на коленях обнажили не самую презентабельную часть его волосатой спины.
— Чего вы хотите? — пробурчал он невнятно. — Я занят.
С момента их первой встречи он не брился, от его одежды исходил резкий запах застарелого пота. Пия поежилась и невольно отступила на шаг. Как фрау Вагнер может жить рядом с этим опустившимся человеком? Ее сочувствие к ней еще больше усилилось.
— Господин Вагнер, я только что от вашей супруги, но решила сказать и вам… — начала Пия.
Вагнер выпрямился и повернулся к ней.
— Судебно-медицинская экспертиза… — Пия умолкла.
Бейсболка! Борода! Сомнений не было. Перед ней стоял тот самый мужчина, которого они разыскивали по снимку, вырезанному из видеозаписи на перроне.
— Что?
Выражение его лица представляло собой смесь неприязни и безразличия. Но потом он вдруг побледнел, словно прочел мысли Пии. Он попятился, в глазах его застыло выражение вины.
— Это… это был несчастный случай… — пробормотал он и беспомощно всплеснул руками. — Честное слово, я не хотел! Я… просто хотел поговорить с ней, клянусь!
Пия глубоко вдохнула. Значит, она все же оказалась права в своем предположении, что между нападением на Риту Крамер и осенними событиями 1997 года была прямая связь.
— Но… но… когда я услышал, что этот… этот ублюдок вышел из тюрьмы и вернулся в Альтенхайн… во мне опять все всколыхнулось. Я подумал: я же хорошо знаю Риту. Мы же раньше были друзьями. Я решил просто поговорить с ней, чтобы она уговорила его убраться отсюда… А она побежала от меня… Да еще стала махать кулаками и пинаться… и я вдруг… я вдруг так разозлился…
Он умолк.
— Ваша жена знала об этом?
Он молча покачал головой. Его плечи обвисли.
— Сначала нет. А потом она увидела фото…
Конечно, Андреа Вагнер узнала своего мужа, как узнали его и все остальные, кому они показывали снимок. Они молчали, чтобы защитить его. Он был один из них, человек, который потерял дочь, да еще таким страшным образом. Возможно, они даже считали несчастье, которое он причинил семье Сарториус, справедливым возмездием.
— Вы что же, думали, что этот номер сойдет вам с рук только потому, что вся деревня пыталась вас выгородить?
Всю жалость к этому человеку у Пии как рукой сняло.
— Нет… — прошептал он. — Я… я и сам хотел идти в полицию…
У него вдруг сдали нервы. Он грохнул кулаком по верстаку.
— Эта скотина, этот убийца отсидел свой срок, а моя Лаура умерла навсегда! Когда Рита не захотела меня даже слушать, у меня вдруг сорвало крышу. И эти перила были такие низкие!..
Андреа Вагнер стояла с непроницаемым лицом во дворе, скрестив на груди руки, и смотрела, как двое полицейских уводят ее мужа. Взгляд, которым она его проводила, говорил сам за себя. Между ними не осталось и следа какой бы то ни было привязанности, не говоря уже о любви. Единственное, что их связывало, были дети, их бесцветные будни или бесперспективность развода. Муж, который топил свои проблемы в вине, вместо того чтобы решать их. Пия вновь почувствовала глубокое сочувствие к закаленной в страданиях женщине. Будущее супругов Вагнер выглядело не более радужным, чем их прошлое. Она дождалась, когда патрульная машина выехала со двора. Боденштайн был уже в курсе и сказал, что позже допросит Вагнера в комиссариате.
Пия села в свою машину и пристегнулась. Развернувшись, она поехала через промышленную зону, состоявшую преимущественно из владений Терлиндена. За высокими заборами на обширной территории, посреди ухоженных газонов и паркингов, тянулись огромные цеха. Путь к главному корпусу, полукруглому зданию со стеклянным фронтоном, преграждали несколько шлагбаумов и проходная. Перед одним из шлагбаумов ждали своей очереди несколько грузовиков, на другой стороне охранники проверяли въехавшую машину. Какой-то грузовик, следовавший за Пией, посигналил ей: она уже включила сигнал левого поворота, чтобы повернуть на В-519 в сторону Хофхайма, но в последний момент решила все же заглянуть к Сарториусам и повернула направо.
Утренний туман рассеялся, уступив место сухому солнечному дню — прощальная улыбка позднего лета посреди ноября. Альтенхайн казался вымершим. Пия увидела лишь одну молодую женщину, выгуливавшую двух собак, и старика, который, облокотившись на низенькие ворота своего дома, беседовал с пожилой дамой. Она проехала мимо «Черного коня», мимо его еще пустой автостоянки, мимо церкви, взяла крутой поворот вправо и резко затормозила: толстая серая кошка с величавой неторопливостью переходила дорогу, не обращая внимания на машину.
Перед бывшим трактиром Сарториусов стоял серебристый «порше кайен» с франкфуртским номером. Пия припарковала машину рядом с «порше» и вошла во двор через открытые настежь ворота. Горы мусора и металлолома исчезли без следа. Крысы, по-видимому, тоже перебазировались в какое-то более хлебное место. Она поднялась по ступенькам на крыльцо дома и позвонила. Ей открыл Хартмут Сарториус. Рядом с ним стояла молодая светловолосая женщина. Пия не поверила своим глазам, узнав в ней Надю фон Бредо, артистку, известную во всей стране не в последнюю очередь благодаря ее роли комиссара полиции Штайн в гамбургском телесериале «Место преступления». Интересно, что ей здесь понадобилось?
— Ничего, я найду его, — сказала та Сарториусу, казавшемуся рядом с высокой элегантной красавицей еще более жалким, чем обычно. — Спасибо вам! Я не прощаюсь.
Она скользнула по гостье безразличным взглядом и прошла мимо, не поздоровавшись и даже не кивнув. Пия проводила ее взглядом, потом повернулась к Сарториусу.
— Натали — дочь наших соседей, — пояснил тот, прочитав удивление на лице Пии. — Они с Тобиасом вместе играли еще в песочнице, и она все эти годы, пока он сидел, поддерживала с ним контакт. Единственная из всех…
— Понятно, — кивнула Пия.
В конце концов, и знаменитая артистка должна где-то родиться и вырасти. Почему бы и не в Альтенхайне?
— Чем могу быть полезен?
— Ваш сын дома?
— Нет, он пошел прогуляться. Но вы проходите.
Пия прошла вслед за ним в дом и дальше на кухню, которая теперь, как и двор, выглядела гораздо более цивильно, чем во время ее прошлого визита. Почему люди всегда ведут полицейских на кухню?
Амели задумчиво брела вдоль опушки леса, засунув руки в карманы куртки. После бурной дождливой ночи наступил тихий, мягкий день. Луга, засаженные фруктовыми деревьями, были покрыты тонкой кружевной пеленой тумана. Солнце пробилось сквозь серые тучи, и лес то тут, то там вспыхивал осенними красками. Ветви деревьев перемигивались красными, желтыми и коричневыми огоньками последних листьев. Пахло желудями, сырой землей и дымом от костра, зажженного кем-то на одном из лугов. Амели, сугубо городской житель, жадно вдыхала свежий, прозрачный воздух. Она чувствовала небывалый прилив жизненных сил и не могла не признаться себе, что деревенская жизнь тоже имеет свои прелести. Внизу, в долине, раскинулась деревня. Какой мирной и безмятежной она казалась издалека! Красная машина, как божья коровка, проползла по дороге и исчезла в путанице жмущихся друг к другу домов.
На деревянной скамье у старого поклонного креста сидел мужчина. Подойдя ближе, она с удивлением узнала Тобиаса.
— Привет! — сказала она и остановилась.
Он поднял голову, и ее удивление перешло в ужас: темно-фиолетовые кровоподтеки покрывали всю его левую сторону лица, один глаз заплыл, нос вырос до размеров картофелины, а рваная рана на переносице была зашита.
— Привет, — ответил он.
Они с секунду молча смотрели друг на друга. Его красивые голубые глаза помутнели. Он явно превозмогал сильную боль.
— Они все-таки отловили меня. Вчера вечером, в сарае.
— Ну молодец! Я же тебе говорила… — с укором воскликнула Амели и села рядом с ним.
Они помолчали.
— Вообще-то тебе бы надо было пойти в ментовку… — задумчиво произнесла Амели, явно неуверенная в правильности этой мысли.
Он презрительно фыркнул.
— В жизни не пойду! У тебя нет сигареты?
Амели порылась в рюкзаке, достала помятую пачку сигарет и зажигалку и, прикурив две сигареты, одну протянула Тобиасу.
— Вчера вечером брат Йенни Ягельски довольно поздно пришел в трактир со своим толстым дружком Феликсом. Они сидели еще с двумя типами и как-то очень странно себя вели… — произнесла Амели, не глядя на него. — А за круглым столом не было старого Питча, Рихтера из продуктовой лавки и Трауготта Домбровски. Эти заявились аж около одиннадцати.
— Ммм… — неопределенно промычал Тобиас и сделал очередную затяжку.
— Может, это был кто-нибудь из них.
— Даже наверняка кто-то из них… — ответил он равнодушно.
— Но тогда… если ты знаешь, кто это мог быть… — Амели повернула к нему голову и, встретившись с ним глазами, тут же отвела взгляд. Ей было гораздо легче говорить с ним, не глядя на него.
— Почему ты на моей стороне? — спросил он вдруг. — Я десять лет отсидел за то, что убил двух девушек.
В его голосе не было горечи, только усталость и разочарование.
— А я — три недели. По малолетству. Потому что соврала ментам и сказала, что герыч, который они нашли у моего друга, мой.
— И что ты хочешь этим сказать?
— Что я не верю, что это ты убил тех двух девчонок.
— Спасибо! — Тобиас обозначил поклон и иронично скривил рот. — Должен тебе напомнить, что был суд и на суде они представили кучу улик, которые говорили не в мою пользу.
— Знаю…
Амели пожала плечами. Еще раз затянувшись сигаретой, она отщелкнула окурок через дорогу, посыпанную гравием, на луг. Надо все-таки рассказать ему о картинах! Как же начать? Она решила пойти окольным путем.
— Послушай, а Лаутербахи тогда уже здесь жили? — спросила она.
— Да, — ответил он удивленно. — А почему это тебя вдруг заинтересовало?
— Есть одна картина… — начала она. — Вернее, даже несколько… Я их сама видела. И на трех картинах нарисован Лаутербах.
Тобиас внимательно смотрел на нее. Но на лице у него было написано недоумение.