елегации в Париже поддержки своих требований.
Как пример можно привести мемориал «Политическое положение Белоруссии», поданный представителем Национальных польских советов графом Леоном Лубеньским 10 декабря 1918 г. премьер-министру И. Падеревскому. Он доказывал неспособность Литвы и Белоруссии к самостоятельному политическому существованию в качестве отдельных государств и предлагал добиваться на конференции их объединения в границах исторической Литвы, тесно связанной военно-политическим союзом с Польшей. Такое объединение, по его мнению, обеспечило бы как интересы национального развития литовцев и белорусов, так и положение польского населения315. Включая в себя полностью и литовские, и белорусские территории, оно снимало бы вопрос пограничных споров в этой части Европы, а персональная автономия и союз с Польшей полностью бы удовлетворили требования местных поляков316. Главное же, как писал тот же Лубеньский в пояснениях к своему мемориалу уже 25 апреля 1919 г., что таким образом эти территории переставали быть частью сферы российского влияния317.
В небольшом издании В. Лютославского белорусы названы «населением, переходным между поляками и московитами». Их язык, продолжал автор, похож на язык русинов (украинский), но ближе к польскому, чем к русскому. Белорусы легко понимают польский, а поляки – белорусский язык, причем белорусы-католики часто и в повседневной жизни используют польский318. Повторяя обычные фразы о национальной неразвитости белорусов, автор подводил к мысли об органичности присоединения белорусских земель к польскому государству. Эта идея подкреплялась утверждениями о цивилизаторской миссии польского населения на востоке Европы, о том, что Польша несет европейский порядок и законы на территории, которые иначе подпадут под азиатское и варварское влияние «московитов»319. Кроме того, автор доказывал, что для великих держав необходимо, чтобы Польша была именно таким многонациональным государством-мостом между Россией и Германией, не позволяя усилиться ни той ни другой, что позволит ей стать надежной союзницей Франции и Англии на востоке320.
Примерно той же аргументации придерживался Ст. Кутшеба. От имени польской делегации в Париже он выпустил брошюру, в которой оспаривал права России, независимо от того, кто победит в Гражданской войне, на литовско-белорусские земли. Исторически, заявил он, Белоруссия стала частью России в результате насильственного раздела Польского государства; белорусские земли никогда прежде конца XVIII в. не были под властью Москвы321. Он отрицал даже этническую близость белорусов к русским; это распространенное мнение, по его словам, являлось отчасти недоразумением: в русском языке нет различия между понятиями «русский» (Russe) и «руський» (Ruthene). Тем временем наречие белорусов, так же как и их обычаи и образ жизни доказывают их близость к полякам. Кутшеба приводит пример пикардийцев, которые в повседневной жизни пользуются местным диалектом, приберегая литературный французский для более торжественных моментов. Таким же образом, по его мнению, обстояли дела и с соотношением белорусского и польского языков в жизни населения Литовско-Белорусского края. Русский же язык, навязанный администрацией края, местные жители воспринимали как иностранный322.
Для западных союзников выдвигался главным образом актуальный аргумент борьбы с большевистской опасностью, однако в тесном кругу единомышленников говорилось о неизбежности борьбы против России как таковой, независимо от того, будет она «белой» или «красной», так как Россия – главное препятствие на пути превращения Польши в самостоятельного игрока на международной арене. По мнению Пилсудского, с началом Гражданской войны в России наступил самый благоприятный момент для того, чтобы создать наилучшие условия для существования Польши и провести восточные границы самостоятельно и по своему усмотрению323.
Известна фраза Пилсудского, показывающая его точку зрения на эту проблему в 1919 г.: «Сейчас такой неоценимый момент, такая прекрасная возможность для нас совершить на востоке великие дела, занять место России. России я не боюсь. Если бы я хотел, то мог бы идти хоть до Москвы, и никто не смог бы меня остановить, нужно, однако, для этого точно знать, чего мы хотим и к чему стремимся»324. Оттеснение России на восток, таким образом, была главной задачей его политики, создание же федерации – лишь средством ее решения325.
Дмовский обращал внимание на то, что изолированная от западных союзников Россия вполне может вступить в союз с Германией, что было бы уже реальной угрозой самому существованию Польского государства. При разработке своей политической программы лидер национальных демократов учитывал следующие моменты: готовность западных держав поддержать сильную Польшу в качестве «контролера» Германии, все еще представляющей собой угрозу, особенно для Франции, слабость России в дипломатических играх Антанты, отсутствие гарантий, что Россия, независимо от того, кому достанется власть, не сблизится с Германией, наконец, мнение Запада о неготовности Украины и Литвы к созданию самостоятельных стабильных государств. Все это, по мнению Дмовского, скорее склонило бы Запад к принятию его инкорпоративной концепции.
Федеративная концепция не могла пройти, по его мнению, еще и потому, что для ее осуществления в данных странах у Польши просто не было союзников. Поэтому Дмовский предлагал такую границу с Россией, при которой земли первого раздела и большинство земель второго раздела Речи Посполитой оставались вне польских территорий. При этом он, как и Пилсудский, считал, что город Вильна безусловно должен принадлежать Польше. Защищаясь от нападок как представителей начальника государства в польской делегации на мирной конференции, так и собственной «кресово-помещичьей фронды», он выдвинул характерный и очень убедительный аргумент: «Разумеется, хорошо бы все получить, но нельзя. Не будем совершать той же ошибки, которая погубила Российское государство. Отличительной чертой Российского государства было то, что у него был сильный аппетит, но слабый желудок. Оно много захватило, будучи не в состоянии этого переварить. Я знаю, что у нас большой аппетит, но мы все-таки западный народ и сможем придержать собственные аппетиты. Это надо сделать, иначе мы создадим для будущих поколений такую родину, которой они не выдержат, как не выдержали русские России»326.
Общей целью и для Ю. Пилсудского, и для Р. Дмовского, и для И. Падеревского была сильная Польша. Полярное противопоставление федералистской концепции Пилсудского и инкорпоративной Дмовского было следствием только заострения позиций во время дискуссии. На самом деле они взаимоисключающими не были, и Пилсудский был готов отказаться от идеи федерации ради соглашения с Дмовским327. Федерация была для пилсудчиков только лучшим орудием, которое к тому же защитило бы и от того, чего опасался и Дмовский, – преобладания в государстве не-польского элемента.
Федерация давала возможность с наименьшими проблемами решить вопрос территорий с белорусским населением. Сам Дмовский видел тут слабое место собственной концепции: он требовал включения в состав Польши земель с компактно проживающим непольским населением, тем самым не только ослабляя силу собственной аргументации перед западными союзниками, но и уменьшая основной, с его точки зрения, показатель – процентное преобладание польского элемента в будущем государстве. Однако белорусские земли (западная и центральная части) были, по его мнению, необходимы с геополитической точки зрения: «Если мы хотим владеть с одной стороны Вильной, а с другой – Галицией, то не можем допустить, чтобы чужие территории вклинивались в наши вплоть до Буга». Кроме того, Дмовский был уверен в том, что католическое в большинстве западнобелорусское население будет легко ассимилировано, войдя в состав Польского государства. В итоге 2 марта 1919 г. ПНК поддержал позицию Р. Дмовского.
Современные российские историки придерживаются мнения, что конфликт Советской России с Польшей из-за литовско-белорусских земель был неизбежен. Чтобы иметь возможность вести самостоятельную политику на международной арене, а не быть лишь номинальным образованием (а именно к этому стремились польские лидеры), нужно было обеспечить достаточно значительные территориальные приращения. Восточное направление было в этом смысле предпочтительным еще и потому, что Антанта, надеясь на победу «белой» России, оставила вопрос о восточной границе Польши открытым. Тем не менее прямо объявить о присоединении этих земель к Польше было бы невыгодно. Европейское общественное мнение трактовало бы такой акт однозначно как агрессию. Федеративный проект позволял «сохранить лицо», поскольку в этом случае польское наступление было бы воспринято как агрессия только сторонниками большевиков и белых328.
У федеративной концепции, однако, были и серьезные недочеты: для нее не было партнеров на востоке, не было и достаточной поддержки общественного мнения в самой Польше329.
В сложившихся в начале 1919 г. военно-политических условиях и вследствие изначальной слабости и непопулярности Рады ВНР в белорусском обществе самостоятельные акции для нее были по-прежнему невозможны. Речь могла идти исключительно об изменении политической ориентации. Естественным союзником, в силу такой же пронемецкой ориентации в прошлом и во многом сходной общей ситуации, для белорусов была Тариба – националистическое правительство Литвы. Уже в ноябре 1918 г. были достигнуты соглашения Виленской белорусской рады с президиумом Тарибы об образовании при ней министерства белорусских дел, автономии Белоруссии в составе Литвы и защите Тарибой западных белорусских границ. Белорусский язык становился государственным наряду с литовским330.
А. Луцкевич и другие члены Рады переехали из Гродно в Берлин с целью добиться защиты и помощи со стороны Германии, открыли на Западе кампанию в защиту интересов белорусского народа, основали в Берлине Белорусскую миссию. Она начала выдавать белорусские загранпаспорта, приступила к выпуску на немецком языке бюллетеня «Известия Белорусского пресс-бюро» и на белорусском языке газеты для военнопленных белорусов «3 роднаго краю»