Петруха отправился в сторону дома, а Сухов полез на баркас, в тени которого прилегли женщины.
Дом показался Петрухе странным: в выжженном солнцем Педженте совсем не было зелени, здесь же из-за высокого дувала выглядывали густые деревья. Огромные ворота с металлическими кольцами были заперты, на окнах, на ставнях висели замки.
Петруха обошел домик-крепость с трех сторон, но нигде не было никакой возможности пробраться хотя бы во двор…
Когда Петруха, прыгнув с разбегу, ухватился за верх дувала, приоткрылась одна из ставень и показались огромные усы и дуло револьвера.
Петруха спрыгнул в сад. Что-то зашуршало, зашлепало, сбив фуражку с его головы. Это пролетел по саду испуганный павлин. Он опустился рядом с другим павлином на навес в глубине двора.
Петруха вытер вспотевший лоб и огляделся. Двор был небольшой. Посреди двора располагался бассейн, и в нем плавали… осетры. По двору ходили маленькие барашки.
Петруха осторожно поднялся по каменной лестнице, ведущей на террасу второго этажа. На двери висел амбарный замок. И снова одна из ставень, на этот раз та, что выходила во двор, отворилась, и в ней показались усы и револьвер.
Петруха опять не заметил этого. И, решив, что в доме никого нет, хотел выбраться со двора. Сделать это было нетрудно, так как лестница на террасу шла возле дувала. Но только Петруха повернулся, как сверху, из окна, раздался голос:
— Стой!.. Руки вверх!
Петруха замер и поднял руки вместе с винтовкой.
Кто-то схватил его за запястья и одним мощным рывком втянул в окно.
Оказавшись в комнате, Петруха увидел перед собой огромного, тучнеющего уже, усатого мужчину в казацких шароварах и белой нательной рубахе.
В полумраке (ставни повсюду были заперты!) Петруха разглядел на стене текинский ковер с саблями, гитару, несколько фотографий, под потолком клетку с птицей, на окнах занавески, цветы, на одном из подоконников пулемет «максим», в углу иконостас, под ним горка гранат и пулеметных лент. В другом углу стояла широкая кровать с цветастым лоскутным одеялом и горой подушек. Под кроватью — другой «максим».
— Ты в чей дом забрался? Отвечай, — сказал усач.
— Не знаю, — вполне искренне ответил Петруха. На столе он увидел самовар, труба которого выведена была в окно. Возле откупоренной уже бутылки и цветных пиал лежали в тарелках румяные пироги, картошка в мундире, соленые огурцы пол-арбуза и персики.
— Ты что, не слыхал про Верещагина?! — удивился усач. — Дожил!.. Было время, в этих краях каждая собака меня знала. Вот так держал! — Усач сжал свой огромный кулак. — А сейчас забыли…
Усач подошел к столу и нарезал пирог.
— Садись, — он пододвинул Петрухе пиалу со спиртом, — пей, коли храбрый.
Петруха отпил немного, сразу задохнулся и схватился за огурец.
Усач залпом хватил свой стакан.
Саид ехал по пустыне. И хотя он был занят своими мыслями, он сразу заметил трех всадников, выскочивших из-за бархана.
Саид продолжал ехать в том же направлении.
— Стой! — крикнул один из всадников. — Стой! Кому говорят?!
Другой выстрелил.
В ту же секунду, свесившись с седла, Саид дважды выстрелил по бандитам из-под лошади.
Двое бандитов свалились с коней. Третий дал стрекача.
Саид развернул коня и поскакал за ним. Конь вынес Саида на вершину бархана. Саид вскинул винтовку и… В тридцати метрах прямо на него двигался отряд Абдуллы. Два пулемета держали Саида на прицеле. Саид опустил винтовку.
Отряд насчитывал полсотни всадников и пару десятков груженых тюками верблюдов. В середине, покруженный телохранителями, ехал на белом коне Абдулла.
— Зачем ты убил моих людей, Саид? — спросил он, когда отряд подошел поближе. — Я послал их сказать, чтобы ты не искал Джевдета в Сухом ручье. Его там нет.
Абдулла говорил спокойно, легкая усмешка кривила его губы, но глаза смотрели недобро.
— Твой отец был другом моего отца, — продолжал Абдулла. — Дорога легче, когда встретится добрый попутчик. Ты будешь моим гостем.
Абдулла подал незаметный знак. Четыре бандита подскакали к Саиду и встали рядом с ним, с двух сторон…
Сухов возился с мотором баркаса. Наконец мотор заработал. Сухов вылез на палубу. Петрухи не было. Сухов вытер руки, спрыгнул с баркаса и пошел к бывшей таможне.
Верещагин сидел с Петрухой в, обнимку на полу и пел:
…Ваше благородие,
Госпожа удача,
Для кого ты добрая,
А кому иначе,
Девять граммов в сердце…
Постой, не зови!
Не везет мне в смерти,
Повезет в любви.
Ваше благородие,
Госпожа чужбина,
Жарко обнимала ты,
Да только не любила…[2]
Сухов подошел к дому. Прислушался к песне. Потом бросил в открытое окно камешек и присел на песок…
…Камешек упал в пиалу со спиртом, которую Верещагин собирался поднести ко рту. Некоторое время он оторопело смотрел на камешек, лежавший на дне пиалы, затем двумя пальцами выловил его и опорожнил пиалу.
— Эй, хозяин, — позвал его снаружи Сухов. — Прикурить есть?
Услышав голос своего командира, Петруха бросился к окну, но Верещагин силой усадил его на место.
— Ты что? — спросил он.
— Это же товарищ Сухов, — заплетающимся языком сказал Петруха. Он сильно захмелел.
— Сухов, говоришь? — усмехнулся Верещагин. — Ну ладно, сейчас мы посмотрим, какой это Сухов.
Верещагин, покряхтывая, тяжело поднялся, достал из ящика динамитную шашку, подошел к иконе и поднес к огню лампады фитиль шашки, огонек побежал по шнуру. Он перекрестился и направился к окну…
Сухов продолжал сидеть на песке перед домом.
— На, прикури, — сказал ему появившийся в окне Верещагин. — Прости меня, грешного, — пробормотал он и швырнул шашку Сухову.
Шашка упала рядом с Суховым/ Шнур стремительно укорачивался. Сухов протянул руку, взял ее, неторопливо прикурил и бросил через плечо. Не долетев до земли, шашка взорвалась, взметнув к небу тучу песка.
— Благодарствуйте, — не оглянувшись на взрыв, поблагодарил Сухов и затянулся.
— Ну, заходи, — приветливо сказал Верещагин и кинул ключи.
— Садись, выпьем, — пригласил он гостя к столу, i когда Сухов вошел в комнату.
— Можно, — согласился Сухов и посмотрел на фотографии, висевшие на стене. На одной из них Верещагин, молодцевато закрутив усы, сидел в мундире и орденах, рядом с молодой женщиной в чепчике, очевидно женой.
— Во дворе павлинов видел? — спросил Верещагин.
— Видел.
— Вот на них и сменял мундир-то. — Верещагин налил в пиалы спирта. — Петруха!
— Я не пью, — сказал еле державшийся на ногах Петруха.
— Правильно, — одобрил его Верещагин. — Я вот тоже сейчас это допью, — он поставил на стол большую бутыль, до половины наполненную спиртом, — и брошу.
Сухов взял свою пиалу, не торопясь выпил и вытер усы.
— Больно мне твой Петруха по душе! — сказал Верещагин, опорожнив свою пиалу. — Выпьем…
— Погоди, — остановил его Сухов. — Мы к тебе по делу.
— Знаю, — сказал Верещагин. — Все знаю.
— Пулемет дашь?
— Абдуллу ждешь?
— Жду, — сказал Сухов.
Верещагин понимающе покачал головой.
— Вот что, Сухов, — сказал он, помолчав, — была у меня таможня. Были контрабандисты. Сейчас таможни нет. Контрабандистов нет… В общем, у меня с Абдуллой мир. Мне все едино, что белые, что красные, что Абдулла, что ты… — Тут Верещагин вздохнул. — Вот если бы я с тобой пошел, тогда другое дело.
— Ну, в чем же дело? — спокойно спросил Сухов. — Пошли.
— Пошли! — подтвердил пьяный Петруха. Верещагин встал из-за стола. Сжал свой огромный кулак.
— Пошли, ребята! — сказал он. — Тряхну стариной.
— Здравствуйте, — сказал Сухов, глядя мимо Верещагина в сторону двери.
Там вдруг появилась женщина, та, что сидела рядом с Верещагиным на фотографии. Она удивленно смотрела на Верещагина, на нежданных гостей.
Верещагин обернулся. Увидел женщину.
— Здравствуйте, — ответила она на приветствие Сухова и вышла в другую комнату.
— Ребята, я сейчас, — сказал Верещагин упавшим голосом и пошел за ней.
Петруха дернулся с места.
— Назад! — Сухов ухватил его за гимнастерку…
Женщина, это была жена Верещагина, плакала, прислонившись к дубовому комоду.
— Ты что говорил? — укоряла она сквозь слезы Верещагина. — Какие клятвы давал? Сдурел на старости лет!
Лицо Верещагина жалостливо скривилось.
— Настасья, — просительно сказал он.
— Мало тебе, что ты молодость мою сгубил, — продолжала Настасья, — а сейчас и вовсе вдовой оставить хочешь?!
— Настасья, — еще более просительно сказал Верещагин и, нагнувшись, поднял установленный на подоконнике ручной пулемет., t
— Ой, Паша! Пашенька! Паша! Пашенька, прости, Христом Богом прошу! Прости, Паша! — бросилась к нему Настасья и ухватилась за приклад пулемета. — Не ходи! Не ходи с ними. Погубят ни за грош!
Сухов и Петруха продолжали сидеть на своих местах. В комнату вошел с пулеметом в руках Верещагин.
— Вот что, ребята, — сказал он, переводя дыхание. — Пулемета я вам не дам.
Сухов встал на ноги.
— Павлины, говоришь? — сказал он, усмехнувшись. — Понятно… Пошли, Петруха.
Они прошли мимо Верещагина, все еще державшего пулемет в руках, и спустились во двор…
За воротами, в тени дувала, их ждал гарем.
— А вас кто сюда звал?! — прикрикнул Сухов на женщин, вскочивших при его появлении на ноги. — Марш в общежитие.
Женщины заторопились в сторону музея.
— С ними мы баркас на воду не спустим, — сказал Сухов Петрухе, — надо что-нибудь другое придумать…
Сухов и Петруха подтащили к баркасу ящик с динамитом, конфискованный у педжентских стариков.
Спустившись в трюм, Сухов прошел к мотору. Достав кусок бикфордова шнура, присоединил его к одному из цилиндров под свечу.
— Считай, — сказал он Петрухе и запустил мотор. Шнур загорелся. Петруха начал считать: