Особенности службы
Проступки
Пьянство
Несмотря на блестящее поведение многих нечаевцев, имидж Русской группы сильно страдал от разных эксцессов. Без анализа этого печального явления будут непонятны многие вещи, которые происходили с русскими на китайской службе, – от отношений с местным населением до ведения боевых действий.
В числе главных проступков русских наемников отмечено пьянство, по своим размерам принявшее масштабы эпидемии, и, как следствие этого, драки, дебоши, избиения сослуживцев, серьезные упущения по службе и поражения от противника. Его причина – тяжелая служба, стремление залить горе о потерянной Родине, неудачном исходе Гражданской войны, когда победа была так близка, и доступность дешевой выпивки.
В этом особенно отличались анненковцы[610], на которых и падает основная вина за то или иное происшествие. Но самую печальную славу в этом приобрел командир кавалерийского полка полковник Манжетный[611]. Пьянствовали многие, хотя далеко не все, – от Нечаева и главного священника группы до рядовых солдат. Пьянство было настоящим бичом на всем протяжении существования русских частей в китайской армии. Оно приняло такой острый характер, что 11 мая 1926 г. временно командующий 65-й дивизией генерал Малакен решил наказывать виновных в этом рядовых переводом на более низкий оклад[612]. Но это помогало мало. Так, по признанию офицеров, осенью 1926 г. многие казаки пребывали в состоянии постоянного пьянства и отказывались исполнять приказы[613]. Случались при этом и довольно смешные происшествия. Например, в приказе по Русской группе говорится: «6 марта 1927 г. в Цинанфу рядовой отдельной инженерной роты Лобанов Иван, отпущенный в город, напился до пьяного состояния и, возвращаясь на рикше домой, поломал у рикши оглобли. Когда же рикша вместе с подъехавшим к месту происшествия другим рикшей стал требовать от Лобанова уплаты за поломанные оглобли, то Лобанов начал бить обоих рикш и поломал оглобли у другого рикши. Лобанова арестовали и предали военному суду. Принимая во внимание сложившуюся обстановку и возможность замены нахождения за это преступление его в тюрьме арестом на хлебе и воде, находим возможность содержать его так 6 недель и по отбытии наказания направить в свою часть. Стоимость поломанных у рикш оглобель в сумме 4 долларов удержать из его жалования и выдать потерпевшим»[614].
Из-за того, что в пьяном состоянии наемники нередко пускали в ход маузеры и гранаты против торговцев и населения, 3 апреля 1927 г. им запретили появляться в городе с оружием[615].
Не были на высоте и священники. Они нередко оказывались пьяницами и не соответствовали своему назначению, и их приходилось увольнять[616].
Спустили на тормозах и то, что, будучи пьяным, Манжетный застрелил майора Немчинова[617]. Такие случаи повторялись среди наемников еще не раз. Как известно, непринятие мер против мерзавцев поощряет их на еще большие преступления. В итоге по вине Манжетного в плен в крепостях Вынкуйфу и Шануцун в январе – феврале 1928 г. попала большая часть его полка[618]. Видя пьянство своего командира, стали беспробудно пить и подчиненные ему люди[619]. В таком состоянии застали их подошедшие к крепостям люди Фына. Китайцам оставалось только забрать оружие у пьяных подчиненных Манжетного. Только тогда на действия Манжетного, которого до этого покрывали сами русские, Чжан Цзучан обратил внимание и выгнал его с позором из армии.
До печальных событий с полком Манжетного были тревожные звонки. Так, на Новый 1928 г. в расположении Конной бригады в батарее произошло убийство. Пьяный вахмистр Моисюк убил вахмистра той же батареи Пашкова. Оказалось, что их командир подпоручик Леонтьев, получив деньги «на улучшение пищи», разрешил купить на них спиртное для встречи Нового года. В итоге была сильная пьянка, кончившаяся ссорой, дракой и убийством. Военно-полевой суд, созданный из русских, назначил Моисюку смертный приговор, который 3 января 1928 г. был приведен в исполнение[620]. Пострадали и косвенно виновные, подпоручик Леонтьев, который был отрешен от командования батареей, и вахмистр Терехов, получивший восемь нарядов вне очереди[621]. Кто-то скажет: слишком сурово. Но во фронтовых условиях иного выхода не было, так как непринятие мер грозило разложением личного состава.
Пьянство наблюдалось и потому, что до этого случая оно каралось в основном выговорами[622], но после этого русское командование во главе с В. С. Семеновым решило резко ужесточить наказание.
Другой случай убийства в пьяном состоянии произошел в конце июля 1928 г. Старший поста Лебедев допустил пьянство на службе. В нем участвовали буряты, младшие урядники Очиров и Шагдуров. Первый, находясь в наряде по службе, отлучился с поста, а его командир есаул Андреев не обратил на это внимания, как не посмотрел он и на подбор солдат для службы на посту. Во время пьянки между Очировым и Шагдуровым произошла ссора и первый, защищаясь от нападения второго, выстрелил в него первым и убил. За это есаулу Андрееву был объявлен выговор, Очиров был разжалован в рядовые и получил дополнительно, как и Лебедев, по пятьдесят ударов нагайкой[623].
Дошло до того, что пьяные дебоши русских происходили даже в присутствии Чжан Цзучана на торжественных мероприятиях[624]. Неизвестно, что об этом думал этот маршал, но он держал русских на службе из-за их боевых качеств, по причине чего он прощал даже такие выходки.
Генерал-майор Михайлов предпринял решительные меры для искоренения этого явления вплоть до разжалований и увольнений виновных[625]. Но данная мера мало помогала, так как русское и китайское командование, выпуская угрожающие приказы о борьбе с пьянством и хищением денег, почти не предпринимало против этого на деле решающих шагов. Очевидно, начальство боялось, что из-за карательных мер личный состав, у которого нередко выпивка была единственным средством «снятия стресса», просто разбежится, либо само участвовало, как полковник Манжетный, в этом. Ротмистр Трухин доносил в 1928 г. полковнику Тихобразову: «Настроение солдат прежнее. Пьянства стало меньше, так как уже пропились. Ночью поблизости от нас на деревню напали хунхузы, открылась ружейная и маузерная трескотня. Когда эскадронам и сотням было приказано изготовиться, то оказалось, что в каждой из частей, включая пулеметную команду и батарею, оказалось по 2–3 человека совершенно невменяемых, а один чудак даже стал седлать лошадиную кормушку, приговаривая: «Тпру, дурочка, стой» и т. д. Решили всех наказать, но наутро, кроме командира 1-го эскадрона, все заявили, что у них негодных на вызов по тревоге не было. Это показательно для наших командиров. Как они могут строго взыскивать с людей, когда они сами у них же на глазах грешат тем же? Неодинаковость отношения к проступкам подчиненных делает нехорошими более требовательных и, наоборот, потворствующих – любимыми командирами. А все только потому, что у самих рыльце в пуху. Людей винить нельзя, их всегда можно взять в руки и держать в желаемом настроении. В противном случае еще лишний раз наши враги будут вправе сказать, что мы – отработанный пар российских революций и никуда не годимся»[626].
Тем не менее в 1928 г. командир Конной бригады В. С. Семенов предпринял решительные меры для очищения своей части от пьяниц. Он стал увольнять пьющих без различия чина и заслуг без расчета деньгами. Таким образом, пьющим было что терять, учитывая то, что задолженность китайцев перед русскими доходила до года и в таком случае они теряли огромную сумму, которая поступала в кассу инвалидов, получивших на китайской службе увечье. При этом Семенов приказал передавать пьяниц китайской военной полиции, которая беспощадно расправлялась с ними[627]. Такая участь ожидала и уволенных, которые пребывали на базе в ожидании расчета, если они напивались. Генерал-майором Семеновым был принят курс на то, что надо очистить отряд от разлагающего элемента, чтобы он не портил остальных. К этому наказанию он добавил публичную порку виновных. 4 августа 1928 г. он приказал выпороть сразу несколько человек «за безобразное пьянство, грозившее потерей коней и оружия»[628]. Правда, те офицеры, кто не пил, писали, что «солдат за пьянку порют и гонят всячески, тогда как господа офицеры пьют безнаказанно и открыто развратничают с китаянками»[629].
Но Семенов не шутил, и на несколько сотен русских, остающихся в китайских войсках, за весну – лето 1928 г. только в его бригаде было несколько десятков увольнений пьяниц. Он понял, что одни меры против пьющих рядовых положения не спасут, и ударил по тем офицерам, которые портили коллектив. При этом выгоняли с позором со службы без денег не только христиан и буддистов, но и мусульман. Так, «за непробудное пьянство и утерю при этом винтовки» попал под военно-полевой суд и был разжалован и уволен со службы без денег младший унтер-офицер Миргасим Худзиахметов[630]. При этом практически не делалось разницы в степени опьянения виновного. Семенов приказал беспощадно увольнять любого, кто при исполнении служебных обязанностей будет хотя бы слегка пьян. Смягчить участь таких лиц могло лишь ходатайство их непосредственного командира перед В. С. Семеновым. В таком случае виновным делалось первое и последнее «китайское предупреждение» и они направлялись на десять суток домашнего ареста, а в случае повторения такого случая они увольнялись с позором и без расчета деньгами[631].
Увольнения обычно проходили тихо, и вчерашние буяны обычно по-доброму прощались с командирами, которые ходатайствовали об их увольнении, желая им «всего хорошего»[632].
Однако были случаи, когда подобные лица не могли тихо вынести домашнего ареста – символического наказания – и выходили на улицу, несмотря на запрещение этого. Такие случаи кончались для виновных по-разному, на усмотрение начальства. Большинству это прощалось, и они отделывались строгими выговорами[633], но самых злостных нарушителей и пьяниц приходилось увольнять для острастки остальных и укрепления дисциплины. Выговорами часто отделывались проносившие в части спиртное и приводившие туда женщин военнослужащие. Так наказывались и те, кто оставался на ночь в чужих частях[634]. Но в боевой обстановке В. С. Семенов активно боролся против «спиртоносов». Замеченного в этом младшего унтер-офицера Зюлина 24 июля 1928 г. разжаловали в рядовые[635].
Исчерпав все возможные методы борьбы с пьянством, которое не раз приводило к поражениям, В. С. Семенов стал применять радикальные меры. Он заявил: «В походе и во время боевых действий пьяниц буду предавать военно-полевому суду и расстреливать» – и обратился ко всем русским, чтобы они помогали друг другу в том, чтобы никто не напился и не был за это казнен[636].
С пьющими случались и анекдотичные случаи. Так, за пьянство был разжалован в рядовые младший унтер-офицер Краснов. Вскоре за примерную службу он был восстановлен в прежнем чине. Но на следующий день на радостях он сильно напился и тут же был снова разжалован[637].
Случаи, когда русских наемников восстанавливали в прежнем чине, были нередки. Обычно это было следствием того, что такой человек исправлялся и заслуживал поощрения[638]. Но обычно восстанавливали в чине не сразу, а поэтапно. Начальству нужно было убедиться, что ранее оступившийся человек не повторит это снова.
Политика русского командования сначала была такой: увольнять за пьянство офицеров, но оставлять солдат, сурово их наказывая. В мае 1928 г. из-за катастрофического положения с комплектованием разжалованных за проступки офицеров стали не выгонять, а оставлять служить солдатами[639].
Пьянству среди рядовых потворствовали нередко офицеры, которые, не делая этого сами, часто оставляли солдат надолго без своего присмотра, самовольно уходя из части «по делам». Солдаты, предоставленные сами себе, со скуки начинали пить. Комбриг В. С. Семенов сурово наказал за это троих офицеров. Так как дело было в боевой обстановке, то двое из них были уволены, а третий понижен в должности и отстранен от командования[640].
Шло широкой волной пьянство и в лазаретах, где раненые бесчинствовали и доктора отказывались их лечить[641]. Были случаи, когда Чжан Цзучан изгонял из приюта для русских инвалидов из Цинанфу наиболее злостных алкоголиков-дебоширов[642].
Пьянство наблюдалось и на базе отряда. Нередко это сопровождалось разными происшествиями. Семенов в своем приказе от 20 июля 1928 г. заявил: «Из рапорта начальника базы от 16 июля усматриваю, что им казенные автомобили используются для увеселительных поездок, причем не обращается никакого внимания на управляющего машиной шофера, который, по-видимому, был пьян и потому свалил машину в канаву, отчего она была повреждена. Ссылку на отказ тормозов считаю простой отговоркой. Приказываю в будущем без моего разрешения машинами никому не пользоваться. За неисполнение этого приказа буду увольнять в дисциплинарном порядке без расчета. Ремонт машины отнести за счет майора Маковкина»[643].
После увольнения самых злостных алкоголиков и угрозы расстрела случаи пьянства в бригаде Семенова к осени 1928 г. почти прекратились[644]. Но когда в декабре 1928 г. наемников переправляли в Харбин, то В. С. Семенов «на всякий случай» предупредил личный состав, что, если кто напьется, того он бросит пьяным на морозе.
Проступки в отношении местного населения
Большой проблемой еще с российской Гражданской войны для русских были взаимоотношения с мирными жителями, которые были, мягко говоря, непростыми. Войска часто обижали население реквизициями продуктов, ценных вещей, повозок и пр. В условиях китайской гражданской войны все это повторялось. Да и как иначе, если нет снабжения и своевременной уплаты жалованья? Неудивительно, что наемники, не получая по нескольку месяцев жалованье, шли на разного рода ухищрения и даже преступления, чтобы выручить деньги. В 1926 г. чины 65-й дивизии захватили на линии Тяньцзинь – Пекин автобус и незаконно его перепродали[645]. Были случаи, когда солдаты самочинно разбирали соль и прочее имущество из запасных магазинов по пути движения. Впрочем, за такие проступки солдаты обычно отделывались выговорами[646]. В 1926 г. русское командование признало, что «русские части 65-й дивизии позволили себе грабить население, было несколько случаев насилия над китаянками, убийств и тому подобного». Прибывший в Цинанфу журналист И. С. Ильин писал в своем дневнике о разговорах русских солдат 65-й дивизии: «Кто-то говорит про последний поход. Рассказывают, как грабили китайцев и как русские сразу наловчились находить, где у них запрятано серебро. Обобрать китайцев называлось получить «фацай», что означает «счастье» или «находка». Солдаты говорят, как они «чистят» китайцев – крестьяне не знают ни банков, ни сберегательных книжек, а прячут серебро у себя и часто где-нибудь во дворе, иной раз даже под кирпичами отхожего места. А вот другой разговор: «Теперь стало хуже! А вот братцы в начале, ох, чаво делалось! – говорит чей-то голос. – Как в деревню пойдем, так и давай шарить! Ну, ходьки (китайцы) – они што! Чуть не так – за косу его и делу конец! А с бабами – ой, смехота, право! Девки уж знают, все прячутся. Чаще всего, как куры, они забиваются в стога и снопы, так наша кобылка уж знает и прямо там их и… А бывает, что и со старухами ребята балуются. Вошли раз – никого… Все разбежались, только старики да старухи. Вот одну и приспособили. Так она – хоть бы что, только руки выставляет, а ей туды тунцзеры[647] и сыпет каждый!» Слушаю это и не знаю, происходит ли все это сейчас, в ХХ в., или же в V–VI вв., или во времена Крестовых походов, или каких-то религиозных войн, что ли?»[648] В отношении того, что русские солдаты «резвились» с китаянками, следует сказать, что в такого рода поведении было виновато само китайское командование. Дело в том, что почти во всех армиях стран мира практиковалось регулярное посещение военнослужащими публичных домов за счет специально выделяемых на это средств. Например, в японской армии это был неотъемлемый ее атрибут, и, даже когда японцы в 1918 г. вошли в Забайкалье, вместе с воинскими частями туда прибыли и публичные дома. В Русской группе китайских войск такого не было, и если офицер мог позволить себе «общение с девочками», то рядовые в большинстве случаев такого позволить себе не могли. Поэтому и происходили подобные печальные случаи. И, кроме того, как это видно из дневника Штина, сам маршал Чжан Цзучан поощрял насилие, защищая виновных без всякого наказания.
Следует заметить, что китайское командование даже не пыталось как-то реально воздействовать в этом отношении на русских, так как такое поведение военных было нормой во время китайской гражданской войны. Формально не раз издавались грозные приказы, угрожающие смертной казнью за тот или иной проступок. Еще в начале 1927 г. Чжан Цзучан запретил что-либо отбирать у населения, так как это настраивало население против Северной коалиции и понижало дисциплину частей. Виновных предписывалось казнить[649]. Но случаи мародерства продолжались. Конец им попытался положить генерал-майор В. С. Семенов. В мае 1928 г. он отметил в приказе, что по пути отступления войск Чжан Цзучана военные обижают мирное население. Он обещал, что в случае, если в этом будут замечены русские, то они будут приговариваться к смерти; кроме того, виновным угрожал расстрел без суда и следствия на месте преступления[650].
До этого бывали случаи, когда в пьяном состоянии русские солдаты избивали местных китайских жителей. Но с принятием В. С. Семеновым радикальных мер ситуацию удалось переломить в свою пользу, и с весны 1928 г. был отмечен лишь один подобный случай, когда 3 августа русские фуражиры избили китайского мальчика[651].
В это время отмечались лишь мелкие проступки. Например, случалось, что лошадей надолго оставляли без еды и они объедали кору фруктовых деревьев, из-за чего мирные жители имели к русским претензии.
Конфликты друг с другом
Другой проблемой было избиение солдат офицерами. Тихобразов пишет в июле 1926 г., что сведения об этом «грешат преувеличением. Раньше это случалось чаще при общем пьянстве. Теперь это бывает очень редко и всегда служит предметом расследования. Как раньше, так и теперь избиению подвергались лишь пьяницы, и всегда за какое-либо яркое нарушение дисциплины»[652]. Но в конце мая того же года только в 65-й дивизии из-за постоянных необоснованных избиений хотели сразу уволиться шесть солдат[653].
Избиения солдат продолжали иметь место и в дальнейшем. Нередко именно офицеры вроде Манжетного в пьяном состоянии избивали невиновных солдат. Так, 5 июня 1927 г. было отмечено избиение солдат офицерами в 7-м Особом полку, ставшее известным только потому, что произошло на кухне, где было много народу. Виновные отделались лишь выговорами, что стимулировало их на дальнейшие поступки такого рода[654].
Были и случаи драк солдат с офицерами. В одном случае зачинщиком драки выступил фельдфебель, отданный за это под суд, а участвовавший в драке офицер был отправлен на несколько суток домашнего ареста[655]. Другой случай, имевший место 3 мая 1926 г. в Цинанфу, был еще более ярким. Выяснилось, что «3 мая капитан Сводного полка Хуснуллин выехал на прогулку военного городка Лан-фан. Навстречу ему шли три пьяных солдата бронепоезда «Хонан» – фельдфебель, младший унтер-офицер и стрелок. Поравнявшись с капитаном, стрелок Беликов схватил его лошадь за повод, а фельдфебель Батуров стал бросать в него камнями, причем все трое осыпали его бранью». За данный проступок фельдфебель и младший унтер-офицер были разжалованы в рядовые, а стрелок Беликов арестован на 14 суток[656].
Другой солдат, мусульманин Газитулла Мусакаев, который был ранен в бою, в пьяном состоянии избил китайского офицера. Он отсидел под арестом семь недель, а потом был уволен[657].
Русские офицеры часто отмечали слабую дисциплину своих солдат. Так, например, в мае 1926 г. они видели их небрежно одетыми. При этом они плохо отдавали офицерам честь[658]. В августе того же года из маньчжурских городов нередко доносили, что прибывшие туда в отпуск солдаты пропили имевшиеся у них деньги. После этого они нищенствовали в форме и требовали денег у начальника вербовщиков генерал-майора Шильникова[659]. Многие вели себя по-хамски по отношению к русским и китайским военным. Кроме того, некоторые не соблюдали военную форму. Чтобы прекратить такие случаи, Тихобразов просил принимать меры против этого самого Шильникова. Он дал добро, чтобы китайцы ловили нарушителей и били бамбуковыми палками[660].
Коммунисты так описывают нечаевцев «на отдыхе»: «В Харбине сплошь и рядом можно встретить на улице типично русского офицера, одетого в китайскую военную форму, в большинстве случаев ведущего себя по шаблону всякого старого офицера, к тому же опустившегося до предела, вырвавшегося из грязи окопа на побывку в тыл. Часто такого офицера видели не совсем трезвого или просто пьяного, иногда скачущего с диким гиканьем на извозчике по главным улицам города. Иногда приходилось видеть таких офицеров в соответствующей компании на автомобиле, всегда готовых на любой пьяный дебош или какой угодно эксцесс»[661].
Случались драки и между русскими и китайскими солдатами. Одна из таких драк произошла 9 сентября 1926 г. в Цинанфу «на пастбище около аэродрома». Драку затеяли пьяные казаки Отдельного конного дивизиона, однако в ходе ее от китайцев пострадали и невиновные лица, которые к этому отношения не имели[662].
В другом случае в августе 1927 г. во время пьяной ссоры на бронепоездах русский офицер смертельно ранил русского фельдфебеля.
Весной 1928 г. при развале Русской группы отмечались почти неизвестные ранее отказы от подчинения командирам. Ротмистр Трухин доносил 26 марта 1928 г. из Сводного полка, что «при выходе из Дун-чанга 1-я сотня сначала отказалась седлаться по сигналу, а когда после уговоров подседлалась и построилась, то по команде командира сотни «справа рядами, за мной, шагом марш!» никто за ним не тронулся. Сотня мялась. Наконец, один из всадников, татарин, не выдержав, крикнул: «Я так не хочу, если не идти, то не надо было седлаться! Раз построились, так надо идти. Я иду, а вы как хотите!» – и поехал за командиром сотни, а за ним и вся сотня стала медленно вытягиваться. Возможно, что при выступлении из Фан-сиена для боевых задач повторится то же самое, но уже не с одной сотней»[663]. Но с такими проступками скоро стали успешно бороться. За уклонения от службы личного состава начальник Конной бригады генерал-майор В. С. Семенов увольнял солдат без расчета[664].
Он же отметил в приказе, что в городе Фансиен «13 апреля имел место позорный и печальный случай. Русский солдат, старший унтер-офицер 1-го эскадрона Бусовиков бежал с поста, бросив оружие. Поступок его составляет по военным законам самое тяжелое преступление, наказуемое смертной казнью. Приказываю: старшего унтер-офицера Бусовикова в случае его задержания расстрелять на месте»[665]. Точно так же Семенов приказал 16 апреля поступить с бежавшим с поста из района боевых действий подобным образом китайским всадником Ли Госяном[666].
Через день, несмотря на угрозу расстрела, бежали из патруля на казенных лошадях с оружием всадники Алексей Верхотуров и Ван Тисян[667].
Непростыми были отношения командования и священнослужителей группы. 24 мая 1928 г. В. С. Семенов уволил главного священника протоиерея Паевского, принятого на службу 21 января того же года, «за ложное сообщение броневой дивизии об отобрании у него Конной бригадой церковного имущества и сумм»[668].
В июне 1928 г. дошло до того, что дезертировать из русского отряда стали даже офицеры. Бежал, прихватив с собой два казенных маузера и бинокль, хорунжий Букин. Начальник отряда В. С. Семенов приказал разжаловать его в рядовые и в случае поимки расстрелять на месте[669]. Бежали активно из русского отряда и китайцы, не только солдаты, но и офицеры, в том числе подполковники[670], которым также за это угрожал расстрел на месте. Тем, кто бежал без оружия и не с боевого поста, угрожало попасть в ужасную китайскую военную тюрьму. Но это не останавливало солдат.
Дезертирство солдат, в том числе с оружием в руках, стало настоящим бичом русских войск к концу 1927 г. Это было вызвано общими плохими условиями службы. Китайцы и русские бежали из Русской группы каждый день, иногда по нескольку человек, унося оружие и имущество. Этот факт был следствием непродуманной китайской военной организации. До апреля 1928 г. в войсках Чжан Цзучана не была четко отлажена система учета тех, кто получил оружие, заступил на службу и сдал его. Следствием этого было появление 14 апреля того же года приказа Чжан Цзучана, которым он запрещал разгуливать солдатам с оружием в руках вне службы и обязал офицеров следить за тем, чтобы солдаты не уносили оружие[671].
Бывали и случаи утери оружия, например маузеров, во время несения службы. При этом виновных разжаловали в рядовые и возмещали стоимость оружия за их счет. Стоимость маузера составляла 150 долларов, что было очень большой суммой. Такое наказание должно было послужить предостережением для других[672]. Но бывали случаи, когда пропавшее оружие находилось. В январе 1928 г. обнаружились пропавшие еще в 1927 г. при отступлении к Цинанфу из Конной бригады две винтовки, которые нашлись в конной батарее, куда попали в суматохе[673].
Были также случаи возвращения дезертиров в свои части, несмотря на угрозу расстрела. Так, в июне 1928 г. вернулся рядовой Присухин. Он был без казенного маузера, который унес ранее и который, по его словам, у него отобрал на итальянской концессии патруль в Тяньцзине[674]. Семенов удовлетворился этим объяснением и не стал наказывать серьезно Присухина, желая создать прецедент, чтобы в отряд вернулись и другие беглецы. Было выяснено, что бегство его и другого наемника Раздобреева было вызвано отсутствием порядка в Пулеметной команде, в которой «отсутствовал надзор за солдатами, привозилась и распивалась взводами хана»[675][676]. Офицерам команды это было поставлено на вид, а вахмистр, виновный в коллективном пьянстве Пулеметной команды, был разжалован в рядовые. Раздобреева и Присухина перевели для службы в кавалерию, опасаясь, что пулеметчики отомстят им за вахмистра[677].
Между командирами русских частей отношения нередко были напряженными именно из-за дезертиров. Так, начальник Конной бригады генерал-майор В. С. Семенов обнаружил в январе 1928 г., что в его части укрываются дезертиры с броневых поездов, из Охранной сотни тупана и других частей, а на бронепоездах укрывались дезертиры-кавалеристы. Семенов требовал отправлять их в свои части[678]. Приютили дезертиров командиры среднего звена, которые хотели таким образом хотя бы отчасти покрыть некомплект кадров. За повторение подобного он обещал отрешать офицеров от исполнения должностей, запретив принимать в той или иной части дезертиров[679]. Делалось это и для того, чтобы негодный дезертирский элемент не портил оставшихся бойцов и чтобы сделать невозможным бегство солдат из одной части в другую. В то же время, понимая, что у солдат были причины для этого, и не желая их бегства, В. С. Семенов разрешил переходить в другие русские части, но об этом должны были быть уведомлены командиры[680].
Зимой 1928 г. участились случаи, когда целые группы солдат с вахмистрами включительно дезертировали и «всплывали» в тылу, на базах русских частей с прошениями об увольнении. Семенов приказал таких солдат отправлять в китайскую военную тюрьму как дезертиров, которые исчезли из частей без ведома командиров[681]. Это делалось для того, чтобы отбить у других охоту повторять такое. Но это не могло решить проблемы, так как дезертирство было вызвано отсутствием денег при тяжести службы и нередко еще больше раздражало наемников. Тихобразов писал Семенову по этому поводу: «Много разговоров вызывают арестованные тобой дезертиры. Может быть, ты найдешь возможным их выпустить из китайской тюрьмы и заменить каким-нибудь другим наказанием?»[682] Ситуацию для сидящих в китайской тюрьме облегчало то, что в русских частях был сильный некомплект личного состава и некоторые командиры пополняли дезертирами свои подразделения: например, полковник Котляров просил командование Конной бригады разрешить ему забрать дезертиров-кавалеристов для службы на бронепоездах его дивизиона.
Много было случаев самовольной отлучки солдат и унтер-офицеров из своих частей. Несмотря на то что такие лица объявлялись по истечении дневного срока дезертирами и должны были предаваться в руки китайской военной полиции и заключаться в местные тюрьмы, в случае добровольного возвращения в свои части они снова зачислялись в них. Делалось это вынужденно, из-за острой нехватки личного состава, особенно в 1928 г.[683]
Строго карался В. С. Семеновым и сон на посту. Так, в мае 1928 г. он наказал за это младшего унтер-офицера Хамаева разжалованием в рядовые[684].
Были и мелкие проступки, например порча солдатами кормушек для лошадей и деревьев на территории их частей[685]. При этом за лошадями был ненадлежащий уход, из-за чего они заболевали, и среди них был отмечен большой падеж.
Отчасти такого рода проступки объяснялись низким культурным уровнем солдат и неспособностью заполнить свой досуг. Чем иначе можно объяснить то, что помещения казарм 65-й дивизии были испорчены самими проживавшими там русскими солдатами?[686]
Игры в карты и другие азартные игры в форме стали довольно частым нарушением, которое каралось понижением в должности виновных[687]. Но, несмотря на это, сами офицеры, в том числе командиры полков, делали это не только в притонах, но и в своих частях, как полковник Манжетный и его заместитель подполковник Афанасьев, отделываясь выговорами[688].
Другой офицер, Я. Я. Смирнов, провоцировал ссоры, по данным Тихобразова, обидными письмами в адрес сослуживцев[689]. Впрочем, сами эти сослуживцы своим поведением заслуживали не только «обидных писем», но гораздо более серьезного воздействия.
Среди русских офицеров были ссоры, кончавшиеся дуэлями на почве ухода их жен к другим офицерам[690]. Но драки, ссоры и дуэли отмечались в основном в мирное время, когда русским наемникам нечем было заняться. За ссоры на личной почве можно было очень жестоко поплатиться. Так, в одной из ссор между полковником Бычковым и младшим чином Гвоздовым последний оскорбил его жену. В дело вмешался китайский суд, который приговорил Гвоздова к рубке головы. Такое наказание ужаснуло даже Бычковых, и они упросили китайцев помиловать Гвоздова, которые пошли им навстречу, назначив Гвоздову в качестве наказания 600 «бамбуков» – ударов бамбуковой палкой – и последующим двухмесячным арестом с обещанием, в случае повторения с его стороны подобного, казнить его[691].
Ссоры и интриги русских наблюдались во многом из-за борьбы за власть и распределение денег, усилившейся в условиях денежного кризиса[692]. Ссоры случались также из-за отношений с китайцами. Русское командование запрещало нашим офицерам, в случае конфликтов с младшими по чину китайцами, наказывать своих же односумов даже в случае их вины. Но некоторые не соблюдали это, например, полковник Н. Н. Квятковский сделал строгий выговор русскому офицеру, в присутствии командира избившему рикшу. Обиженный этим офицер поднял по этому поводу скандал[693].