Ключ от сундучка
1
– Бог мой, – разом открыв глаза, прошептала Юля. – Сундучок…
И поморщилась от настойчивого попискивания походного будильника – он был преступно навязчив. Она потянулась, но спросонья сбила его с тумбочки. Дешевый пластмассовый будильник, кажется, разлетелся: шумно покатилась батарейка. Писк мгновенно умолк.
Юля закрыла глаза, откинулась на подушку и повторила:
– Сундучок.
Завтракали в кафе на первом этаже. Феофан Феофанович отек лицом, под глазами набухли мешки; он был угрюм, молчалив и вообще походил на приговоренного к смерти, которого кормят последний раз перед казнью.
– Ну, вчера дали вы жару, – наконец-то решилась на реплику Юля.
– Даже не напоминай, – вяло покачал тот головой.
– Отчего же?
– Оттого же, – глотая манную кашу, ответил Позолотов.
Кирилл не смел попрекнуть учителя. Но Юля могла себе это позволить.
– Как с товарищем Сталиным разговаривали, помните?
– Лично?
– С духом его.
– А-а, – кивнул архивариус. – Ну, с духом его у нас полстраны разговаривает. Тайком. Ждут не дождутся второго пришествия!
Юля не могла отделаться от улыбки. Переглянулась с Кириллом.
– Что на Кремль работаете, помните?
– А кто вам сказал, девочка, что я не работаю на Кремль? – многозначительно спросил Феофан Феофанович и стал очищать вкрутую сваренное яйцо. – Много вы обо мне знаете.
– Ах, вот вы как?
– Ага.
Кирилл тоже улыбался, слушая их.
– Может, вам рюмочку заказать? – поинтересовалась Юля.
– Не похмеляюсь, – бросил Позолотов.
– Уважаю, – многозначительно кивнула Юля.
Первый ее звонок после завтрака был Людмиле Калявиной.
– Людмила, это Юлия Шмелева, вы сейчас можете говорить? – Она понимала, что тревожит эту семью расспросами, но куда было деваться.
– Конечно, Юля Николаевна, – доброжелательно откликнулась та.
– Нам необходимо, чтобы вы кое-что спросили у мамы.
– Сама спрашивать не хочу, я ей трубку передам.
– Давайте так.
И скоро трубку взяла ее строгая мать, натерпевшаяся от своего мужа-охотника.
– Да, Юлия Николаевна? Или мне вас называть по званию?
– Нет-нет, вы можете просто по имени-отчеству. Антонина Дмитриевна, вспомните, пожалуйста, была ли у трех мужчин – вашего бывшего мужа, Соколовского и Матвея Чепалова – общая знакомая? Женщина, близкая подруга? Которая, возможно, привлекала бы всех троих?
– А зачем это вам?
– Нужно для нашего следствия. Вы можете не отвечать, конечно, но это очень важно.
– Представьте, была, – вдруг ответила Калявина.
– И можно узнать, кто?
– Отчего же нельзя? Конечно, можно. Актриса.
– Актриса?
– Да.
– Драматическая?
– Точно. В нашем лещёвском театрике работала. Звезда! – усмехнулась Калявина. – Средней руки звезда. Фамилию не помню, кажется, Верхопятова, или Верхотурова, или Вертихвостова, вот как-то так. Это я потом только узнала, – добавила Антонина Дмитриевна, – от добрых людей, а то бы я его сама еще раньше взашей прогнала. Лет на пять раньше, мерзавца.
«Началось», – подумала Юля.
– А как они познакомились?
– Ну, как? Через Леву, конечно. Он же великий политработник! Шишка. Через него, распутника. Как мне потом сказали: они ее даже на охоту брали с собой.
– Неужели?
– Да, возили все туда же, на Урал. Охотиться ее научили, стерву эту.
– И долго они так, втроем?
– Видать, долго.
– А кто был с ней, ну, как спутник?
– Как мужик, что ли?
– Да. Лев Семенович Соколовский?
– Ну, он-то был точно, если с него все и началось. Но только вначале. А потом, видать, она была и не только с ним.
– Это ваши предположения?
– Это мое убеждение, девушка, основанное на разговорах. Актриса! – пренебрежительно бросила Антонина Дмитриевна. – Что с нее взять? Проститутка. Не хотела я про их похождения вспоминать, о чем мне добрые люди напели, честное слово не хотела, да вы сами попросили!
Пора было закруглять разговор.
– Значит, фамилию вы ее не помните?
– Вертихвостова она, точно! – бросила Калявина.
Следующий звонок был Евдокии Михайловне Чепаловой. Юля изменила тон, внесла металлические нотки в голос и представилась работником прокуратуры, на этот раз повысив себя в звании до капитана.
Сухарева сразу вспомнила актрису:
– Эльвира Марковна Верховодина.
– Какая простая фамилия, – вырвалось у Юли.
– Простая? – не поняла та. – Ну, может быть, и простая, не знаю…
– Вам известно, что у Льва Семеновича Соколовского с ней был роман?
– С кем у него только не было романов, у этого Соколовского. У него все было: деньги, власть. Женщины к нему липли, разумеется. И потом, чего бы ей, этой Верховодиной, без романа таскаться с мужиками по охотам? – Она вздохнула. – Я ведь не сразу узнала, какой теплой компанией они разъезжают. А то бы не пустила своего. Или бы сказала: разводись, а потом разъезжай с актрисами.
– А в каких это годах было?
– В начале девяностых, насколько я помню.
– Мы узнали, Евдокия Михайловна, что после очередной охоты все три охотника – Соколовский, Чепалов и Калявин – оставили своё хобби. Свою страсть. Это так?
– Да, это так. И переменились все как один. Насколько я помню и знаю.
– Могла тому стать причиной Эльвира Марковна Верховодина? Подумайте, прошу вас…
– Я уже думала. Да, могла. Это как раз и по годам совпадает. А что у них там произошло, тут вам уже никто не расскажет. А двух человек уже и на свете нет. Вам надо с ней самой увидеться. С Верховодиной.
– Мы обязательно с ней увидимся. Но вначале хотели поговорить с теми, кто был в курсе дела.
– В курсе дела – это громко сказано. Эта тройка закадычных друзей в свои дела никого не допускала. Поэтому и разлетелись три семьи. Нет, две. Моя и Калявиных. А вот с Соколовскими-то что-то другое случилось.
– Что именно?
– Темное дело. Катерина от него тоже ушла, от Льва Семеновича, но вначале у нее сердечный приступ был. Это ведь случилось все в том же девяносто пятом году, а ей и было-то всего пятьдесят лет. Она разом переменилась. И к мужу, и к нам. Замкнулась в себе. А потом уехала жить к сыну. Там и умерла. От сердца умерла, несчастная.
– Надо же.
– Да-да, тот роковой год всем нам насолил. С горкой!
Скоро они попрощались. Юля думала недолго, сделала пару звонков, в том числе в местный театр «Чайка», представилась корреспондентом «Аргументов и фактов». Потом сбросила ноги с кровати, обулась в тапочки и пошла в соседний номер; постучалась, торопливо открыла дверь.
– Мужчины! – окликнула она своих друзей.
– Аюшки! – отозвался из глубины комнаты Позолотов.
– Выходите!
Дверь открылась, и на пороге появился Феофан Феофанович все с тем же отечным лицом, но теперь в семейных трусах до колен, весь покрытый седой шерстью.
– Где-то и когда-то я это уже видела, – вымолвила Юля и отвернулась. – Оденьтесь, профессор, дама пришла!
– Ну, а коли видела, так чего одеваться?
Рядом гудел душ.
– Оденьтесь, говорю.
– Ладно, так и быть, – вздохнул он и отправился назад, бурча: – Дама! Соплюха.
– Но-но, повежливее! – осекла его Юля.
– Профессору указывать! Академику. Благоговеть должна! Падать ниц.
– Разбежалась. А где Кирилл? В душе? Кирилл!
За дверью ванной комнаты смолкла вода.
– Я в душе! – откликнулся Белозерский. – Сейчас буду!
– У меня новости! – громко сказала Юля, чтобы услышали все. – И у меня идея!
– Кто бы сомневался, – вновь выходя к ней, но уже в трико и в майке, бросил Позолотов. – Что придумала на этот раз, лиса?
– Сейчас Кирилл выйдет и я расскажу. Есть прогресс!
Позолотов плюхнулся в кресло, за ним вышел и Следопыт в спортивных трусах и майке – хоть сейчас на ринг.
Через пару минут Юля сосредоточенно рассказывала о существовании актрисы Эльвиры Марковны Верховодиной, сыгравшей, как видно, в судьбе трех охотников исключительную роль. И об этой роли им предстояло узнать.
– Я уже позвонила в театр и узнала: она на пенсии. Живет в двухкомнатной квартире на улице Маяковского.
– Ты хочешь одна к ней пойти? – поинтересовался Следопыт.
– Наверное, – задумалась Юля. – Мне кажется, так будет лучше.
– Но найдем мы ее вместе.
– Хорошо, – согласилась девушка.
– А что академику прикажете делать? – спросил Феофан Феофанович и зевнул.
– Отсыпаться, – посоветовала Юля.
– Ладушки, – ответил тот и отправился в свою комнату, где тут же упоительно протяжно скрипнула кровать. – Буду умирать в гордом одиночестве. Как слон.
– Вы больше на мамонтенка похожи, – не удержалась от реплики Юля. – На старенького, сморщенного, волосатого мамонтенка.
– Но-но! Вот ведь змея какая!
2
Актриса жила в девятиэтажке на окраине Лёщева. Едва узнав ее телефон в театре, Юля позвонила Эльвире Марковне и представилась внучкой ее старого друга. На свой страх и риск. Она сказала, что не может говорить по телефону, что это личный разговор и никто не должен стать его свидетелем. Актриса, немного подумав, согласилась. Юля запомнила ее хриплый голос, кокой часто бывает у заядлых курильщиц. Кирилл остался в машине на дороге за домом.
Юля нажала на код, на хриплый вопрос «Кто?» ответила: «Я вам только что звонила», – зашла в подъезд, поднялась на лифте. Ее уже дожидалась открытая дверь в общий коридор на три квартиры, и приоткрытая дверь в дом актрисы…
Она перешагнула порог, закрыла первую дверь, затем подошла ко второй двери.
– Это Юля, можно войти?
– Входите, девочка, – хрипло пригласил женский голос.
Гостья перешагнула второй порог. Из кухни на нее смотрела женщина в цветастом халате с сигаретой в зубах. Она стояла напротив света и казалась моложе своих лет из-за фигуры, в которой еще сохранились стать и даже формы. Но когда хозяйка, покачивая бедрами, двинулась вперед и вышла в освещенный электричеством коридор, Юля поняла, что перед ней очень пожилая женщина.
– А ты красотка, – усмехнулась Эльвира Марковна. – Значит, внучка Льва?
– Да, – ответила та. – Льва Семеновича. Дочь его старшей дочери.
– Да, припоминаю, что у него было две дочки. Ох уж мне этот Лев Семенович. Товарищ Соколовский. Идем на кухню, девочка, – она быстро перешла на ты. – Тапки вон, у тумбы. Чай будешь?
– С удовольствием. Я шоколадку купила.
Она переобулась, прошла на кухню, выложила две плитки шоколада.
– Ух какая ты умничка, – усмехнулась хозяйка.
Юля жадно всматривалась в нее. Все еще яркая, когда-то несомненно очень привлекательная, теперь эта женщина представляла собой кладбище былой красоты.
– Садись вон туда, в уголок. – Она ходила, и за ней всюду тянулся шлейфом сигаретный дым. – А то кухня маленькая. Чтобы я об тебя не спотыкалась.
– Как скажете.
Юля села на табуретку, сжала коленки и превратилась в беззащитную маленькую девочку, какую хотела в ней видеть хозяйка дома. Ох, и хитра была гостья! Хозяйка включила чайник и повернулась к девушке:
– Но я буду курить.
– Вы и сейчас курите.
– А я буду все время курить. – Она раздавила в пепельнице окурок. – Меня это спасает.
– Понимаю.
– Ничего ты не понимаешь, – незло усмехнулась та. – Впрочем, окошко открыто.
– Я и сама курю, – призналась Юля. – Иногда. Так что все нормально. Правда.
Эльвира Марковна усмехнулась, достала из буфета и поставила на стол чашки. Несмотря на возраст, она двигалась все еще очень по-женски, естественно покачивая бедрами. В ней все еще оставалось что-то кошачье. Так бывает только с теми дамами, в которых когда-то бушевало очень много сексуальности и страсти.
Чайник закипел, хозяйка разлила кипяток по чашкам, поставила две коробочки с пакетиками: черного и зеленого. Юля взяла зеленый и опустила его в кипяток.
– Ну, девочка, рассказывай, – кивнула хозяйка.
– Вы знаете про медведя на одной ноге?
В больших темных глазах хозяйки дома пролетела насмешливая искра:
– Эту глупость? А при чем тут она?
– Но вы слышали про это?
– Про это весь город слышал. – Хозяйка затянулась сигаретой. – Но мне даже говорить об этом странно. Призрак в городе! Чушь какая! – усмехнулась она.
– Глупость, вы считаете? А вы думаете, я к вам просто так пришла?
– Не понимаю тебя, девочка. Хватит уже говорить загадками.
– Вы хотя бы знаете, кто стал первой жертвой медведя-призрака?
– Кто стал его первой жертвой?
– Ваш старый друг Федор Калявин.
– Что?! Федька?
Она замерла, и дым потек вверх по ее темным подведенным бровям.
– Вы действительно не знали?
– Нет.
– Могли бы хоть по телевизору посмотреть.
– Я ненавижу телевизор. Когда стану совсем старухой, вот тогда и упрусь в него. Но до этого еще далеко, – с вызовом бросила она.
– С этим не поспоришь, – польстила ей гостья.
– А с чего вы взяли, что Федя стал именно жертвой медведя?
– У него были вырваны кишки. Вырваны медвежьей лапой. На теле покойного найдена и медвежья шерсть.
– Бред какой-то…
– А знаете, кто стал второй жертвой медведя-призрака?
Хозяйка раздавила и этот бычок в пепельнице.
– Кто стал второй жертвой?
– Матвей Чепалов.
Тут Эльвира Марковна закашлялась.
– Что?! Матвей?!
– Странно, что вы это узнаете от меня, – покачала головой Юля. – Для всех эти смерти никак не связаны. Но не для меня. И не для моего дедушки – Льва Семеновича Соколовского. Он напуган.
Хозяйка, все еще приходя в себя от изумления, покачала головой.
– Боится, значит, старый хрыч? Немудрено.
– Как-то вы не очень дружелюбно о нем…
– А как заслужил, так и говорю.
– Тем не менее. Я узнала об этом случайно. Мне никто ничего не рассказывал. Но ходят слухи, что эти смерти связаны с каким-то темным прошлым трех друзей-охотников.
– Дождались-таки расплаты? – добавила вдруг Эльвира Марковна и засмеялась. – Комсючье проклятое. Партейцы-сволочи. Пустомели. Гореть им всем в аду.
– Почему вы так говорите?
– Потому что знаю больше тебя, девочка.
– Я в этом не сомневаюсь, но все же… Один из них мой дедушка…
– Да к черту твоего дедушку! – вдруг довольно резко бросила она.
– Мне сказали, что нынешний кошмар имеет свое начало в прошлом. В их прошлом: Калявина, Чепалова и Соколовского.
– А наши нынешние кошмары всегда имеют начало в прошлом. А у них, у этой тройки, было прошлое, и еще какое!
– Вы мне расскажете?
– А с какой стати?
– Просто. Мне же интересно.
– А мне безразлично, что тебе интересно.
– Я лично в чем-то виновата, что вы со мной так?
Кажется, этот вопрос растрогал хозяйку, но несильно.
– Мы все виноваты. – Даже ее лицо стало суровым. – Невиновных нет.
– А вот я за собой этой вины не чувствую, – совершенно честно призналась Юля Пчелкина, не имевшая ни малейшего отношения к роду Соколовских. – Как вы познакомились с дедушкой?
– С дедушкой! – елейным голосом передразнила ее Эльвира Марковна. – Сейчас расплачусь! – Она вытащила из пачки новую сигарету, щелкнула зажигалкой и закурила. – Мы с твоим дедушкой познакомились на премьере. Мы ставили «Трамвай «Желание». Я играла Стеллу. Хотела Бланш, но дали Стеллу. Для Бланш у меня была слишком роскошная фигура. Та должна быть посубтильнее. Отличная была постановка. Ну и втюрился же в меня твой дедушка, он тогда был одним их помощников мэра. Высокий, здоровенный. Властный. А мне уже было тридцать семь, я уже четырех мужей поменяла…
– Четырех мужей? – удивилась Юля.
– А что тут такого? Много?
– Да. Мне так кажется…
– Ах, тебе так кажется. – Эльвира Марковна сделала затяжку. – Милая девочка, жизнь – это книга. Огромная толстая книга! Роман твоей жизни. Твоего сердца. А мужчины – только страницы в нем. Перевернула одну, перевернула другую. Это и есть жизнь. Сколько тебе годков, девочка?
– Двадцать.
– А сколько было страничек? Ты – красотка. Так были странички?
– Были, – честно призналась Юля.
– И не одна страничка?
– Не одна.
– Вот видишь? Твой роман только еще начинается! Книга только в самом начале. И кажется, что так будет всегда. Так кажется лет до тридцати восьми, а потом женщина понимает: что-то не так! Не то лицо, не та кожа. Все куда-то исчезает! Уходит! Как в страшном сне. Это она попала в кризис среднего возраста, в шторм. Молодость уходит стремительно, к этому возрасту от нее не остается и следа. Но если ты красива, то у тебя еще есть годков пять-семь, когда ты будешь гордо держать голову и смело смотреть в глаза всем соперницам. Перед тем как понять, что вся жизнь – злой обман. И самообман. Но я отвлеклась, милая девочка. Вот когда я попала в этот шторм, я и встретила твоего дедушку. Сильного, богатого, наделенного властью. Он сделал меня своей любовницей.
– Прямо-таки сделал?
– А что ты хочешь? Когда у мужчины есть власть, и деньги, и сила, и воля к победе, он просто делает. Никого не спрашивает.
– Мы что, в диком лесу живем?
– А где, на облаках? – ответила вопросом на вопрос хозяйка и хрипло засмеялась, и смех ее быстро перешел в кашель. – Нет, девочка, на облаках это будет потом, попозже. Если еще туда пустят. А пока что мы все в лесу, и тут все построено по законам леса. Сила, деньги, власть – с одной стороны. Красота и умение ею пользоваться как оружием – с другой.
– А как же искусство, которому вы служите? Служили…
– Искусство? Ты про театр? Про лицедейство? Театр – площадное искусство, оно зависит от любви толпы и меценатов. Может, есть отдельные гении со своим мнением, свободной душой и гордым сердцем, но большинство актеров, даже самых талантливых, – марионетки и на сцене, и в жизни. И все, что им нужно в первую очередь, во вторую и в третью, и в десятую, – это любовь и признание. Признание и любовь. Толпы и меценатов. Твой дедушка был груб, по большому счету – хам хамом…
– Что ж вы так о нем?
– А как заслужил. Но я не договорила, – он пустила дым по кухоньке, – но в нем чувствовалась сила, а за это качество женщина готова простить и хамство и много другое. Главное, чтобы любил. А меня он полюбил. И я полюбила его. Пока он не решил подложить меня под своих друзей – уж больно у них слюнки текли!
Юля даже ушам своим не поверила.
– Как это так – подложить?
– А так это. Поначалу все было хорошо. Мы даже вместе ездили на охоту. В уральские леса. Вот где была сказка! Охотились на медведей. Два года так продолжалось. Вчетвером ездили. С Федей и Матвеем. Обычно мне мужики раньше надоедали, чем я им, у меня было больше секретов…
– Как это?
– А так это, девочка. Почему Шахерезада так долго избегала смерти? Потому что прерывала сказку на самом интересном месте. Пока у тебя есть секреты, твоему партнеру интересно с тобой. То ты одно предложишь, то другое. Умная баба растянет удовольствие на долгие годы. То так откроется, то сяк. А дура и себя выложит сразу и все про себя выложит в первый же день. Так что тут интересного, когда все и так ясно и видно? Тебе чаю налить еще?
– Нет, спасибо.
– Ты заслушалась, я смотрю.
– Так интересно, Эльвира Марковна, – честно ответила Юля. – Опыта набираюсь. Жизнь-то долгая впереди. Когда еще такое услышу?
– Набирайся, набирайся, деточка. Жизнь и впрямь долгая. Кстати, он не спился еще, дедок-то твой? Он уже тогда принимал по пол-литра коньяка в день – как ложку микстуры слизывал.
– Да, дедушка выпивает, – признала Юля. – Он большой мастер. Только пьянеть стал быстро.
– Ну, ясно. Не то уже здоровье-то.
– Значит, изменял он бабушке? Царствие ей небесное.
– И не только со мной. Он вообще никого не пропускал. Если что красивое видел. Брал! А ведь он жениться на мне обещал! – вздохнула она и покачала головой. – Говорил: разведусь со своей старухой! А я-то верила, дура, а? Так вот, остыл он ко мне разом. Я это поняла быстро. Была оскорблена до глубины души. Решила отомстить ему – закрутила роман с Матвеем, ему назло. Дура! Потому что назло. Оказывается, они уже обо всем договорились. Матвей упросил его передать меня ему.
– Правда?
– Еще какая правда. А ты не знаешь, как мужики баб передают друг другу? Вот и тут как по нотам разыграли! А потом и с Федей было. Они всем делились! Три скота. Говорю же: гореть им в аду.
– И дедушке? – вздохнула Юля.
– Ему в первую очередь. Но ты не мучайся, девочка. За таких дедов внучата не в ответе. Хочется так думать. – Она сделала затяжку, а заодно и паузу. – Но меня он не просто так бросил. Вот в чем все дело. – Она взглянула Юле в глаза. – Он себе другую нашел, на смену. Совсем молодую, как мне сказали. Там темное дело – поди разберись. А ту, небось, тоже другой заменил. И так по кругу, пока они в стариков не превратились.
– Когда они вас бросили?
– Вся эта команда охотников? В девяносто третьем году. Кажется.
– А в девяносто пятом году они прекратили и поездки на Урал и перестали быть охотниками.
– Как это так? – нахмурилась Эльвира Марковна.
– А вот так. И разбежались раз и навсегда. Перестали быть друзьями. Перестали даже общаться друг с другом.
– Быть такого не может, – изумленно покачала головой хозяйка дома.
– Я ведь грешным делом думала на вас, что это они из-за вас так разругались, не поделили…
– Из-за меня?
– Да.
– Ха! Из-за меня. Хотелось бы. Нет. Увы. Эх, – она покачала головой, – вот бы они переубивали друг друга из меня. Вот потеха была бы! Сердце бы мое успокоили. И душу.
– Что вы такое говорите, – укоризненно произнесла Юля.
– А что чувствую, девочка, то и говорю. Чего врать-то? Значит, по нашему городку расхаживает медведь и убивает бывших охотников, моих проклятущих любовников? Как интересно. И как страшно-то, а.
– Очень страшно.
– Твой дедуля небось забаррикадировался в своей крепости за городом? Он же за городом живет, в особняке, так?
– Да, так. Забаррикадировался.
– И стало быть, все думают, что смерть Федьки Калявина и Матвея Чепалова связана с их поездками на Урал? С охотой?
– Именно так. А в какие угодья вы ездили?
Юля поспешно вытащила из сумки блокнот, открыла его, щелкнула авторучкой.
– Хотите задокументировать?
– Ага. Можно?
– Пожалуйста. Мы ездили в Челябинскую область, в Кугарьякские, так кажется, угодья, под городком Бахчеевым. Там у них места были прикормленные.
– Запомнили все названия?
– Еще бы, столько пережито! Конечно, девочка. Я могу фотографию показать: мы там вчетвером.
– Покажите! – обрадовалась Юля.
Эльвира Марковна вышла из кухни. А Юля вспоминала фотографию трех охотников, украденную ими из дома Калявина. Оказывается, они ездили не только за медвежьими шкурами и острыми ощущениями охотников, но и за иного рода приключениями.
Актриса вернулась с фотографией, положила ее перед Юлей. На опушке леса четыре охотника в костюмах хаки. Все лица хорошо знакомы, но все моложе. Мужчинам лет по сорок пять, и моложавая дама с блестящими глазами и вообще в расцвете сил и женской красоты.
– Да, разница есть, – проговорила Юля.
– Ещё бы, девочка. Двадцать пять лет! Мне тут тридцать девять – я все еще хороша! И могу пленять мужчин. Может быть, не юношей, для них я уже дама в возрасте, но зрелых мужчин – легко.
– Это как раз те самые угодья?
– Они, Кугарьякские. Медведи, лоси, волки, лисицы. Любой зверь! Выбирай на вкус.
– А вот мне зверьков убивать жалко, – призналась Юля.
– И правильно, девочка, не надо никого убивать. Зверьков надо жалеть. Только мы это понимаем слишком поздно. Потому что потом эти звери, вон, как наш медведь на одной ноге, приходят к тебе и рвут тебя на части. Бог мой! – вдруг опомнилась она. – А ведь я тоже кой-кого убила! – Эльвира Марковна покачала головой. – Я про зверюшек, девочка. А если тот медведь и за мной придет? Ладно, – махнула она рукой и закурила уже четвертую сигарету. – Избавит от страданий! – и тотчас засмеялась. – Бац лапой, и готово.
Юля поморщилась:
– Дурная шутка.
– Какая жизнь, такие и шутки! В двадцать лет человек – слепой щенок и живет чувствами и мечтами, а вот потом… когда розовая дымка проходит и резкость картинки вдруг проясняется, милая девочка, – усмехнулась хозяйка, – и когда ты видишь перед собой шиш с маслом, вот тогда и приходит истинное понимание всей картины в целом.
– Печально вы рассуждаете.
– Вот что я забыла тебе рассказать. У этих трех барбосов, включая твоего дедушку, в тех угодьях был наводчик.
– Какой наводчик?
– Ну, как он там называется, кто говорит, куда надо бежать, чтобы подстрелить зверя? Забыла уже. Короче, лесник, егерь. Не важно. Звали его Филин.
– Филин?
– Ну да, сова. Он фантастически кричал совой. У-гу, у-гу, – тихонько прокричала хозяйка. – Не отличишь.
– У вас тоже хорошо получается.
– Спасибо, деточка. Я ж актриса. Так вот, он точно знал всех их секреты до единого. Потому что люди вокруг трех этих мудаков менялись, то и дело приходили новые, а егерь оставался все тот же.
– А имя его вы помните?
– Помню фамилию: Панкратов. Геннадий, кажется. Если он, конечно, жив. Если его еще медведи и волки не сожрали.
Юля записала, как зовут лесника.
– А сколько ему лет?
– Он их был постарше лет на десять.
– То есть ему должно быть уже лет восемьдесят?
– Ну да.
– Вряд ли жив.
Хозяйка пожала плечами:
– Он – маленький, сухой, а такие долго живут. Филин – живчик! Зверобой, блин.
Они допивали чай.
– А почему вы из театра ушли? – поинтересовалась Юля.
– Да это меня ушли. За дело. Могла загулять. Кризис стареющий дамы. Перевалит за сорок, начнешь познавать жизнь во всем ее великолепии, девочка.
– Телефон можно у вас взять?
– Конечно.
Хозяйка продиктовала – гостья набила номер.
– Ну, я пойду? – приготовилась встать Юля.
– Конечно. Иди, беги, лети! – пожелала ей Эльвира Марковна. – Ветром лети, голубка! Пока молода! Дыши полной грудью, ищи больших чувств и острых ощущений, ничего не упускай!
– Непременно. – Юля уже обувалась в коридоре.
– Чтобы потом не жалеть, что годы пропали напрасно. И влюбляйся почаще, девочка. – Эльвира Марковна уже открывала перед Юлей двери. – Помни, жизнь тебе предлагает огромную книгу, где каждый мужчина – новая страница. А у тебя, красотки, в руках целый фолиант!
– Тут бы не надорваться, – усмехнулась Юля.
– Ничего, ты спортивная. Крепкая. Все запомнила?
– Ваши наставления я запомню на всю оставшуюся жизнь. – Юля даже приложила руку к сердцу. – Честно слово, Эльвира Марковна.
Они распрощались очень тепло, почти приятельницами. Разве что не пообещали звонить друг другу.
На улице, пробежав под солнышком до машины, ярко сверкавшей красным капотом, Юля распахнула дверцу и прыгнула на сиденье.
– Возможно, нам придется слетать на Урал.
– Шутишь?
– Не-а.
– А что у нас на Урале?
Юля достала записную книжку.
– Челябинская область, город Бахчеев. Кугарьякские лесные угодья. Егерь Геннадий Панкратов восьмидесяти лет. Именно он готовил охоты для нашей тройки и знал все их секреты. Если Панкратов жив, надо будет лететь к нему.
– Это чересчур дорогие планы.
– А куда деваться? Но вначале надо узнать, жив он или нет. Для этого нам нужны Интернет и телефон. Все у нас под рукой. Поехали в «Колос»!
Через полчаса они уже знали все. Или почти все. Юля нашла номер кугарьякского охотничьего угодья, которое теперь называлось «Уральский медведь», и там ей рассказали, что егерь Геннадий Егорович Панкратов жив, но после второго сердечного приступа вышел на пенсию. Живет в Бахчееве у дочери. Иногда приезжает на прежнее место работы – поохотиться. Юля представилась дочерью одного из клиентов Панкратова и выразила желание приехать с мужем, пострелять по зверькам, а заодно набраться опыта у Геннадия Егоровича. И поскольку она лучше других умела забалтывать людей, то получила и домашний номер егеря, и сотовый. Оставалось позвонить, но компаньоны не решались. Что они скажут этому старику? Если они заденут тему, которой сам он не хотел касаться, то Панкратов положит трубку и больше никогда не заговорит с ними.
– Вот если бы нагрянуть и поставить его перед фактом, – лежа на диване в номере у мужчин, размышляла Юля. – Это было бы да. Прижать старика к стенке.
– А если бы еще переодеться привидением, а, Юленька? – вторил ей Феофан Феофанович, развалившись в кресле. – Как вы это умеете! У-уу! – Он вытянул волосатые ручки вверх и засучил пальчиками. – Говори, старик, хуже будет!
– Да-а, – мечтательно протянула Юля. – И сказать ему: я все знаю, не лги! Пришло время ответ держать, охотник!
– За зверушек и птичек! – вторил Феофан Феофанович. – У-уу!
Внезапно, словно решив поддержать архивариуса Позолотова, на улице завыла сирена – и вой стремительно приближался…