оюзниками польского населения в борьбе против литовских амбиций и предполагал, судя по всему, их скорую ассимиляцию с польским, более влиятельным, населением200.
Подобные же взгляды он высказал и в статье «Границы Польского государства на востоке», опубликованной в шестом номере «Культуры Польши» (польск. Kultura Polski) за 1918 г., то есть вскоре после «Литовского вопроса». Поскольку перспективы возрождения Польского государства становились все более определенными, то и рассуждения о границах и взаимоотношениях с соседними народами переходили в практическую плоскость. Граница 1772 г. более не представлялась реальной, поскольку «теперь, после падения царского режима, все народности, населяющие восточные земли бывшей Речи Посполитой, формулируют собственные национально-государственные программы, стремясь к немедленному их воплощению в жизнь. Так, Украина их уже в некоторой степени реализовала, создав самостоятельную республику, литовцы желают создать собственное государство, к тому же стремятся последнее время даже белорусы»201. Поэтому восстановление исторических границ Василевский уже считал невозможным. Но и этнический принцип не представлялся безупречным, поскольку «практически нигде мы не имеем дела с четко очерченными границами между народностями… Разграничение между польским и белорусским населением вообще почти невозможно, поскольку здесь языковой критерий, которого достаточно в случае с литовцами, совершенно не подходит. Значительная часть жителей, употребляющих в повседневной речи белорусский язык, считает себя поляками (белорусы-католики в Виленской, Гродненской и частично Минской губ.»202.
Необходимым условием для установления справедливой границы он полагал «разграничение на основе обоюдной выгоды всех договаривающихся сторон при отсутствии какого-либо не только давления, но даже и влияния извне»* Польша же должна стремиться к тому, чтобы ее восточные границы совпадали с границами экономического и политического влияния польского населения. Исходя из этого постулата Василевский делал очень примечательный вывод, которого не делали сторонники федеративной концепции еще год назад: «Польское государство не должно включать в себя слишком большого количества непольского населения»203. Он объяснял это быстрым ростом национального самосознания у народов исторической Литвы, что могло бы помешать нормальному развитию молодой Польши. Таким образом, к 1918 г. аргументация ППС практически совпала с мнением эндеков. Установление границ Василевский связывал с тем, как конкретно сложатся отношения Польши с теми государствами, которые образуются на ее восточной границе. Так, если бы Литва согласилась на унию с Польшей, то ей можно было уступить Вильну, в случае же неблагоприятного развития событий Вильну и Виленскую губернию следовало включить в Польское государство. Что касается границ с Белоруссией, то, если бы она не вошла в союз с Польшей, надлежало добиваться присоединения к Польше тех белорусских территорий, жители которых тяготели к польской культуре и при переписи населения записывались поляками, отдавали детей в польские школы. Таким образом, линией разграничения должна была стать граница между католическим и православным населением – «от Польских Инфлянт до Пинска». Конкретную линию границы, согласно планам Василевского, следовало устанавливать «только по взаимной договоренности Польши с полномочным представителем каждого из народов»204.
Лидер национальных демократов Р. Дмовский считал, что между Германией и Россией не может существовать слабый народ, поэтому поляки должны стремиться создать сильное государство. Он предлагал включить в состав Польши только такую часть восточных территорий Речи Посполитой, которая не приведет к преобладанию в Польше национальных меньшинств. Так называемая линия Дмовского в целом совпадала с границей второго раздела, с некоторыми коррективами в пользу Польши205.
По условиям Брестского мира206, этническая белорусская территория была поделена между несколькими государствами. Белорусская часть Виленщины и Гродненщины с Бельским и Белостокским уездами была присоединена к Литовскому государству, провозглашенному литовской Тарибой 11 декабря 1917 г. при поддержке Германии. Земли на юг от Полесской железной дороги по договоренности с украинской Радой передавались Украинской народной республике (УНР). Немцы заняли большую часть Белоруссии с Минском. Не были оккупированы лишь 14 уездов Витебской и Могилевской губерний. Белоруссия не получала никакой компенсации за разрушения в результате военных действий, так как, согласно п. 9 Брестского договора, Германия и Россия взаимно отказались от компенсации потерь, понесенных их населением.
После Брестского мира московские белорусские организации (БНГ и др.) полностью потеряли влияние на минские дела, а влияние «незалежнической» Виленской белорусской рады, напротив, усилилось. По мнению В. Ладысева207, именно условия Брестского мира, принятого без всякого учета интересов Белоруссии, способствовали окончательному вызреванию в белорусских политических кругах идеи суверенного Белорусского государства, усилению «незалежнических» тенденций в деятельности совета съезда и созданных им органов. Полностью разочаровавшись в большевиках, белорусские националисты стали ориентироваться на немцев, признавших еще в 1915 г. право белорусов на независимость (в рамках коалиции с литовцами). На оккупированной немцами территории Белоруссии была создана сеть белорусских начальных школ, учреждены две учительские семинарии. Терпимо относились немцы и к публикациям белорусских журналов, пропагандирующих идею независимости Белоруссии208.
9 марта 1918 г. Совет съезда выпустил II Уставную грамоту «К народам Белоруссии»209. Главное ее положение было сформулировано в ст. 1: «Белоруссия в границах расселения и численного преобладания белорусского народа объявляется Народной Республикой». Далее шло подтверждение на территории Белорусской народной республики социалистических принципов, провозглашенных Всебелорусским конгрессом:
1) отмена частной собственности на землю, социализация земли (передача ее без выкупа тем, кто на ней работает);
2) переход лесов, води недр в собственность государства;
3) установление права национально-персональной автономии;
4) введение восьмичасового рабочего дня.
Во II Уставной грамоте в очередной раз было обещано созвать в наикратчайшие сроки учредительное собрание Белоруссии, которое должно принять основной закон республики и определить ее государственный статус. До тех пор исполнительная и административная власть должна была принадлежать Совету съезда и Народному секретариату как его исполнительному органу.
Таким образом, II Уставная грамота Совета съезда провозгласила БНР, но еще не определила ее государственный статус и связь (или ее отсутствие) с Россией или каким-либо иным государством. Издание этой грамоты было обусловлено именно «неопределенными» отношениями с немецкими властями и реальной угрозой единству белорусских территорий, а также имела целью заявить о существовании политической воли и собственных органов власти у края, население которого характеризовалось соседними народами как «темная этнографическая масса, полностью лишенная национального самосознания»210. Второй задачей документа было оповещение народа о том, что Совет съезда не прекратил своего существования, а также призыв к объединению всех национальных сил вокруг Совета и повышению политической активности, чтобы заставить оккупационные власти считаться с собой211.
19 марта на торжественном заседании Совета съезда, пополненного представителями городов, земств и национальных меньшинств (что свидетельствует о том, что грамота возымела некоторое действие), был избран президиум Совета и утвержден статут представительства в Совете. На том же заседании Совет съезда был переименован в Раду ВНР. Рада ВНР, по замыслу белорусских лидеров, должна была представлять собой своеобразный предпарламент – высший законодательный и контролирующий орган республики до созыва учредительного собрания.
Председателем президиума Рады стал И. Середа, его заместителем – И. Воронко, секретарями – К. Езовитов и Т. Гриб212.
Все члены Рады придерживались социалистического мировоззрения: это были представители национальных социалистических партий, эсеры – правые и центр, а также меньшевики. Заметим, однако, что левых социалистических партий (левой БСГ, левых эсеров) в Раде после 19 марта уже не было. В состав Рады ВНР были кооптированы пять членов Виленской рады: братья Луцкевич, Д. Семашко, А. Станкевич и О. Туркевич, которые приехали в Минск, чтобы усилить «незалежническое» течение в Раде213.
Во II Уставной грамоте ничего не было сказано о суверенитете ВНР и ее отношениях с соседними государствами. Это вызывало недовольство части громадовцев – И. Лесина, редактора «Вольной Беларуси», А. Прушинского, А. Смолича и других влиятельных деятелей БСГ. Именно они, вместе с членами Виленской группы, были самыми радикальными националистами (интересно, что Смолич в 1920-х гг. окажется в БССР в числе активных белорусизаторов края. – Д. К.), выступили за отделение от России, то есть в формально-юридическом плане – за непризнание Брестского договора и объявление независимости БНР. По более позднему свидетельству А. Луцкевича, после нескольких совместных заседаний Народного секретариата и виленской делегации была достигнута следующая договоренность: 1) раздел Белоруссии по Брестскому миру не признавать; 2) поскольку советское правительство не может аннулировать свою подпись, против Брестского мира должны протестовать сами белорусы; 3) с этой целью необходимо объявить независимость БНР214. Луцкевич писал, что решающее значение в принятии этого документа сыграло мнение левых из БСГ, имевших большинство в Раде БНР, а правые – Минское белорусское представительство во главе с Р. Скирмунтом – присоединились к позиции виленских незалежников лишь спустя два месяца