— Ну, короче… я думаю, что кто-то видел все, что тогда произошло… — продолжила она после паузы. — Мне эти картины дал Тис. Он сказал…
Она не успела договорить. По узкой дороге на большой скорости приближалась машина, серебристый джип «порше кайен». Гравий громко заскрипел под широкими колесами, когда машина остановилась прямо перед ними. Из нее вышла красивая белокурая женщина. Амели встала и закинула за спину рюкзак.
— Подожди! — Тобиас протянул к ней руку и поднялся, скривившись от боли. — Что за картины? Что тебе сказал Тис? Надя — моя подруга. Ты можешь смело говорить при ней.
— Не, я лучше потом.
Амели смерила женщину скептическим взглядом. Та была очень стройна и элегантна в своих узких джинсах, в свитере и бежевой жилетке-пуховике с яркой эмблемой дорогой дизайнерской фирмы. Белокурые волосы были стянуты в узел на затылке. Ее лицо с правильными чертами выражало тревогу.
— Привет! — крикнула женщина и подошла к ним.
Она недоверчиво покосилась на Амели и повернулась к Тобиасу.
— О боже! Милый!..
Она нежно коснулась рукой его щеки. От этого интимного жеста у Амели болезненно сжалось сердце. Она сразу почувствовала неприязнь к этой Наде.
— Увидимся! — бросила она и торопливо ушла.
Пия уже второй раз за сегодняшний день устроилась за кухонным столом и вежливо отказалась от предложенного кофе, после того как сообщила Хартмуту Сарториусу о признании Манфреда Вагнера и его аресте.
— Как состояние вашей бывшей жены? — спросила она.
— Ни хуже ни лучше, — ответил Сарториус. — Врачи не говорят ничего конкретного.
Пия смотрела на его изможденное, усталое лицо. Этому человеку было не намного легче, чем Манфреду Вагнеру. Напротив: если родители жертв не знали недостатка в сострадании и моральной поддержке, то от родителей преступника все отвернулись и безжалостно карали их за вину сына. Молчание затянулось. Пия и сама не знала, зачем приехала сюда. Чего она, собственно, хотела?
— Ну как, вашего сына оставили наконец в покое? — спросила она после неловкой паузы.
Хартмут Сарториус горько рассмеялся. Потом достал из ящика стола скомканный лист бумаги и протянул его Пии.
— Лежало в почтовом ящике. Тобиас выбросил его, а я потом достал из мусорного ведра.
— «Банда грязных убийц, убирайтесь отсюда, пока живы!» — прочла Пия вслух. — Понятно. Письмо с угрозами. Анонимка?
— Конечно. — Сарториус пожал плечами и опять сел за стол. — Вчера вечером они напали на Тобиаса и избили его… — Его голос дрогнул, он пытался взять себя в руки, но в глазах у него уже заблестели слезы.
— Кто?
— Да все они! — Сарториус сделал неопределенное движение рукой. — Они были в масках и с бейсбольными битами. Когда я… когда я нашел Тобиаса в сарае… я сначала даже подумал, что он… что он умер…
Он закусил губу и опустил голову.
— Почему же вы не вызвали полицию?
— Бесполезно! Это никогда не кончится. — Он покачал головой с выражением полного отчаяния. — Тобиас изо всех сил старается привести усадьбу в порядок и надеется найти покупателя…
— Господин Сарториус, — сказала Пия, все еще держа в руках анонимное письмо. — Я изучила дело вашего сына. И мне бросились в глаза некоторые странности. Честно говоря, меня даже удивляет, почему адвокат Тобиаса не подал кассационную жалобу.
— Да он хотел, но суд отклонил кассацию. Мол, улики, свидетельские показания — все однозначно и не вызывает никаких сомнений…
Сарториус провел рукой по лицу. Весь его внешний облик выражал покорность судьбе.
— Но теперь-то нашли труп Лауры, — не унималась Пия. — И мне трудно себе представить, как ваш сын мог умудриться за сорок пять минут вытащить мертвую девушку из дома, погрузить ее в багажник, отвезти в Эшборн, проникнуть на закрытую территорию бывшего военного аэродрома и сбросить труп в старый топливный бак…
Сарториус поднял голову и посмотрел на нее. В его мутных от слез голубых глазах загорелась, но тут же погасла крохотная искра надежды.
— Все равно это ничего не даст. Новых доказательств нет. Но даже если они и найдутся — для альтенхайнцев он навсегда останется убийцей.
— Может, вашему сыну лучше на какое-то время уехать отсюда? — предложила Пия. — Пусть пройдут похороны и все немного успокоятся…
— А куда ему ехать? Денег у нас нет. Работу Тобиас еще не скоро найдет. Кому нужен бывший зэк? Даже с дипломом о высшем образовании…
— Он мог бы пока пожить в квартире своей матери.
Сарториус покачал головой.
— Спасибо вам за участие и советы, но ему уже тридцать лет, и я не могу ему приказывать.
— У меня только что было настоящее дежавю, когда я увидела вас вдвоем на скамейке.
Надя покачала головой. Тобиас опять сел и осторожно потрогал нос. Воспоминание о страхе смерти, который он испытал ночью, висело над ним, как черная туча в яркий солнечный день. Когда эти типы перестали лупить его и ушли, он всерьез попрощался с жизнью. Если бы один из них не вернулся и не вынул у него кляп изо рта, он бы задохнулся. Они действительно собирались отправить его на тот свет. Он был на волосок от смерти. При мысли об этом он поежился. Раны и ссадины, которыми было покрыто все его тело, причиняли боль и выглядели довольно угрожающе, но они не были опасны для жизни. Отец еще ночью позвонил фрау Лаутербах, и та сразу же приехала, чтобы оказать ему первую помощь. Она зашила рану на переносице и оставила ему болеутоляющие таблетки. Похоже, она не держала на него зла за то, что он тогда втянул в судебное разбирательство и ее мужа.
— …а тебе так не кажется? — не сразу проник в его сознание голос Нади.
— Ты о чем? — спросил он.
Она была так красива и так трогательно переживала за него. Она сейчас должна была быть на съемках в Гамбурге, но его проблемы были для нее, судя по всему, важнее. Она выехала сразу же после его звонка. Это было похоже на настоящую дружбу!
— О том, что эта девочка так похожа на Штефани. Просто удивительно!
Надя взяла его руку и нежно провела большим пальцем по его ладони. В другое время эта ласка, возможно, тронула бы его, но сейчас она была ему неприятна.
— Да, Амели и в самом деле удивительная девушка… — ответил он задумчиво. — Удивительно смелая и решительная.
Он вспомнил, как легко она отнеслась к нападению на нее во дворе. Другая бы на ее месте разревелась и побежала домой или в полицию. А эта хоть бы что! Что же она хотела ему рассказать? Что ей сказал Тис?
— Она тебе нравится? — спросила Надя.
Если бы он не был так погружен в собственные мысли, то, наверное, выбрал бы более дипломатичный ответ.
— Да. Она мне нравится. Она такая… она совсем не похожа на других.
— Например, на меня?
Тут Тобиас наконец сообразил, что совершает ошибку. Прочитав изумление в ее глазах, он попытался улыбнуться, но вместо улыбки получилась гримаса.
— Я хотел сказать, не похожа на местных. — Он пожал ее руку. — Амели семнадцать лет. Она мне как младшая сестра.
— Смотри, как бы ты не вскружил этой младшей сестре голову своими синими глазами. — Надя отняла руку и закинула ногу на ногу. — Мне кажется, ты даже не представляешь себе, какое действие оказываешь на женщин, или я ошибаюсь? — спросила она, глядя на него сбоку.
Ее слова напомнили ему прежние времена. Как он раньше не замечал, что во всех критических замечаниях Нади в адрес других девчонок всегда была нотка ревности?
— Да брось ты! — примирительно произнес он. — Амели работает в «Черном коне» и кое-что там случайно разнюхала. Она же узнала Манфреда Вагнера на фото в газете. Это он столкнул мою мать с моста.
— Что?!.
— Да. Кроме того, у нее есть подозрения, что это Питч, Рихтер и Домбровски напали на меня вчера ночью. Слишком уж поздно они присоединились к своим дружкам по скату.
Надя изумленно уставилась на него.
— Ты что, серьезно?..
— Да. А еще она уверена в том, что есть человек, который тогда видел что-то такое, что могло бы меня оправдать. Как раз когда ты подъехала, она хотела мне что-то рассказать про Тиса, про Лаутербаха и про какие-то картины…
— Но это же… это же было бы просто чудовищно! — Надя вскочила и сделала несколько шагов в направлении машины. Потом, обернувшись, взволнованно воскликнула: — Но почему же этот «человек» все это время молчал?
— Мне и самому хотелось бы это знать. — Тобиас откинулся на спинку скамьи и осторожно вытянул ноги. Несмотря на таблетки, каждое движение причиняло ему боль. — Во всяком случае, Амели, похоже, случайно наткнулась на какие-то тайны. Штефани мне говорила, что у нее что-то было с Лаутербахом. Ты помнишь его?
— Конечно! — Надя энергично кивнула, не сводя с него глаз.
— Я сначала думал, она просто так говорит, хочет произвести на меня впечатление. А потом увидел их вдвоем за шатром, во время Кирмеса. Потому-то я и ушел домой. Я…
Он умолк, подыскивая слова, чтобы выразить тот шквал эмоций, который разразился в нем при виде этого зрелища. Они стояли, почти прижавшись друг к другу, и Лаутербах держал руку на ее попе. Это внезапное открытие — что Штефани могла крутить любовь с другим, — как смерч, мгновенно засосало его в какую-то черную воронку.
— …разозлился, — подсказала Надя.
— Нет, — возразил он. — Ничего я не «разозлился». Наоборот: мне стало так… больно и муторно… Я же любил Штефани!
— Представляешь, если бы об этом узнали? — Надя тихо и зло рассмеялась. — Вот шуму-то было бы в газетах! «Министр культуры трахает детей!»
— Ты думаешь, у них действительно что-то было?
Надя перестала смеяться. В ее глазах застыло какое-то выражение, которое он не мог определить. Она пожала плечами.
— Во всяком случае, я бы не удивилась. Он же как чокнутый бегал за Белоснежкой. Даже дал ей главную роль, хотя там талантом и не пахло! Стоило ей только показаться на горизонте, как у него уже крышу сносило.
Так они вдруг неожиданно затронули тему, которую до этого старательно избегали. Тобиас тогда совершенно не удивился тому, что Штефани досталась главная роль в рождественском спектакле школьного театрального кружка. Чисто внешне она идеально подх