ть. Иду это я ощупью, глядь — медведь стоит. Хотел я схватить его за хвост, да он ко мне головой повернулся. Я сунул ему руку в горло, добрался до хвоста и за него ухватился. Испугался медведь да как рванется наверх — ну, и вытащил меня. Сам бросился с перепугу в лес, а я на берегу остался, да не на том, что надо. Тут схватил я себя опять за чуб, раскачал еще посильней, чем в первый раз, — и прыг на другой берег!
— Мало ли чего па свете не бывает, — говорит пан. — Может, и правда.
— Правда-то правда, пане, да, пожалуй, с изъяном. Ну так вот. Перескочил я на другой берег, да с разбегу так грохнулся обземь, что по самый пояс увяз. Я и туда и сюда — не выбраться. Без лопаты, думаю, ничего не поделаешь. Побежал домой, схватил лопату — и назад. Откопал себя и бегу на помощь пчеле. Прибежал, отогнал волков, а пчела уже и ноги протянула: задрали ее волки, пока я туда да сюда бегал. Что делать? Прикрыл я пчелу веткой, чтоб волки не съели, а сам пошел к хозяину.
«Беда», — говорю. — «А что за беда?» — спрашивает хозяин. — «Волки пчелу задрали…» Как рассердился хозяин, как затопал на меня ногами: «Теперь не дам тебе ни гроша!» Молчу я. Виноват.
Посердился хозяин и спрашивает: «А волки еще не съели пчелу?» — «Нет». — «Ну, это хорошо, что хоть пчела-то цела. Поедем заберем».
Запрягли мы две пары волов, поехали. На лугу сняли шкуру с пчелы, порубили мясо на куски и привезли домой. Дома засолили — целых двенадцать бочек вышло. Весь год ели мы то мясо с хозяином.
— Мало ли чего на свете не бывает! — говорит пап. — Может, и правда.
— Ну, а как кончился год, хозяин прогнал меня и не заплатил и ломаного гроша. Только выпросил я у него кусок воску. Вылепил я из того воску лошаденку, сел на нес и поехал к деду, ведь отца-то у меня еще не было. Еду, еду — приехал в лес. А тут и есть захотелось. Потянул носом, слышу, на елке жареным пахнет. Подъехал я к елке, а там в дупле жареные дятлы пищат. Ну, голод не тетка. Полез я в дупло за дятлами. Лезу рукой — не влез, лезу ногой — не влез, лезу головой — не влез, бросился всем туловищем — влез. Наелся там дятлов сколько хотел — и назад. Лезу рукой — не вылезу, лезу ногой — не вылезу, лезу головой — не вылезу, всем туловищем понатужился — тоже не вылез. Вспомнил я, что у хозяина за лавкой топор лежал. Побежал, взял топор, прорубил в дупле дырку побольше да и вылез.
— Мало ли чего на свете не бывает! — говорит пан. — Может, и правда.
— Вылез я, сел на лошадку, заткнул топорик за пояс и еду дальше. А топорик тяп да тяп, тяп да тяп… Вдруг лошадка стала — и ни с места. Оглянулся я — половины лошадки нету: отрубил ее топорик! Чтоб тебе пусто было! Вырезал я палку из ракиты, сшил лошадку да и еду опять. А ракита вдруг стала расти и расти — выросла до самого неба. Ну, думаю, полезу на небо, погляжу, что там делается.
Пан перестал пыхтеть трубкой:
— И что же ты там видел на небе?
— Чего я там только не видел, пане! Иду я это по небу, а в одной хате святые вечеринку справляют: пьют, гуляют, веселые песни распевают. Хотелось мне к ним зайти, да нет, думаю, с пьяными лучше не связываться, а то еще тумаков надают. Иду дальше. В другой хате святой Микола храпит под столом, словно пшеницу на базаре продал. Видно, порядком хлебнул.
— Мало ли чего на свете не бывает! Может, и правда, — говорит пан.
— И верно, что правда! Своими глазами видал. Зашел я к Миколе, думал — может, чем поживлюсь. Да где там! Бутылки на столе пустые, хлеба ни крошки. Покрутился я, вижу — валяется возле хозяина золотая шапка. Возьму, думаю, хоть Миколину шапку. Зайду где-нибудь по дороге в корчму, меня за нее и накормят. Взял я шапку — и назад. А тут Микола проснулся, начал шапку искать. А ее нету. Наделал он крику-шуму… Надо, думаю, домой бежать, а то поймают — от беды не уйти. А тут никак не найду того места, где ракита па лошадке растет. Я и туда, и сюда — нету ракиты. Вдруг вижу — святые на току гречиху веют, мякина так по всему небу и рассыпается. Давай я ее ловить да веревку вить. Свил, привязал одним концом к небу и начал на землю спускаться. Спустился к другому концу веревки, а земли все не видать. Повис я меж землею и небом. Хорошо еще, что со мной топорец-то был. Возьму это я отрублю конец веревки, снизу подтачаю и дальше спускаюсь.
— Мало ли чего на свете не бывает! — говорит пан. — Может, и правда.
— Тачал я этак, тачал да и не приметил, как сквозь землю проскочил и в аду очутился. Иду по аду, разглядываю, как там и что. Вдруг вижу: ваш покойный батюшка — худой, босой, оборванный — свиней пасет.
Вытаращил паи глаза, трубка изо рта выпала:
— Врешь, хам? Не может этого быть, чтоб отец мой да свиней пас!
А Янка хвать тарелку с золотом — и за двери!
КУЛАК И БАТРАК
ил скупой и хитрый кулак. Работали на него батраки с утра до ночи. А кормил он их только раз в день.
Вот как это было. Усадит кулак батрака завтракать. А завтрак-то даст с комариный нос. Позавтракает батрак и даже не почувствует — было ли что во рту, или пет. А потом кулак и спрашивает его:
— Может, заодно и пообедаешь? А то нечего дать тебе с собой.
— Ладно, — соглашается батрак, — давай и обед.
Съест батрак и обед, а кулак опять спрашивает:
— А может, и поужинаешь за одним разом? Как вернешься с работы, не надо будет времени тратить на ужин — скорее спать ляжешь.
— Давай и ужин, — говорит голодный батрак.
Съест батрак и ужин, а потом целый день работает и, не евши, спать ложится.
Много перебывало у скупого кулака батраков. Больше недели никто не мог выдержать такой житухи.
Но вот нашелся один батрак, что перехитрил кулака. Позавтракал он, пообедал, поужинал и спрашивает:
— А где тут, хозяин, у вас можно спать лечь?
— Как это спать? — удивился кулак. — А кто ж на работу пойдет?
Где ж это видано, чтобы после ужина добрые люди шли на работу? Поужинав, надо спать ложиться.
Развалился батрак на диване и захрапел вовсю.
ЗАВИСТЛИВЫЙ ДЯДЯ
или два брата: один бедный, другой — богатый. Бедный, умирая, сказал своим сыновьям-подросткам:
— Смотрите на дядю: что он будет делать, то и вы делайте.
Так сыновья и делали, как отец научил.
Хорошо стали жить братья. А дядя аж чернеет от зависти: этак, чего доброго, племяннички станут богаче его!
Пришел раз к дяде меньшой брат узнать, что он завтра будет делать. А дядя и говорит:
— Буду двор возле хлевов пахать…
Вернулся брат и рассказал старшему, что их дядя собирается делать.
— Ладно, — говорит брат, — будем и мы двор пахать.
Прошли борозду и нашли чудесный камень — блестит, как солнце!
Повертели хлопцы камень в руках — не знают, что оно такое: то ли золото, то ли брильянт?
— Отнесем его, пожалуй, пану, — говорит старшой брат, — может, он знает.
Взял пан золотой камень и дал хлопцам за него целый воз зерна.
Зажили теперь братья лучше прежнего. А дядю еще большая зависть гложет.
— Скажите, — спрашивает он хлопцев, — чем это вы пану угодили, что он вас так вознаградил?
— Да ничем особенным, — говорит старший брат. — Проведали, что пан любит очень к обеду лягушек. Вот наловили мы их целую торбу да и принесли ему в подарок. Да это он нас и наградил.
Побежал завистливый дядя на болото, наловил целый мешок лягушек и потащил пану. Пришел и кланяется:
— Добрый день, панок!
— Ну, что скажешь, Кузьма? — спрашивает пан.
— Да вот принес пану гостинец.
— Какой гостинец?
— Такой, как племянники приносили. Хочу тоже получить вознаграждение.
Развязал Кузьма мешок и шлеп на стол свой гостинец…
Пан так и подскочил вместе с креслом.
— Ах ты, негодяй! — завопил он. — Так ты надо мной смеяться вздумал? Эй, слуги! На конюшню его!
Схватили панские слуги растерянного дядю, потащили на конюшню, да так его вознаградили, что он еле опамятовался.
ЛЮДЕЙ СЛУШАЙ, А СВОИМ УМОМ ЖИВИ
ыл один придурковатый человек. Вздумалось ему пойти на ярмарку. Поймал он белого петуха, су-пул его за пазуху да и пошел. «Продам, — думает, — петуха, махорки куплю».
Не дошел он еще и до ярмарки, как встречают его купцы:
— Дядька, что продаешь?
— Петуха, — говорит.
Достал он из-за пазухи белого петуха. Купцы посмотрели, головами покачали:
— Да какой же это петух? Ведь это заяц!
«Шутят, — думает дядька, — ну их к бесу!» Забрал петуха, идет дальше.
Прошел немного — другие купцы подбегают:
— Что продаешь?
— Петуха.
Посмотрели:
— Да какой же это петух? Это же заяц!
Присмотрелся человек к своему петуху получше: «А может, и вправду заяц? — думает. — Не верь своим глазам! Пожалуй, правда, ежели все одно и то же долбят».
Пришел он на самую ярмарку. Людей полным-полно, и яблоку негде упасть. У одной лавки в сковороды гремят, у другой косами звенят — покупателей зазывают.
Такой шум, гомон на ярмарке, что человек чуть не оглох.
Пообвык маленько да и сам начал кричать:
— Купите зайца! Зайца купите!
Подходит к нему баба, смотрит:
— Да какой же это заяц? Ведь это ж петух!
А человек стоит на своем:
— Заяц, говорю тебе, а не петух!
Собралась куча народу. Смеются над бабой:
— А дядька правду говорит! Неужто не видишь, что заяц это!
Тут человек и совсем уж поверил, что принес он на ярмарку зайца, а не петуха. И если теперь кто из покупателей говорил, что Это, мол, петух, а не заяц, то он чуть не с кулаками лез на него.
Ходил, ходил человек с петухом по ярмарке, и все ему казалось, что это заяц.
Надоело петуху с человеком шататься — впору бы уже и на насест собираться! Захлопал он крыльями да как запоет на всю ярмарку:
— Ку-ка-ре-ку!
Услыхал это человек и совсем с панталыку сбился: заяц, а петухом кричит!