- Мне катиться некуда. Так что приступайте, вашблагородь.
- К чему?
- К расходу.
Здесь уже Сырцов взъярился не на шутку.
- Лысенков! - заорал он, бешено сверкая белками синеватых глаз. - Отдай этому идиоту винтовку, пусть, значит, сам рпсходустся!
Лысенков протянул Феде винтовку, легонько подтолкнул к двери.
- Топай!
Когда Федя вышел, Сырцов крепко растер пальцами лоб, пробормотал: "Ничего не понимаю!" - и соображающим взглядом уставился на Лысенкова.
- Где ты его взял?
- В баньке, возле крайней хаты,
Сырцов накинул шинель и скомандовал.
- За мной!
Они быстро дошли до крайней хаты, и Сырцов, не постучавшись, грубо рванул дверь на себя. Вошел.За столом, обхватив голову руками, сидел средних лет
мужчина с пугающе властными строгими чертами лица и надменным, проникающим насквозь взглядом. Он был в нательной рубашке и галифе. Напротив него пригорюнилась молодая, с хорошей грудью бабенка. "Хозяйка, наверное", подумал Сырцов, поздоровался, на что ему ответили вежливым наклоном головы, и, заметив на спинке стула китель с золотыми полковничьими погонами, коротко спросил:
- Ваш?
- Мой, - кивнул Вышеславцев.
Сырцов посмотрел на Лысенкова, который статуей застыл у порога и у которого на физиономии тоже было написано полнейшее непонимание происходящего, перевел
взгляд на полковника, хотел крикнуть: "Ну чего расселся, белогвардейская рожа!" - но, вспомнив слова Дольникова: "Сырцов, запомните: грубость унижает человека",
как можно мягче проговорил:
- Господин полковник... Объясните, пожалуйста, почему вы не удрали?
Вышеславцев поднял тяжелую голову, левая бровь
изумленно подпрыгнула - не ожидал от комиссара такой
вежливости. И все-таки ответил резко, пренебрежительно:
- Вам этого не понять.
- А вдруг пойму. Давайте попробуем...
- Давайте попробуем... У меня сапоги сперли.
Сырцов завертел головой, как будто был в гимнастерке с тугим воротничком и этот воротничок невыносимо резал ему шею.
- Ну и что? Вы же знали, что мы, значит, все равно вас поставим к стенке?
- Значит, знал, - с издевочкой повторил полковник.
Но Сырцов пребывал в таком недоумении, что даже не обратил на это внимания.
- И не удрали...
- И не удрал.
- Почему?
- Опять двадцать пять... - обозлился Вышеславцев. - Неужели вы не понимаете, что мне, полковнику царской армии, не к лицу бегать по улице босиком!
- Значит, лучше смерть?
- Смерть всегда достойнее позора.
Сырцов посмотрел в потолок и неожиданно улыбнулся.
- А я бы, пожалуй, и голым от вас дернул.
Полковник не выдержал, улыбнулся в ответ, и лицо его преобразилось, стало мягче, приветливее.
-У нас с вами... Как мне вас величать?
- Командир полка товарищ Сырцов.
-Командир полка полковник Вышеславцев,- счел нужным представиться Вышеславцев. - Так вот, господин Сырцов, у нас с вами разные понятия о чести и достоинстве... Впрочем, это уже лишнее... Я с вашего разрешения выпью, не возражаете?
- А чего одному хлестать? Давайте за знакомство оба хлопнем!
- Давайте хлопнем. - Вышеславцев разлил по стаканам водку, молча выпил. Настя вскочила, быстренько подала закусить - сало, черный хлеб, грибочки.
- Спасибо, - кивнул Сырцов, выпил и, закурив, спросил: - А кто ж у вас сапоги спер?
- Понятия не имею. Но, по-моему, ординарец.
Сырцов стукнул ладонью по столу.
- Лысенков! Этого... который в расход хотел, мигом
сюда!
Через двадцать минут Федя грохнулся перед Вышеславцевым на колени.
- Виноват, господин полковник! Простите...
- Неужели ты? - помрачнел Вышеславцев.
- Я почистить их взял, а Нестеренко надел и убег!
- Теперь я понимаю, за какое дело ты его шлепнул, - прогудел от двери Лысенков.
- Убил? - спросил Вышеславцев.
- Одним выстрелом череп снес.
- Встань! - приказал Вышеславцев.
Федя медленно поднялся. Вышеславцев налил ему стакан водки.
- Выпей. И не казнись, - сказал примирительно. - Такая, значит, нам с тобой судьба выпала.
Федя выпил, вытер рукавом губы и вытянулся рядом с Лысенковым.
- Винтовку сдать?
- Сдай, - кивнул Сырцов, оборачиваясь лицом к полковнику. - У вас Георгиевский крест... Где отличились?
- Еще в германскую, - махнул Вышеславцев. - Под Кржешовом.
- Под Кржешовом, значит. - Сырцов задумчиво забарабанил пальцами по столешнице. - Поручик Дольников... Не слыхали о таком?
Серые, чуть навыкате глаза Вышеславцева выкатились еще больше.
- Он у меня ротой командовал. А потом... Впрочем, это не делает мне чести... Мы вместе с ним в плен угодили.., А вы, простите, откуда его знать изволите?
- Дольников - мой начальник штаба, - перестав барабанить, усмехнулся Сырцов. - Если он подтвердит ваши слова, мы, значит, продолжим разговор... Он
пружинисто встал. - Вас без охраны можно оставить? .
- Я без сапог, - язвительно напомнил Вышеславцев.
- Ну и хорошо, - не остался в долгу Сырцов. - Иногда и босиком полезно побегать.
x x x
Первым опознал барина деревенский дурачок Ван Ваныч, щуплый, небольшого роста мужичонка с непомерно длинными крепкими руками и огромными, выпуклыми,
как у рака, голубыми глазами, в которых вяло и сонно билась жизнь.
Говорят, глаза - зеркало души. Если придерживаться этой пословицы, то душа у Ван Ваныча если и была, то поганая: порой его взгляд вспыхивал жадным, неукротимым огнем, и тогда он носился по селу, словно бешеная собака, предлагая бабам свои мужские услуги. Мужики смеялись, спорили - даст какая аль нет? - и ждали результата. Результат, может, и был - бабы в этом плане народ непредсказуемый, - но... Как узнаешь, зачем ходила на ночь глядя к местной повитухе какая-нибудь одинокая бабенка?
Пострел везде поспел... Как только в селе стихли выстрелы, Ван Ваныч выбрался из баньки - изба его давно развалилась, и ее растащили на дрова - и через пять
минут был возле поповского дома, который всегда захватывали под штаб воюющие стороны ~ красные или белые. Иногда и зеленые.
Возле штаба уже прогуливался часовой. Ван Ваныч, дурашливо улыбаясь, показал жестами, что не против закурить, но его послали куда подальше, и он, не скрывая обиды, уселся на бревна, которые валялись на противоположной стороне улицы.
На крыльцо вышел командир - смазные сапоги, офицерская, подбитая мехом шинель. Ван Ваныч кинул на него острый взгляд - может, этот сжалится и даст
папироску - и ахнул - барин! И бросился бежать. И от избы к избе полетело: "Барин! Барин приехал!"
- Митинг, что ли? - спросил Сырцов, завидев возле штаба плотную толпу крестьян.
- Начштаба митингует, - кивнул Лысенков. - Красиво говорит, сволочь! Заслушаешься!
- Это кто сволочь?
- Это я так, для присказки.
- Вот в следующий раз для присказки я тебе язык, значит, укорочу! Сырцов грозно взмахнул нагайкой, но напугал только коня, который от страха прыгнул и
помчался сломя голову.
Сырцов всегда злился когда чего-нибудь недопонимал - слова, поступка, даже глупого приказа, поэтому разговор с Вышеславцевым привел его в легкое замешательство: "Ну почему не мог, удрать босиком?" Но это были, так сказать, цветочки, ягодки его ждали впереди, в сцене, которая разыгралась у штаба полка и от которой
он просто взбесился.
На крыльце, по-хозяйски расставив ноги, сияя благогодной ослепительной улыбкой, стоял Дольников, а перед ним, обнажи и головы, радостно шумела крестьянская
толпа.
- Михаил Романович, ты уж прости нас, грешных, не уследили, - выводил густым, слезным басом бородатый, почтенного возраста мужик. - Усадьбу красные спалили,
разожгли костер - кашеварили прямо в залах - и спалили. Да и белые жгли... Ну а что сарай растащили, скотный двор... Не обессудь, скотина, она и есть скотина, за ней уход нужен... Вот и решили: не пропадать же добру... Так что не гневайся, родимый...
Этого Сырцов уже стерпеть не смог, подумал: "Пора выручать товарища!" И соскочил с коня, взлетел на крыльцо, а в голове только одна мысль: просветить неграмотных!
- Товарищи крестьяне! - вскинул руку со сжатым кулаком. - Михаил Романович - красный командир, и вы его "голубчик", "барин"... Оскорбляете! Теперь вы
его можете запросто...
- Это как? - спросил кто-то из толпы.
- Михаил Романович, - стушевался Сырцов. - Так вот, Михаил Романович воюет за ваше светлое будущее, за вашу свободу...
- Не нужна нам ваша свобода! - снова крикнули из толпы. - Это не свобода - удавка!
- Кто сказал? - взвился Сырцов.
- Я, - вышел вперед бородатый, решив: барин здесь - заступится.
- Кто тебя давил?
- Красные, продотрядовцы! Пришли и все зерно выгребли!
- Это временно, вернем...
- Кто?
- Советская власть!
- А ты сеять умеешь? - рассмеялся кто-то в задних рядах.
- Мы вам землю вернем, - вывернулся Сырцов.
- Ты нам лучше барина верни, - прогудел тот же голос. - Хороший был у нас барин!
"И за такую сволочь я воюю, кровь проливаю!"
- В общем, так, - рявкнул Сырцов, наливаясь ядреной злостью. - Среди вас контра работает, гнида белая, это мне ясно как белый день! Так вот, я отсюда не уйду,
пока гниду эту с корнем не вырву! - Крутанулся на каблуках, упер бешеный взгляд в Дольникова. - Понятно?
- Понятно, - усмехнулся Дольников. Нехорошо усмехнулся. Зло.
- А теперь скачи в крайнюю хату, там с тобой еще одна сволочь желает поговорить. Лысенков, сопроводи начштаба!
ГЛАВА VIII
Великого князя Николая Николаевича сгубила глупость. Он не знал элементарного: что можно одному, нельзя другому. Поэтому рассуждал примерно так: "Суворов смог! А я что, рыжый?" И, недолго думая, сочинил приказ: армию генерала Иванова отправить через Карпаты в Венгрию, а генерала Сиверса через Мазурские болота в Восточную Пруссию.