- Я перезвоню, - резко решила я сократить беседу, не желая знакомить с семью с Артемом, пока не выясню кое-какие вопросы наших взаимоотношений, - пусть Елка поговорит с мамой, уверена, она ей все объяснит.
- Эй, а ну-ка… - с подозрением начала Хая, но я уже отключила скайп.
- Значит документы мои изучал, семью.
- Плохо изучал, - пробурчал Полунин в волосы, - брата пропустил, да еще такого классного, как я мог.
Я пихнула его локтем, пытаясь избавиться от объятий.
- Пусти, у меня к тебе серьезный разговор! И начнем как раз с детей. Что за духовный ребенок у вас общий с Маргаритой?
Артем хмыкнул.
- А что, если есть ребенок, ты меня уже не примешь?
- Полунин, мы же откровенно сейчас? Тогда скажу прямо: из нас двоих настоящий еврей – Ципперсон. А не ты, или я. Так какого черта ты отвечаешь вопросом на вопрос? И почему я должна принимать ребенка от неприятной женщины, если сам факт связи с Маргаритой бесит меня? И ты тоже меня бесишь!
Я задрожала от бушевавших внутри эмоций. Вот довел, ну неужели простые вещи нужно разъяснять?
Он сжал меня еще сильнее, заставляя дергаться, чтобы вырваться из объятий и зашептал в ухо.
- Почему? Потому что ты настолько дорога мне, что я принял бы любого, слышишь, любого ребенка от тебя. И мне без разницы твое прошлое, со сколькими ты спала, кого целовала и о ком раньше мечтала по ночам. Ведь сейчас только я, да, Саша? Так отчего тебе важно, есть ли у меня дети? Я не шестнадцатилетний юнец, посмотри правде в глаза, я спал с кем хотел, а хотел я всегда много. Ты же помнишь, у меня отличная потенция, не могла забыть, не верю.
Он прижался сзади, буквально влепляясь в меня. По коже бежали мурашки, меня потряхивало уже не от захвата, а от мечущихся мыслей.
А Полунин дышал горячо, покусывая верхнюю беззащитную часть уха и говорил все быстрее.
- У меня нет детей, представляешь. Ни духовных, ни во плоти. Эту стерву я не видел больше года и забыл о ней совершенно. Кто-то отрыл старые связи, поднял тину со дна. Я вообще не люблю унижать женщин, какие бы они не были, поэтому да, заменил обвинение Маргарите, узнав, что она ждет ребенка. И серьезный срок ей поменяли на условное. Все. В этом можешь считать меня виновным.
Его ладони скрестились, врываясь в вырез платья, оно затрещало, но мне было все равно. От горьких слов, тяжелого дыхания и крепких, почти удушающих ласк, моя грудь отяжелела и звала, стенала, молила о внимании. Он влез внутрь бюстгальтера, и я застонала он ошеломляющего облегчения, ощутив, как Полунин сжал беззвучно молящие полушария.
- Ты оплачивал ей роддом? – срывающимся голосом спросила я.
- Нет.
Вершинки грудей сжали и освободили, опять потерли между пальцев и снова освободили. В такт сорванному стуку двух бьющих рядом сердец.
- Ты думал, я спала с другими?
- Да.
- Козел.
Я повернула голову, и мы поцеловалась. Впиваясь в губы, прикусывая друг друга, выхватывая дыхание. Почувствовав, как ползет наверх подол, я осознала, что привидение в шкафу может услышать то, что ему не предназначалось. Но остановиться не был сил.
- В прихожую.
- Плохая девочка.
Меня почти вытолкнули в крохотный коридорчик, но я успела дернуть дверь в комнату, закрывая ее за собой.
- От кого прячешься?
- Циппес в шкафу.
Я уперлась руками в стену и услышала тяжелое дыхание сзади, переходящее в рычание.
- Эк ты Сереженьку Ципперсона по-свойски. И что в шкафу «Ципес» делает? Ты спишь с ним?
Я невольно вскрикнула от мгновенной прорезывающей боли, этот развратник порвал трусы. Хорошо в этот раз надела тоненькие, а то в запале и ноги мог лишить, с него сталось бы.
- Не сплююю я с ним, только с тобой, дураком. А Ципеса так, в шкафу передерживаю.
- Правильный ответ. Пусть там и сидит. Покричишь?
- Ни за что.
Он был везде. Ласкал грудь, живот, целовал и покусывал шею. Треск одежды и тяжелое дыхание, словно мы дрались, да отчасти это и происходило.
- Почему сразу про тайные ходы не сказала?
- Тебя подозревала. Кто еще их мог понастроить?
- Не доверяешь, значит, закрываешься.
И он рванул платье, разрывая тоненькое творение Николя на части. Единственное платье, которое я заказала сама, въезжая в Асташево, то, которое одела специально для этого жеребца.
Я лягнула ногой назад, попала куда-то в район коленки. И Полунин взвыл.
Меня резко выгнули, и длинное горячее движение тела о тело, естественное и многообещающее, обожгло до стона.
- Никуда не денешься, покричишь, - рычал Артем, отмечая, но не захватывая, прижимаясь в тесном сумасшедшем танце тел, - и чтобы больше никаких тайн. Рассказываешь все вплоть до детских снов.
Да как он себе это представляет? Привет, я – Саня, у меня есть привидение, а еще талант открывать двери куда хочу.
- Выкуси, я не обязана раздеваться до красных труселей.
- Детка, - рассмеялся он, - ты полностью голая. И такой будешь для меня всегда. Со всеми своими маленькими глупыми тайнами.
Мои маленькие глупые тайны могут оказаться посерьезнее твоих больших умных. Я протяжно застонала и замотала головой, возвращая себе разум.
- А ты? Тоже свои тайны раскроешь? Сколько у тебя было Маргарит?
И меня прожег белый свет. Насквозь.
- Говорил же, что закричишь. Подо мной – только кричать, Сашенька.
Движение.
- Сколько было. Ты права. Сейчас самое время посчитать. Раз. Два. Три…И еще. Еще.
- С.. Скотина.
- Итого - пачками, у меня их было - пачками. Иногда по несколько одновременно. Лучше я тебе это скажу, чем от других узнаешь. Сотни, тысячи. И плевать, я их не помню. Ты - единственная. Слово даю.
Бесконечная, заоблачная самовлюбленность. Если бы не стояла спиной, вцепилась бы ему сейчас ногтями в наглую, циничную физиономию. Как можно быть единственной после армии? Чего-то я не понимаю в этой жизни. И как же хорошо, как мне хорошо.
Мы стонали вместе, потом я закричала, тут же повернула голову, утыкаясь себе в плечо. Он имел меня, играл талантливым профессионалом на музыкальном инструменте дрожащего от наслаждения тела. И куда деваться скрипке? Только петь и звенеть струнами.
- Сашенька, Сашенька моя. Ты станешь счастлива. Я за тобой ухаживаю, секс у тебя будет самый лучший. У нас все идеально.
Артем говорил рвано, с перерывами. Мою голову сжали ладонями и выпили стоны удовольствия, которые я не могла сдержать.
Чувствительно, как же чувствительно остро я ощутила его выход, потерю соединения. Все еще дрожа, продолжая бессильно вскрикивать ему в рот. Успокоиться не получилось, было мало, всегда мало.
Полунин мягко развернул меня и нажал на плечи, опуская вниз.
- Давай, солнышко, пожалуйста, теперь ты губами. Горю.
Я пихнула его к стене рядом с дверью, прижала одной рукой, проведя рукой по каменному напряженному животу. Красивый, по-животному красивый. Даже идеальный. Хочет меня и горит.
Он закинул голову, готовясь.
Поворот замка, Полунин открывает затуманенные глаза, услышав звук, но я уже выпихиваю его за дверь. Тычок. И закрываю перед носом.
Второй раз я вышвыриваю Артема из своего номера. Не от злости или вредности, лишь от бессилия. Он находит сто слов и логичных объяснений своим самым ужасным мыслям или поступкам, он легко перехватывает любое мое сопротивление, превращая его в флирт или секс. Он все знает и умеет, но я так не могу.
Я могу только отбиваться, спорить, я такая слабая по сравнению с ним, что пошел он на фиг. Пока не пойму, как я к нему отношусь, будем общаться смс.
Пусть сам себе губами…
В коридоре было слишком тихо, что несколько насторожило даже затуманенную обидой голову. Я посмотрела в глазок. Никого.
Странно, шаги я должна была услышать. Даже если шум поправляемой одежды не громок. Но уж чертыхания, а то и проклятия точно должны были быть. Все-таки я его на пике бортанула, можно сказать, познал безысходность вместо восторгов. Подхватив с пола порванное платье, я осторожно, практически не дыша, открыла дверь и выглянула. Посмотрела направо в сторону лестницы. Затем, на всякий случай, налево.
Тишина и пустой коридор. Ни единой души.
Мама дорогая. Не может быть. Куда я отправила Полунина?!
Глава 34. А почему, господа, и не продолжить?
Гостиная третьего этажа, левое крыло, за запертой дверью
- Что будем делать, господа?
- Стреляться.
- Сначала нужно найти с кем стреляться, враг-то, разославший всем записки, так и не проявился. Или вы про русскую рулетку, в себя, так сказать, пух-пух?
- В себя я даже трах-трах, милсударь, не позволяю. И тем более пух-пух не допущу.
Некоторое время в комнате царило задумчивое молчание.
- А не замутить ли нам что-нибудь веселое, православные? – духовный славянин Ципперсон решил внести бодрую ноту в общую сумрачную атмосферу. – Нам ли, богатырям, точнее рыцарям, как нас называет пресса, кукситься?
- Завтра второй тур, - напомнил Балакирев, у которого в каждой руке красовалось по бокалу. В правой – тридцатилетний коньячок. В левой – сибирский самогон на кедровых орешках. Эдик меланхолично припадал к бокалам по очереди, делал крошечный глоток и застывал в философской задумчивой неге, - Завтра две девчушки вылетят на основном конкурсе и две – на ночном. Сейчас их двенадцать, останется – восемь. Кстати, Сережа, удивлен, что тебя на этаже во время всеобщего стриптиза не обнаружил. Чтоб ты скандал с сексом и дракой пропустил? Не верю.
Ципперсон почесал живот, привычно торчащий из расстегнутой рубашки, повздыхал, прикрыл глаза ресницами.
- Меня партнер задержал. Прикиньте, братишки, я с ним общаюсь, а сам проклинаю, дурак, все хотел разговор быстрее закруглить и ответить на приглашение, уж больно смачно описывалось что от меня хотят. Эх… А вот ты, Эдя, говорят, прямо со шумом и грохотом на всеобщее обозрение с девкой залетел. И не ты один, кандидатов на выбывание теперь будет хоть отбавляй, - он неопределенно хмыкнул. - Но у меня другая беда, моя милаха трясется как осиновый лист, говорит, что каждую ночь ее щупает привидение. Вчера чуть не уехала с конкурса.