— Лягушка я, Судья Праведный.
— Зачем пришла?
— Я приготовила себе теплую печурку, чтобы зиму в ней зимовать. Откуда ни возьмись угорь, выгнал меня из теплой печурки.
— Какой он мужчина, если бабу выгнал вон и не мог приготовить себе теплой печурки. Приведи его сюда. Скажи ему: ступай, мол, к Судье Праведному.
Угорь спервоначала упираться стал, говорит лягушке:
— Не боюсь Судьи Праведного, не пойду к нему.
Наконец приводит лягушка угря к Судье. Шлеп Судье на ногу, тяжко и холодно.
— Привела?
— Привела.
— Угорь, как ты мог такое сделать? Лягушка—баба, а у тебя вон какое громкое звание! Дам я тебе пять ударов, ну-ка, лягушка, подай голик, вытащу пять прутьев и дам ему пять ударов. Ложись, бестия! Как это ты мог бабу выгнать?!
Вытянулся угорь возле ног Судьи.
— Просить вам меня — не упросить, купить — не подкупить: я есть Судья Праведный.
Поднял он руку и хлестнул прутиками перед собой, и вдруг сразу прозрел. Увидел лягушку и угря.
— Помни, бестия, прощаю тебе четыре удара за то, что бабы-лягушки быстро послушался, быстро явился ко мне. (А простил он угря за то, что увидел белый свет и неведомо кого первый раз хлестнул: угря или еще кого-либо.)
— Помни, бестия, не смей бабы-лягушки из печурки выгонять.
И пошли все по своим местам. Пришел Судья Праведный в волость, перекрестился и шапку повесил на гвоздь.
Волостной сторож и говорит другому:
— Судья наш Праведный снова видеть стал.
— Как это можно, чтобы он видеть стал?
— Говорю тебе, зрячим стал Судья.
Созвали волостной сход выбирать судью.
— Я для бога не прочь и для мира не прочь. Тридцать лет сидел с глазами и тридцать лет без глаз: пора старым костям дать покой —оставьте меня!
Поклонился миру и пошел прочь. Дошел до перелеска и говорит себе:
— Переночую здесь, а то скажут сыны и внуки: плохо служил дед, что прогнали его против ночи.
Прикорнул на траве. Звенят комары над ним, спать не дают. Разжег он костер. Лежит на боку. Является к нему господь.
— Что это ты ночуешь здесь? Нельзя ли мне с тобой переночевать?
— Нет, не будешь со мной ночевать. Я за тобой вину знаю.
— Какую?
— Солнце светит всем одинаково и одинаково радуемся мы ему, а живем не равно: один человек сыт, одет и обут, а у другого нет ничего — ни еды, ни одежки.
Ничего не сказал господь и ушел от Судьи Праведного. Посылает к нему Миколу-угодника.
— Может, он за тобой не найдет никакой вины. За мной нашел.
Является Микола-угодник к Судье.
— Ночевать собрался здесь?
— Ночевать.
— Можно с тобой переночевать?
— А ты кто такой?
— Микола-угодник.
— Нет, нельзя тебе со мной ночевать, я за тобой вину знаю.
— Какую?
— Богатеи за деньги свечи покупают или из своего воску ставят, а ты брови поднимешь, усы задерешь, глаза вылупишь и все смотришь на богатых, которые большие свечки ставят. А бедный человек на последний грош поставит свечку, а ты и не взглянешь на него: брови сдвинешь, глаза зажмуришь, усы опустишь, даже смотреть на нас, бедняков, не хочешь за то, что плохие мы тебе свечки ставим, уходи — не будешь со мной ночевать!
Прогнал Судья и Миколу-угодника. Приходит тот к господу.
— И за мной вину нашел.
— Пошлем теперь к нему женщину-смерть.
Приходит к Судье смерть.
— Здравствуй, Судья Праведный.
— А кто ты такая?
— Смерть.
Судья встал и поклонился ей, не нашел за ней вины: эта ни с кого взятки не возьмет, просить ее — не упросить, купить ее — не подкупить!
Переночевали. Поднялся Судья Праведный на зорьке, стал глаза промывать росою, и смерть на него глядя оросила костлявое свое лицо.
Помолился Судья богу и пошел домой. Смерть говорит:
— И я с тобой пойду.
— Милости просим.
Пошли они вместе.
— Судья Праведный, я тебя уморю в сорока саженях от дома.
— Ах, смерть моя матушка, просить тебя — не упросить, купить тебя — не подкупить, дозволь мне лишь дойти до дому, чтобы не умереть без покаяния!
— Ступай, а все-таки я тебя уморю.
Позвали к Судье священника. Исповедал он его, причастил. Является к Праведному смерть.
— Судья Праведный, я тебя уморю.
— Дозволь мне, госпожа смертынька, хоть разок пройтись по моему садику. У меня в саду были пчелы, яблоньки разные, хочу посмотреть, так ли все у сыновей моих, как при мне было.
Приходит в сад — все также гудят пчелы, цветут цветы, зреют яблоки, груши.
Только сам Судья умер уже: смерть вывела его душу из тела, одно мертвое тело в доме осталось.
Долго, ходил Судья Праведный со смертью по саду, долго любовался его красой.
— Ну, хорошо ли в твоем саду, Судья Праведный?
— Все хорошо. Ступай теперь — мори меня.
(А смерть давно уже уморила его.)
Идут они во двор, а во дворе люди толпятся, голосят над его телом.
— Ах, смертынька, душенька, почему это люди голосят у меня в доме?
— А это по телу твоему голосят, а у тебя осталась одна душа.
— А где мне быть велел господь?
— Велел господь пустить тебя в царство небесное.
НЕСТЕРКО
Жил себе Нестерко, имел деток шестеро, работать ленился, воровать боялся, а попросить не смел. Как ему жить? Вот он взял да и пошел к богу. Идет, а навстречу ему Юрий Золотое Седло едет.
— Здравствуй, святой Юрий!
-— Здорово! А кто ты такой?
— Я Нестерко, деток шестеро, работать ленюся, воровать боюся, просить не смею!
— Куда ж ты путь держишь?
— К богу!
— Зачем?
— А вот зачем: нечем мне жить, так пойду к богу и спрошу его, чем мне заниматься: то ль читать, то ль писать, то ль с горшков хватать? А ты куда, святой Юрий, едешь?
— И я к богу!
— Зачем?
— Да по своим делам!
— Ну, вспомни ж, святой Юрий, и обо мне там.
— Хорошо, вспомню.
— Спроси у бога, святой Юрий, чем мне заниматься.
— Хорошо, спрошу.
— Забудешь, святой Юрий?
— Нет, нет, спрошу!
— Не забудешь? Так дай мне в залог того, что не забудешь, свое золотое стремя.
— А на чем же я поеду?
Нестерко взял ивовый прутик, сделал из него стремя и привязал на место, а золотое стремя в залог взял. Поехал Юрий к богу, а Нестерко остался на дороге, где ехал Юрий, дожидаться его возвращения.
Святой Юрий порасспросил бога о своих делах и пошел садиться на коня. Бог увидел ивовое стремя и спрашивает:
— А где же твое стремя?
— О господи, его отнял Нестерко, что имеет детей шестеро, работать ленится, воровать боится, а попросить не смеет,— с чего же ему жить?
— А пусть крутит да мотает, да душу пытает!
И Юрий поехал. Подъехал он к Нестерке, а тот и спрашивает:
— Ну что, святой Юрий, что тебе бог сказал?
— Вот что бог сказал: пусть крутит да мотает, да душу пытает. Ну, дай же, Нестерко, стремя мое золотое, которое ты у меня в заклад взял!
— А когда я у тебя брал? Я еще сам тебе дал ивовое. Отдавай мне его обратно! Вот мое стремя — у седла!..
Сколько Юрий ни спорил с Нестерком, но все-таки вынужден был заплатить ему за ивовое стремя.
Тогда Нестерко побежал в хату.
— Немного поживился — и то слава богу! Не зря ведь бог велел мне ложью кормиться...
Прожил Нестерко то, что уплатил ему Юрий за ивовое стремя, потом взял и повесил на воротах золотое стремя. А тут как раз проезжал богатый пан. Увидел он стремя золотое на воротах, да и говорит своему кучеру:
— Зайди-ка спроси, нет ли у мужика продажных седел.
Кучер зашел в хату и спрашивает:
— Ты седла делаешь?
— Делаю, но только на заказ,— говорит Нестерко,— потому как делаю я седла дорогие — серебряные и золотые.
Кучер вернулся к пану, рассказал об этом. Пан вылез из кареты и стал договариваться. Договорился, чтобы Нестерко сделал седло за сто рублей и тут же уплатил ему деньги вперед. Получил Нестерко деньги, да и посиживает на печи. Приезжает пан за седлом, а Нестерко босой на печи валяется.
— Где седло?
— Какое седло, паночек?
— А то, за которое я деньги платил.
Нестерко только крестится.
— Ой, ой, какое там у меня седло? Я даже лаптей сплесть не умею...
Пан кричал кричал, да и говорит:
— Одевайся, в суд поедем!
А Нестерко отвечает:
— А разве я босой могу ехать?
— Ах, черти б тебя взяли! Кучер, подай ему мои валенки. Ну, теперь обувайся, пойдем!
— А разве я поеду раздетый?
— Ах, черти б тебя взяли! Кучер, дай ему мою шубу.
Кучер принес шубу.
Нестерко обулся, оделся. Вышли они из хаты. Пан стал садиться в карету, а Нестерко, глядел, глядел, да и говорит:
— Да разве я собака, чтобы следом за лошадьми бежать?
— Ах, чтоб тебя черти побрали! Кучер, дай ему мою пристяжную.
Сел тут Нестерко на коня, и поехали они в суд. Приехали туда. Начали их судить.
— Почему ты, Нестерко, деньги пану не отдаешь?
— А я ему и не должен! Сам не знаю, почему он ко мне пристает. Хочет, наверно, сорвать что-нибудь. Сейчас он скажет, что и валенки на мне его.
А пан и говорит:
— Ах ты дурак! Так это ж ведь мои валенки!
— Ну вот, видите. Он говорит, что и валенки эти его. Может, он скажет, что и шуба, на мне его?
И пан снова обозлился:
— Ах, чтоб тебя черти взяли! Это ведь действительно моя шуба.
— Ну вот, видите, господа судьи: он уже и шубу своей считает! Может, он сейчас скажет, что и лошадь эта его?
А пан снова кричит:
— Ах, чтоб тебя черти взяли! Это ж моя лошадь!
— Ну вот, видите, господа судьи: он уже утверждает, что и лошадь его.
Судьи думали-думали, да и говорят пану:
— Нет, братец, видать, ты лжешь, коли говоришь, что это все твое: и шуба, и валенки, и лошадь, и деньги!
И не присудили они пану ничего.
Тут наш Нестерко обрадовался, сел на коня и айда домой. И остались у него и конь, и шуба, и валенки, и деньги. И теперь он живет на те деньги, которые у пана отсудил.