Ханну РайяниемиБелоснежка мертва
Нейролит:Вступление к рассказу «Белоснежка мертва»
Этот рассказ лучше всего читать на мониторе, надев гарнитуру для ЭЭГ.
«Белоснежка мертва» — мой самый амбициозный литературно-технологический эксперимент на сегодня. Мы с моим другом, Сэмом Холлидеем, математиком и специалистом по анализу данных, от нечего делать решили поиграть с интерфейсами мозг-компьютер. Нам посчастливилось получить небольшой грант от «Нью Медиа Скотланд» на изучение связей между этой новой технологией и художественной литературой.
Сначала мы хотели просто взглянуть, что происходит в мозгу человека, читающего научную фантастику. К примеру, озарение даёт очень примечательную спектральную картину, и мне было любопытно, сможем ли мы искусственно вызвать его у читателя. Однако скоро мы поняли, что ещё увлекательнее, когда сам текст меняется в ответ на мозговые ритмы. Мы решили написать текст, который читает вас, книгу-игру без сознательного выбора.
Найти рассказ, который сам попросится в такой формат, оказалось не легче, чем разобраться в тонкостях технологии. В конце концов я вернулся к архетипам, сказкам, выбору между двумя вариантами: жизнь и смерть, красное и зелёное, чёрное и белое. И мало в каких сказках этот выбор представлен лучше, чем в «Белоснежке».
Результат мы показали на Эдинбургском научном фестивале в 2013 году. Вы садитесь перед экраном, надев на голову гарнитуру Emotiv EPOC, которая сама по себе киберпанковский артефакт, периферийное устройство с четырнадцатью электродами, соединяющееся с компьютером по bluetooth. Сначала в вас кидаются словесные образы жизни и смерти. Сцена за сценой алгоритм машинного обучения определяет, к чему ближе отклик читателя, и по одному из десятков возможных путей ведёт к финалу сказки, который, как яблоко, либо красный, либо зелёный.
Проект нашумел, о нём рассказали в различных британских СМИ, включая журнал «Нью сайнтист». Я также выступил с докладом в «Гугле». К нашему с Сэмом восторгу, на базе опубликованного нами кода другие стали творить свой нейролит.
Белоснежка мертва
Принцесса спит на больничной койке, а молодой врач смотрит её сны.
Она — бледная тень красавицы: впалые щёки, спутанные чёрные волосы, едва розоватые губы. Её голова в шапочке для электроэнцефалограммы — лес проводов и электродов.
Она выглядит измождённой и старой. Кожа тоньше бумаги, вся в ранках и пролежнях. Зубы подпорчены кариесом.
Врач не видел никого прекраснее.
Она выдыхает, и на экране лэптопа взметается снежная вьюга.
Первыми были кошки: их сны сшивали из волн зрительной коры электричеством и алгоритмами.
Картинка пока расплывчата. В главном окне танцует, колеблется янтарное пламя. Программа сопоставляет его с коллекцией видеоклипов, мозаикой, собранной из фрагментов коллективного бессознательного.
Вот черепа рядком, оскаленные лики смерти. Рентгеновские снимки: мозги внутри хрупких вместилищ, на одном темнеет закорючка гематомы.
Ядерный взрыв. Вначале — ослепительное золотое солнце, идеальный диск. Вокруг яичной скорлупой нарастают гладкие белые кольца. Диск складывается, проваливается сам в себя, вот он уже неровный, двудольный, будто горящий ядерный мозг. С земли восходит и окутывает его перевёрнутая лавина пыли, яркие цвета взрезает серый, коричневый, и в конце концов перед нами лишь тусклый тёмный столб. Сотрясая динамики лэптопа, докатывается звук.
Зелёное яблоко. Оно медленно краснеет.
На экране растёт цветок. Съёмка ускоренная: пробиваются зелёные ростки, поначалу медленно, качаются в такт мерцающему небу и мелькающим теням облаков, затем делятся, ветвясь лабиринтом изумрудных развилок и языков-листьев, и наконец — огненный сполох лепестков и жёлтых тычинок.
В операционной бьётся обнажённое сердце, красное, мясистое, мягкое, — цвет грязной жизни, антитеза больничному голубому халату. Сердце дёргается, подпрыгивает и сотрясается, будто зверёк рвётся на волю из клетки рёбер. Разрезу не дают сомкнуться квадратные металлические расширители.
На голубоватой эхограмме медленно шевелится эмбрион, огромная голова на груди, крохотные ручонки сжаты в кулачки. Видя сны нерождённых, он пульсирует в такт биению сердца матери.
Сегодня она убьёт мужа.
Просыпаясь и вспоминая об этом, она чувствует, как ликование разливается по жилам горячим потоком, и сладко потягивается. Рядом никого: он на раннем совещании. Девчонка тоже смылась, судя по тому, что в доме тихо.
Она улыбается.
В утреннем свете она идёт по дому голышом, гордая безупречной кожей. Через несколько часов всё это будет её: чёткие обводы дизайнерской мебели, спокойствие оледеневшего причала и сауна на берегу. Все эти маленькие символы власти.
Она готовит кофе, садится на диван, прижимая горячую чашку к голому животу, и включает телевизор.
Впрочем, смотрит рассеянно. Она уже знает, что покажут завтра. Разбитое стекло, гололёд и кровь. Коричневый седан, который вылетел ниоткуда и смял машину министра с водительской стороны.
Не покажут, как она расстёгивает мужнин ремень безопасности, — и её последнюю улыбку в зеркале заднего вида. Это — только для него.
Её покажут после, бледную, убитую горем, но сильную, готовую взвалить на себя груз мужниных партийных обязанностей. На голове — белый бинт. Возможно, с пятном крови.
Она будет смотреться хрупкой и красивой.
Вот только что-то не так. Призраки завтрашнего дня шепчутся. И говорят не о ней, а о ней. Об умершей принцессочке с волосами цвета воронова крыла и розовыми щеками. Призраки никак о ней не наговорятся. А ещё день — и сучка будет жить вечно.
Этого допустить нельзя.
Она выключает телевизор. С чёрной плоскости экрана глядит пожилая голая женщина, бледная и сутулая.
Надо добиться, чтобы её забыли. Возненавидели.
Она вспоминает платье, которое девчонка шила — из того мульфильма, жёлто-синее, с красной бабочкой.
Пусть над сучкой потешаются. Это будет лучше всего.
Улыбка возвращается на её губы, она вновь чувствует себя красивой. И звонит по телефону.
Фотограф охотится на принцессу в лесу гиков.
Время к вечеру. На краснокирпичные стены старого завода льётся золотой свет. Отличный вышел бы снимок, если б не дети в гриме и с огромными бутафорскими мечами.
Мог бы лететь сейчас в вертолёте, пытаясь снять репортаж про чемпиона «Формулы 1» — его любовница обожает валяться в снегу после сауны. Но нет, из-за какого-то звонка приходится торчать на научно-фантастическом конвенте, чтобы подгадить маленькой девочке.
Добудь мне её фото. Такое, какие тебе удаются лучше всего. Ну, ты знаешь.
У него не было другого выбора — только подчиниться голосу. Голос знает слишком многое и крепко держит за яйца.
Камера холодная. Он делает несколько снимков, просто так, согреваясь. Мальчишки с бумажными пакетами на головах, в заляпанных кровью комбинезонах. Уже вполне оформившиеся малолетки в кавайных костюмах, розовых лосинах и школьной форме, пухлые губы от холода синие. Штурмовики и бэтмены. Принцессы пока не видно. «За что с ней так?»
Промельк жёлтого и синего. Ага. Он жмёт на спуск и едва не роняет камеру: на него рычит и суёт ему в лицо заляпанные кровью сиськи какая-то зомби-принцесса. Зубы её жёлто блестят, грим бледно-белый.
Принцесс тут навалом, и все в платьях одних и тех же цветов. Принцессы-супергероини, принцессы-вампирши, даже один мальчишка оделся принцессой. Фотограф чертыхается. Уже почти стемнело, и если не найти её поскорее, света для хорошего кадра не хватит. Под ложечкой заранее щемит. Снимки, однако, становятся лучше. Мускулистые юнцы с колючими причёсками и невозможно огромными мечами сидят кружком вместе с картонным роботом, играя в «Драконов и подземелья». Шестилетки вырядились хатифнаттами, существами из сказок про муми-троллей. Фотограф вдруг понимает, что ему и впрямь нравится. Когда-то давно он ловил мгновения в видоискателе, не думал о чёрных, красных и жёлтых заголовках. Спустя время он забывает обо всём и даёт цветам и картинам втекать в объектив.
Потом он видит её. Она сидит на тротуаре, будто не замечая холода. На щеке кровоподтёк — или очень умело нарисованный, или настоящий. Закрыв глаза, она курит косяк. Вот он, искомый кадр: дочь министра, наряженная Белоснежкой, покуривает травку.
Фотограф поднимает аппарат.
Но в объективе невольно видит реальность.
Кровоподтёк неподдельный. Вокруг глаз тёмные круги. Со странно голодным видом она что-то выглядывает в толпе.
Фотограф вдруг понимает, что она не хочет возвращаться домой.
Палец замирает на спуске. С минуту фотограф просто смотрит. Он ждёт, когда погаснет последний луч и все вокруг станут серыми. Она теряется среди них.
Катая во рту сигарету, он возится с картой памяти и айпадом. Пролистывает снимки и шлёт голосу тот, что с полуголой принцессой-зомби.
Фотография улетает со звуком разрезающей воздух лопасти вертолёта.
Мало-помалу мы собираем в стеклянном гробу все её кусочки, один за одним. Её электронные письма, посты в «фейсбуке», данные медицинской карты. Снимки, где она выпячивает сложенные бантиком губы, косплеит того или другого персонажа. Видео с конвента — то, где она улыбается.
Несколько часов мы кодим в темноте. Наши лица в свете мониторов, изрытые кратерами чужие планеты, сальны от недосыпа. В квартире жарко от дыхания наших машин.
Она пришла к нам в последний день конвента. В тот вечер мы вернулись домой героями. Мы пофлиртовали с косплеершами, поспорили о тонкостях «Звёздного пути» и «Властелина конец» с нашими соперниками, поохотились за автографами звёзд «Вавилона-5». В кои-то веки среди своих. Все мы ощутили потом некую перемену.