника, вздрогнув, кивнула.
Он присел на корточки и накрыл ладонями землю. Секунда – и кожа на его руках засветилась, сначала слабо, словно изнутри, а затем все ярче и ярче, пока его кисти не превратились в сверкающие шары. Тогда он медленно выпрямился, и Ника, невольно открыв рот, увидела не фокус, а настоящее чудо: нити, тянувшиеся от его пальцев, пронзили землю на десятки метров вокруг – сначала хаотичными линиями, параллельными и пересекающимися, – но стоило Домору расправить плечи и подтянуть руки к груди, сжав кулаки, как вся его магия приняла четкие очертания, и Ника, не сдержав восторженного возгласа, закрутила головой, жадно рассматривая золотые символы, испещрившие и землю, и стены поместья.