ну государь, ибо по его ловкости все происходило, но ему не хотелось раньше времени говорить о предстоящем, как о знаемом, поэтому он принялся гадать, анализируя обстановку.
— Побита наша рать в Эстонии, как ее покинул государь, — рассуждал Годунов. — Хочешь или нет, а пошлешь к шведскому королю посольство. Не тебе ли его возглавлять?
— Отчего мне? Есть же дьяки Посольского приказа, есть бояре думные. Не окольничему же ехать послом.
— Может, не послом, а для пригляду?
— Это — иное дело.
— Но вполне другое ждет тебя: посольство в Польшу.
— В монастыре мне сказывали, что там королем поставлен какой-то венгр безродный именем Баторий.
— Да. Неожиданно. Царь Иван Васильевич нашими усилиями, — он сделал нажим на слово нашими, — отпал. С остальными тоже не сладилось. Тут и появился откуда ни возьмись венгр. Вовсе не знатный, не велелепный даже, но, сказывают, умен и хитер. Еще, говорят, будто обещал сейму вытеснить Русь из Ливонии. Русь и Швецию. Вот и непонятно, начнется ли война, продолжится ли мир? Оттого, думаю, пошлет наш царь посольство к Баторию.
— Ой, ли? Скорее государь сам станет ждать послов из Польши, а не унизится первым посольством.
— Я иного мнения.
Вот так, рассуждая можно сказать пустозвонно, когда переводили коней на шаг, коротали они дорогу. Когда же надоедало гадание, пускали коней рысью. Но не все же время рысить, нужно непременно давать коням передышку. Тогда снова начиналось домысливание.
Одно из них показалось им самым верным: поход на Астрахань.
— При мне дьяк Разрядного приказа докладывал, будто несколько ногайских князей замечены в непослушании. Рать они собирают для большого похода, посылая сакмы лазутить и грабить украинные царевы земли. Царю об этом сказано тут же, как вернулся он из Эстонии. Он при мне велел готовить рать. В Нижнем Новгороде устраивать полки.
— Не велико у меня умение воеводское, чтобы такую рать доверил бы мне Иван Васильевич. Полком воеводить — иное дело.
Этот вариант они и перемалывали в дальнейшем. Более того, начали даже обсуждать, что бы следовало сделать для более надежной охраны и обороны окраинных земель, всего порубежья, да и Москвы тоже, и Борис снова показал свое умение зорко видеть завтрашний день.
— Поле нынче, почитай, пустое. Ничего нет, кроме редких казачьих куреней да их крепостиц. Если мы не заполним пустоту, ногаи и татары никогда не утихомирятся. Нужно нам в Поле крепости возводить, заселять землю, оберегая новоселов заставами. Вплоть до Дона. А затем, переждав немного, чтобы Крым и Турция, смирившись, привыкли к этому, еще дальше шагнуть. Тмутаракань вернуть Руси, а там, глядишь, и Тавриду.
— Помнится, Михаил Воротынский, земля ему пухом, вот это же предлагал Грозному. Отмахнулся тот, как от назойливой осенней мухи.
— Может и сейчас отмахнуться, но все равно нужда заставит калачи есть.
Не думали они во время этого разговора, что именно им самим предстоит воплощать в жизнь часть весьма мудрого плана, а для полного его исполнения потребуется без малого двести лет.
Через пару дней предстали они пред царские очи, и тот начал с предупреждения Богдану:
— Еще раз допустишь самовольство, пеняй на себя. Теперь же милую и очиняю тебя оружничим.
Ого! Аптекарский приказ под руку. И сыск. Вот причина зависти Годунова. Он сам рвался к этому посту и надеялся получить его. Еще тогда, когда покойный Малюта свел их для тайного сговора. Оттого он так уверенно заявлял, что исполнимо извести и самого царя, и сына его, Ивана Ивановича. Сорвалось, выходит.
«Что же, придется мне заменить Бориса в этом щекотливом деле».
А государь продолжал:
— Начнешь пригляд за тайным сыском и Аптекарским приказом не вот так, сразу. Вначале исполнишь два моих важных поручения, за которые Бог простит тебя, да и меня тоже, ибо вынуждает меня к этому сам рвущийся к престолу.
Поняли оба, о ком идет речь. У Богдана защемило сердце, а Борис великим усилием сдержал торжество.
Грозный, не заметив ничего в поведении дворовых слуг, продолжал:
— Знать мне дали, что брат мой коварный, кому я простил попытку захватить трон, торопя смерть мою, дал доброе место в Кремле для постройки терема, отдал ему Боровск, Дмитров, Звенигород, взяв взамен лишь Старицу, не утихомирился. Волхвов и колдунов собрал в Дмитрове и даже в Кремль их звал, чтоб порчу на меня и на сына моего наслать. Могу ли я такое простить?
Ловок Борис. Ох и ловок. Перевалил все свои каверзы на князя Владимира, а сам потирает руки от удовольствия. Похоже, знал он, чего ради спешно звал к себе царь его, Богдана Бельского.
«Посольство! Воеводство! — возмущался Бельский, ловко скрывая ярость. — Да, родственничек! Ничего, теперь я оружничий!»
— Не знал я ничего этого без Малюты, ока моего любезного, всевидящего, что крамола голову подняла, а дознаться некому, — со вздохом продолжал Грозный исповедь. — Вот и не знавши ничего, решил я доверить коварному брату рать, которую велел ополчать в Нижнем Новгороде и по воде спускаться в Астрахань, чтоб наказать непослушных ногаев. Получив же весть о замысле против меня и наследников моих, передумал волю свою. Вдруг, получив в руки рать великую, Владимир не к Астрахани ее поведет, а на Москву. Или объявит себя великим князем Поволжья и Сибири. В Костроме, где он сейчас речной флот готовит, его величают царскими почестями. Смущает меня и то, для чего он взял с собой всю семью, которую отправил вначале в Дмитров, а вот теперь перевез в Кострому. Не иначе, как с умыслом тайным.
— Скажи, государь, тайно ли казнить намерился, либо принародно?
Замешкался с ответом Грозный, вот тут и поспешил со своим словом Борис:
— Позови, государь, его к себе. Вроде бы на совет по новой вести, полученной, якобы, из Астрахани.
— Оно так-то лучше бы, только не заподозрит ли коварный брат мой неладное? Улепетнет, чего доброго, в Нижний Новгород. Ледоход прошел, вода чистая. Ладно ли такое?
— Мы с Богданом подумаем, как избежать подобного.
— Думайте, только недолго. Завтра чтобы — в путь.
«Вот присасывается пиявкой! — негодовал, можно сказать, Бельский. — Неужто без него не смогу сделать все, как требуется?»
Пыхти, однако, не пыхти, а слово царем сказано, его не изменишь. Придется совет держать и вдвоем докладывать о замыслах своих. Если удача, то царская милость на двоих, а просчет — Бельскому головой отвечать.
«Ладно! Сочтемся!»
Уже через полчаса обмена мнениями готов был план. Ниже Костромы, в Караваеве, а для надежности и в Наволоках посадить засады для осмотра всех судов, какие станут спускаться вниз по Волге. В Ярославль тоже послать пару сотен из царева полка. В Кострому ехать Бельскому с малой охраной и путными слугами. Как гонцу царскому ехать. Но тайно под рукой держать до полутысячи мечебитцев конных. Да так укромно, чтобы не прознал бы о ней князь Владимир. Но обмозговав все, Богдан и Борис не поспешили к царю, решили повременить до вечера. Пусть не считает, что плевое задание он им дал.
Иван Васильевич одобрил план без всяких поправок. Высказал лишь одно пожелание.
— Семью его тоже надо привезти.
— Приглашу, государь, и ее, — пообещал Бельский. — От твоего имени. Погостить, мол, у царя, пока решаются ратные дела. В крайнем случае, принуждением привезу.
— Согласен. Но без принуждения лучше.
И снова Годунов с советом:
— Не оставишь же ты, государь, без внимания тех, кто встречал в Костроме крамольного князя с крестами и хлебом с солью и великою честью?
— Не оставлю. Всех в Москве или здесь, в Слободе, казню. Но после, когда рассчитаюсь с коварным Владимиром.
«Выходит, и это — мне», — подумал Богдан и не ошибся. До самого конца доводить расправу Грозного с князем Владимиром. Даже с его матерью. Но к этому время еще подойдет. Сейчас же нужно споро готовить в поход тайную полутысячу, рассылать засады по берегу Волги, слать сотни стрельцов в Ярославль и готовиться к отъезду самому, ибо любая задержка может вызвать не только недовольство Грозного, но испортить все дело: кто поручится, что нет в Александровской слободе тайного сторонника князя Владимира, который успеет предупредить Кострому, а она возьмет и ощетинится.
Неясно и то, как поведет себя Борис. Его тайные мысли не раскусишь.
Отправлены засады, ушла и полутысяча, воевода которой с Бельским до мелочей обговорили, как станут взаимодействовать; пора в дорогу и самому Богдану. Но как предстать пред князем Владимиром? В парадных доспехах или в охабени[22] с собольим воротником-кобенякой поверх камзола и в собольей же шапке? Выбрал второе, ибо доспехи могут насторожить.
Ни к чему все эти мудрствования. Либо князь Владимир ловко притворяется, либо и в самом деле не имеет крамольных намерений, свыкся о тем, что престола ему не видать. Принял он посла Ивана Васильевича со всеми почестями и, посчитав его посланным узнать, как идет подготовка речной флотилии к походу на Астрахань, сразу же поехал с ним к затону, где уже были спущены на воду не только ладьи и раньшины[23], но и юмы для перевозки большого огневого наряда.
— Сразу же, как прошел ледоход, все построенные каравелами суда спустили на воду, чтоб не рассыхались. Через неделю придут корабли и плоты из Ярославля и тогда спускаюсь в Нижний.
— Все увиденное обскажу царю Ивану Васильевичу, но вернее меня ты, князь, обо всем поведаешь царю сам.
— Как? Ты, стало быть, не для смотрин?
— И да, и нет. Поглядеть велено, но главное, звать тебя в Александровскую слободу на совет. Новые вести пришли из Астрахани, вот что-то придется менять. Звал Иван Васильевич и семью твою погостить. Когда ты в Нижний подашься, он ее с собой возьмет в Кремль. Не везти же тебе в поход жену и юных сыновей?
— Вестимо, нет. На днях думал отправить их в Дмитров. Но если царь зовет в гости, как не уважить?
Вот так все и уладилось. За пару дней составили поезд с крытыми повозками для женщин и детей. И даже для дорожного скарба, сам же князь Владимир, как и его путные слуги — верхами. Выехали на рассвете, и будто природа выведала о последнем пути обреченных, полила на них свои слезы.