Говорили, ехал шофер. И стоит женщина на дороге, совсем голая. А он говорит: «Что ты стоишь?» — «Так дай мне одеться». Он зашел в магазин и купил ей платье новое. Дал ей, и она надела. А она говорит: «Если бы дали мне старое платье, я бы старых забирала, а как новое дали, так я молодых беру». Дак она — Смерть — уже стала молодых брать (с. Жаховичи Мозырского р-на Гомельской обл., 1983 г.).
Смерть у порога. XIX в.
Muzeum Narodowe w Warszawie
Один из наиболее популярных сюжетов, связанных со Смертью, — это «Смерть-кума». Чаще всего он встречается в виде сказки, а не в виде мифологического рассказа, но в ряде случаев может быть представлен и как поверье о конкретном случае родственных взаимоотношений человека со Смертью. Этот сюжет включает в себя набор постоянных мотивов: 1) из-за бедности или из-за того, что у героя постоянно умирали во младенчестве дети, никто не хочет идти в крестные к его новорожденному; 2) человек выходит на дорогу и решает взять в крестные первого встречного — им оказывается Смерть, которая соглашается стать ему кумой; 3) Смерть-кума помогает герою разбогатеть, обучив его способности предсказывать, умрет больной или выздоровеет: если Смерть, придя в дом к больному, стоит у него в головах, он умрет, а если в ногах — выздоровеет. Поскольку для всех, кроме кума, Смерть невидима, он начинает считаться хорошим знахарем и благодаря предсказаниям становится богатым; 4) когда приходит пора герою умирать самому, он просит Смерть немного подождать, и она соглашается; 5) он создает крутящуюся кровать, которая всякий раз поворачивается к Смерти ногами, когда та попытается встать у него в головах. И все же Смерть пресекает попытки ее обмануть, произнеся заключительную фразу: «Крути, не крути, а нужно умерти!»
На западе Белоруссии встречаются рассказы о человеке, которому пусть временно, но все же удалось обмануть Смерть: тот сделал деревянную колоду (в другом варианте — коляску), в которую загнал Смерть. Пока она находилась внутри, люди на земле не умирали.
В белорусском фольклоре существует персонажи, которыми запугивают детей, чтобы добиться от ребенка желаемого поведения (чаще всего для того, чтобы он не ходил в опасные для него места — к реке, к колодцу, в лес, в поле).
Обычно детям указывают на запретное место: туда нельзя ходить, потому что там есть (сидит, живет) некое существо: «там русалка сидит», «там в реке черт», «там бабай сидит», «там дикие люди». Персонаж, которым пугают, может проявлять вполне конкретную агрессию: «там смерть с косою голову отрежет», «железная баба сидит, и потянет в воду и задушит», «там потопленник съест вас». Он может забрать ребенка из привычного домашнего пространства и увести неизвестно куда, оставив его у себя: «там баба Яга сидит в лесу, поймает и не пустит», «придет злой дед, что детей забирал, так заберет вас», «там цыган затаился, схватит и возьмет себе». Среди атрибутов устрашающих существ известны мешок, сумка, повозка: «дед с железным мешком, вас половит, и в мешок», «волк стучит в окно, возьмет в мешок»
Чтобы дети не ходили к колодцу, их пугают живущими там русалкой, железной бабой, дедом с бородой, жабой, щукой, которые в формулах устрашения нередко выступают как синонимы. В некоторых случаях персонаж может и вовсе заменяться неопределенным «нечто»:
«Не ходите, ибо там нечто напугает, да тебя схватит да сунет туда. Нас пугали. А мы ж думаем, что там будет сидеть нечто. Убегали» (с. Радчицк Столинского р-на Брестской обл., 1984 г.).
Крестьянка с детьми. Фото, нач. XX в.
Muzeum Narodowe w Warszawie
В качестве устрашающих существ обычно выступают персонажи традиционной белорусской мифологии: русалка, волколак, топельник, черт, ведьма, домовик и другие. В формулах запугивания привычный образ этих персонажей уменьшается до двух-трех устойчивых мотивов, основная цель которых — устрашение непослушных детей. Например, русалка в подобных формулах запугивания постоянно находится в каком-либо запретном для ребенка пространстве (в поле, лесу, огороде) и может защекотать или забить его своей железной грудью («Русалка цыцкой истолчет!») или истолочь в ступе:
«Не ходи в жито, а то русалка железным толкачом побьет, в ступе истолчет!» (с. Оброво Ивацевичского р-на Брестской обл., 1987 г.).
Остальные мотивы, присущие образу русалки, в таких упрощенных формулах отсутствуют.
Железные атрибуты (груди, ступы, песта), которыми русалка наделяется в подобных формулах, сближают ее с такими специфическими детскими персонажами-устрашителями, как железная баба, железный дед, баба с железными зубами или Баба-яга:
«Железная баба схватит, если пойдешь к колодцу. Она там сидит и караулит маленьких детей!» (с. Кривляны Жабинковского р-на Брестской обл., 1985 г.).
Эти собственно детские персонажи запугивания (баба, баба Агата, голобаба, дед, дядька, бабай, нимка, марушка, тэрэнька) практически не имеют аналогов во «взрослой» мифологии и не существуют вне формул устрашения детей. Наиболее обширную группу здесь составляют «чужие взрослые» — дед, баба, дядька, мужик. Наделение их мифологическими свойствами происходит либо за счет прибавления к этим словам имени собственного (баба Барабаха, дед Бабай, дед Гунда), либо за счет приписывания им постоянной характеристики («Говорили: дурная баба или дурной дед заберет!»), а также какого-либо атрибута (бороды, длинных рук, железных зубов, мешка, ступы, клюки).
В категорию персонажей запугивания попадают также социальные и этнические чужаки (цыган, цыганка, еврей, поп, нищий, местный сумасшедший).
Ведьма, похищающая ребенка. Кон. XIX — нач. XX в.
The Metropolitan Museum of Art
В роли устрашителей может выступать значительный круг животных (собака, коза, жаба, змея, уж, мышь, волк), а также некоторые птицы, рыбы (особенно сом) и насекомые (например, говорят, что непослушного ребенка съест жук). Их образы служат для того, чтобы не пускать детей в чужое, опасное пространство или ограничить их пребывание на огороде, где они могут испортить посевы (например, оборвать горох или огурцы). Поскольку большинство из этих существ обладают отчетливой хтонической символикой, их способность выступать в роли персонажей запугивания объясняется именно этим, а не реальным вредом, который они могли бы причинить ребенку. Если судить по фольклорным материалам, одним из наиболее агрессивных и опасных для детей животных является жаба, которая в таких формулах наделяется фантастическими свойствами — она способна укусить, съесть ребенка, схватить его за голову, утянуть за косы или за уши:
«А как к колодцу идет дитя, говорим: тебя жаба схватит за волосы да утянет» (с. Хильчицы Житковичского р-на Гомельской обл., 1983 г.).
Дети на речке. Ок. 1890.
Muzeum Narodowe w Warszawie
Столь же необычными свойствами могут обладать и искусственно конструируемые персонажи, такие, например, как нимка (которая кричит: «ним-ним-ним!»), кровосос или гарбуза с лапами (то есть тыква с лапами), которая почему-то поджидает непослушных детей в реке.
Глава 6. Нелокализованные персонажи
В белорусском фольклоре есть персонажи, обладающие исключительной подвижностью и незакрепленностью в каком-то определенном пространстве. Они с легкостью перемещаются из одного места в другое и пребывают в движении, встречаясь то на перекрестках и дорогах, то в воздухе, то в лесу, то в доме.
Прежде всего речь идет о черте — одной из наиболее важных фигур белорусской мифологии, происхождение и формирование которой фольклористам до сих пор окончательно не ясно[36]. В фольклорных текстах разных жанров (в легендах, быличках, сказках) образ черта каждый раз предстает несколько иным. На него повлияли переработанные народной культурой книжные представления о носителе абсолютного зла и противнике Бога Сатане. В легендах о сотворении мира черт предстает как демиург, который наравне (или почти наравне) с Богом творит элементы мира. В быличках черт — это персонаж, обладающий собственным набором признаков и характерных особенностей, — он вредит людям, пугает их, стремится получить их души, подталкивает к грехам, в том числе к самоубийству. В бытовых сказках и анекдотах черт часто предстает как простак, которого легко обмануть. В белорусской мифологии, особенно в Полесье, где почти отсутствуют представления о духах — хозяевах пространств типа лешего или водяного, их нередко замещает именно черт, будучи своеобразным персонажем-джокером, обитающим и в водоемах, и в лесу, и в поле, и в доме.
Второй персонаж — это летающий змей, который в полесских поверьях предстает как демон-обогатитель, приносящий своим хозяевам богатство и принимающий различный облик, в зависимости от того, в каком пространстве — в воздухе или на земле — находится. Представления о подобных духах хорошо известны в разных славянских регионах (особенно на Карпатах и у западных славян)[37]. Эти духи привязаны к определенному дому и его хозяину, однако, в отличие от домового, осмысляются не как хозяева-опекуны жилища, а как слуги конкретного человека; к тому же богатство своим владельцам они приносят, воруя его у кого-то еще. В других восточнославянских регионах (например, во многих областях России, украинском Полесье) облик летающего змея связывается с иной функцией — мифологического любовника, который прилетает к женщине, тоскующей по умершему мужу или возлюбленному.
Третий вид персонажей, о которых говорится в этой главе, служит наглядным свидетельством развития живой мифологической системы — это доброхожие. Имена доброхот, доброхожий