згромлены были и пехотные части, предпринявшие новый штурм Батайска. В панике они откатывались за Дон. Добровольцы, преследующие их, взяли 5 орудий, 20 пулеметов, много пленных. Сражение завершилось поражением красных. Одна лишь армия Буденного потеряла 3 тыс. чел. Белые части воспрянули духом. Казалось, удача снова поворачивается к ним лицом…
В начале 1920 г. Юг России посетила британская правительственная миссия Мак-Киндера. Ознакомившись на месте с положением дел, она отнеслась к Белому Движению внимательно и добросовестно. Было заключено соглашение с деникинским правительством, в котором русская сторона признавала "самостоятельное существование фактических окраинных правительств" (Деникин настоял на оговорке — "ведущих борьбу с большевиками".) Вопрос о границах Польши и Румынии остался открытым — Деникин не принял установлений Версальской конференции, указав, что это должно решаться договором общерусского и польского правительств. Англичане брали на себя дальнейшую помощь снабжением, содействие силами флота в охране черноморских портов. Мак-Киндер обещал также посредничество для переговоров с Пилсудским, дал гарантию, что семьям белогвардейцев будет оказана помощь в эвакуации за границу. Миссия отбыла в Англию, намереваясь вскоре вернуться. Но не вернулась.
По мере поражений белогвардейцев политика Запада все сильнее менялась. Вероятность скорой победы антибольшевистских сил понизилась, а торговля с гигантским российским рынком сулила немалые выгоды. Особенно для того, кто начнет осваивать этот рынок первым. В начале января английский представитель в Верховном экономическом совете Э. Уайз составил меморандум "Экономические аспекты британской политики в отношении России", где доказывалось, что
"продолжение гражданской войны и блокада России отрезает от остального мира громадные продовольственные и сырьевые ресурсы и является одной из главных причин высоких мировых цен".
Он писал, что советская сторона либо вернула, либо скоро вернет основные сырьевые и промышленные области, в связи с чем дальнейшая ее блокада становится невыгодной. 7.01 лорд Керзон распространил меморандум Уайза среди членов британского кабинета, а через неделю Ллойд-Джордж приступил к обсуждению данного вопроса в Верховном совете Антанты. Свои предложения он легкомысленно мотивировал еще и тем, что, "когда будет установлена торговля с Россией, большевизм уйдет". И 16.01 Верховный совет по докладу Уайза постановил "разрешить обмен товарами на основе взаимности между русским народом и союзными и нейтральными странами". Хотя указывалось, что "эти меры не означают перемену в политике союзных правительств по отношению к Советскому правительству", но шаг к признанию Совдепии Запад сделал.
Черчилль через русского представителя в Париже Маклакова сообщал:
"Удержать блокаду не смог бы никто… Предложения Ллойд-Джорджа шли гораздо дальше и вели к неприкрытому признанию большевизма; этому пока удалось помешать".
Со своей стороны, Черчилль заверял, что содействие белым будет продолжаться. Действительно, на поставках и политике британской военной миссии перемена курса до поры до времени не сказывалась. Однако моральный удар был тяжелым, а дипломатическая миссия ринулась в различные закулисные интриги, выискивая «компромиссные» варианты организации русской власти.
И все же соглашение, достигнутое с Мак-Киндером, имело одно важное практическое значение. В результате отступления Кубань и Новороссийск оказались забиты беженцами. Ютились по станицам и городам, Новороссийск был переполнен до отказа. Нахлынувшие сюда люди теснились на чердаках, в подвалах, хозяйственных пристройках. На запасных путях железной дороги вырос целый город из теплушек. Жили в тяжелейших условиях, во множестве умирали от свирепствующего тифа. Поэтому еще в январе, вне зависимости от исхода войны, было решено начать эвакуацию за границу, о которой договорились с англичанами. Деникин определил ее порядок:
"1) больные и раненые воины,
2) семьи военнослужащих,
3) семьи гражданских служащих,
4) прочие — если будет время и место,
5) начальники — последними".
Кроме того, был разрешен свободный выезд за границу за собственный счет всем женщинам, детям и мужчинам непризывного возраста. И британские военные транспорты повезли новую волну русской эмиграции. Их расселяли в Салониках, Принкипо, на Кипре, направляли в Сербию. Разумеется, указанная Деникиным последовательность часто нарушалась — за взятки, по знакомству. Но, с другой стороны, многие из тех, кому было предоставлено преимущественное право эвакуации, не решались ехать. Боялись неизвестности на чужбине, боялись покинуть родную землю, боялись навсегда потерять связь с родными, оставшимися в армии. И всячески оттягивали выезд, надеясь на лучшее, жадно ловя сведения и слухи о малейших проблесках на фронте. Пароходы задерживались, уходили с недобором пассажиров. Англичане даже на время прервали эвакуацию — как раз когда белые стали одерживать победы. Хотя те, кто все же выехал из Новороссийска, несмотря на все тяготы эмиграции, могли считать себя относительными «счастливчиками». С белой Россией еще считались, поэтому размещали их хотя бы с минимальными удобствами. И в местах своего расселения они еще имели возможность найти работу…
В тылах деникинской армий хватало и других проблем. В Екате-ринодаре продолжал шуметь и бушевать Верховный Казачий Круг. К середине февраля наконец-то сформировалось коалиционное Южнорусское правительство "по соглашению главнокомандующего Вооруженными силами Юга России с демократическим представительством Дона, Кубани и Терека". Но Верховный Круг отнесся к нему недоброжелательно, а кубанское правительство особым постановлением отказалось признавать компетенцию новой власти на своей территории. Его представитель Иванес заявил:
"К опубликованному списку министров кубанское правительство не может относиться иначе, как к Особому Совещанию". Кубанская фракция Круга немедленно поставила задачу "свалить кабинет Мельникова".
Стремительно разлагалась вся Кубань. Пополнения отсюда на фронт совершенно прекратились. На этой почве донская фракция Круга разругалась с кубанской вплоть до ультиматума, поставленного 23.02:
"Если кубанцы не намерены воевать с большевиками, то пусть они прямо скажут донцам, которые в этом случае оставляют за собой свободу действий".
После фракционного заседания кубанцы объявили "нынешнее заболевание" Кубани «аналогичным» прошлогоднему на Дону и признали необходимым бороться с ним, разрешив даже посылку донских карательных отрядов в их станицы, чтобы заставить казаков выйти на фронт. Однако сделать это оказалось почти невозможно. Делу не помогло и назначение командующим прежнего казачьего кумира Шкуро. Поскольку он держал сторону единства с Деникиным, местные лидеры повели против него усиленную агитацию, припоминая ему все грехи, на которые раньше глядели сквозь пальцы и даже признавали «доблестью», как, например, богатую добычу его казаков в Екатеринославе.
Но и самих самостийников, начавших это разложение, тоже уже никто не слушал. Атаман Букретов вернулся из объезда станиц совершенно ошарашенный, встретив вместо традиционных почестей картину хаоса, разгула и грубых выходок. Вместо приветствий и хлеба-соли пьяный в стельку станичный атаман позволял себе снисходительно хлопать генерала по плечу… Совершенно обнаглели кубанские «зеленые», нападая на белые тылы и сообщения с Новороссийском. Их предводители Пилюк и Савицкий заключили наивный договор с какими-то мелкими большевистскими агентами
"ответственными представителями Советской власти о признании ею независимости казачьих земель, как условия заключения мира".
Восстание, поднятое Пилюком, вспыхнуло в двух станицах в 15 км от Екатеринодара. Взбешенный атаман жестоко подавил его, перепоров участников и повесив зачинщиков. Из-за этого на него обрушились левые с самостийниками, в том числе собственное правительство. Букретов, желая их успокоить, повел откровенную антиденикинскую политику, одновременно заявляя приближенным, что "перевешает при первой возможности всех фельдшеров", как он именовал своих министров.
Екатеринодар кишел самыми фантастическими заговорами. Букретов с самостийниками обсуждал замену южной власти директорией из трех атаманов. Самостийники, не находя нужной кандидатуры среди кубанских генералов, пытались поставить во главе переворота донских, Сидорина или Кельчевского, которые бы возглавили казачьи армии. Разочаровавшись и в Букретове, и в Сидорине, и в Кельчевском, задумали созвать Краевую Раду, избрать атаманом кого-нибудь из своих лидеров, подавить силой или изгнать «чужеземцев» и объявить на Кубани кубанскую власть. А по станицам разгуливали красные агитаторы, убеждая, что "большевики теперь уже совсем не те, что были. Они оставят нам казачий уклад и не тронут нашего добра".
Вдобавок Деникин получил в это время новый фронт. На территории Грузии русскими меньшевиками и эсерами был образован Комитет освобождения Черноморья во главе с Филипповским. Из интернированных в Грузии красноармейцев 11-й и 12-й советских армий, а также причерноморских крестьян Комитет стал создавать свою армию, вооружавшуюся грузинским правительством и обучавшуюся грузинскими инструкторами. 28 января, собрав около 2 тыс. чел., Комитет начал наступление, внезапно перейдя границу. Ее прикрывала 52-я отдельная бригада деникинцев. Бригада только по названию — все, что можно, было на главном фронте. Несколько батальонов, занимавших здесь позиции, были малочисленными и ненадежными. В основном они состояли из пленных красноармейцев той же 11-й армии, разбитой в 18-м. И не разбегались лишь потому, что некуда — уж больно далеко от дома они находились. Одновременно с наступлением из Грузии в тыл белым позициям вышли местные отряды «зеленых», имевшие прочную связь с Комитетом освобождения. Атакованные с двух сторон, деникинские подразделения не выдержали. Одни бежали, другие сдались.
Войска Комитета заняли Адлер, а 2.02 — Сочи. Здесь Комитет провозгласил создание независимой Черноморской республики, намереваясь ни много ни мало выгнать из своего края деникинцев, а большевиков не пустить (как выяснилось впоследствии, еще при формировании в Грузии коммунисты подпольно протолкнули на руководящие посты в армии своих людей). Обратились по радио к Кубанской Раде, предлагая ей установить добрососедские отношения. Распределили министерские портфели и повели дальнейшее наступление на север. Остановить их было некому. В распоряжении Черноморского командующего ген. Лукомского войск почти не имелось, только ненадежные команды, собранные из мобилизованных или выловленных дезертиров. На его настойчивые просьбы прислать хоть что-нибудь прибыла 2-я пехотная дивизия, по размеру не превышающая батальона. В нее влили 400 чел. пополнения и отправили на фронт один из «полков». В первом же бою он был разбит, потеряв всех офицеров, а пополнение перешло к повстанцам.