Прошло, однако же, несколько дней, пушки не появлялись, о них даже перестали вести речи, и тогда вновь забузила шляхта, а ее тут же поддержали наемники. Ни главнокомандующий Мнишек, ни полковники, ни командир гусарской роты ничего не могли поделать. Наемники и шляхтичи начали сборы к отъезду домой. Обозы погружены. Вечерний пир перед дорогой и с рассветом — в путь. Но до рассвета все переменилось: прискакал вестник от дворянина Митькова к царевичу с великой радостью:
— Путивль присягнет тебе, царевич! Воеводы повязаны и будут переданы в твои руки. Дворянин Митьков, дьяк Сутупов и их друзья держат город в руках, ожидая твоего приезда.
Пир горой. Особенно начали бахвалиться шляхтичи: знают, стало быть, силу польского воина, понимают, что устоять против этой силы не смогут, вот и сдают крепость за крепостью.
Казаки собрались было намылить шеи трусливым хвальбушам, но атаман Белешко пригрозил:
— Выгоню вон из стана. Поганой метлой! Вы дело делайте, а не перечьте пустословию!
— Да мы не всерьез хотели, а остепенить. Ладно. Не станем.
Утром армия под началом Мнишека тронулась по дороге в Путивль, а уже на полпути их настигла еще одна не менее радостная весть: на сторону Дмитрия Ивановича перешел Рыльск, восстал Курск; а вскоре армию догнала еще одна радость: на сторону царевича перешли Кромы и вся Кромская волость.
Город за городом присягали царевичу. Очередь дошла и до Царева-Борисова, который Годунов считал самым верным своим оплотом, восстала Орловщина — юг Руси ускользал из царских рук.
Все это не могло не радовать оружничего, кому вести поступали отовсюду с завидной поспешностью, но он все более и более начинал осознавать, что до полной победы царевича ой как далеко. Разрядный приказ, спохватившись, начал сосредотачивать крупные ратные силы в Новгороде Северском, готовя решительное сражение с войском царевича, и этот бой может коренным образом повлиять на ход дальнейших событий. Более того, круто изменить их не в пользу претендента на престол. Тем более, что сил у Дмитрия Ивановича под рукой маловато — всего около сорока тысяч, у Басманова же и иных воевод почти шестьдесят. Вот-вот армии встанут друг против друга, а Бельский, как ни старался, изменить сложившееся положение не мог.
И тут, как говорится, сам Бог ему помог. В его кремлевский дом пожаловал подьячий из Сыска. Обращается с поклоном:
— Не обессудь, оружничий, тебя просит к себе тайный дьяк. Говорит, дело весьма спешное.
— Передай, следом за тобой иду.
Тайный дьяк встретил Богдана краткой фразой:
— Садись, оружничий. Слушай.
Как с подчиненным. Странно. Ну да ладно. Послушать можно. Судя по тому, как ведет себя, у него весьма важная новость.
Уж куда важней.
— Троих иноков послал царь в Путивль. Письмо дал им призывное, но главное — яд. Отравить Дмитрия.
Не сказал царевича или Дмитрия Ивановича. Осторожничает.
— Что предлагаешь?
— Пошли своих боевых холопов и перехвати.
— Надо ли? Пусть добираются до Путивля. Думаю, они не смогут там ничего худого сделать. Город присягнул царевичу.
— Ишь ты, — хитровато улыбнулся тайный дьяк. — Пусть, значит, добираются?
— Пусть. Не наше это дело, а царево.
Не стал делиться Бельский своим планом, моментально у него возникшим, и, видимо, правильно поступил. Подозревал оружничий тайного дьяка в двойной игре не без основания, особенно после того, как Годунову стало известно о готовящемся на него покушении во время охоты. И глухой ночью, в полной тайне даже от остальных слуг, из конюшни двое боевых холопов вывели верховых и заводных коней. Им надлежало в укромном месте дождаться рассвета, и как только откроются городские ворота, скакать в Путивль к дворянину Григорию Митькову.
Намного опередили иноков гонцы Богдана, и в Путивле подготовились встретить двоедушников достойно. Едва вошли в город под видом бродячих монахов, как их взяли под белы ручки к их великому изумлению.
— Вас примет сам царевич Дмитрий Иванович. Вы, видимо, пришли к нему в гости, ибо знали его в послушании, вот и побеседуйте с ним по душам, вспоминая минувшие дни.
На троне, когда их ввели в приемный зал, восседал не он сам, а шляхтич Иваницкий. Иноки, никогда не видевшие Дмитрия, тут же принялись разоблачать его:
— Мы признаем тебя. Ты послушник Григорий Чудова монастыря. Сколько раз мы стояли рядом на молитвах.
И вот тут вошел сам Дмитрий.
— Пытать их, обыскав.
Нашли и призывное письмо к горожанам и гарнизону Путивля, нашли даже яд. А под пытками они сознались, кто их послал. Более того, выдали двух изменников в ближайшем окружении Дмитрия, коим и предстояло подсыпать яд царевичу в питье.
Изменников казнили. Иноков отправили обратно в Москву с ответным письмом. Первое — Годунову. В нем Дмитрий Иванович с отеческой заботой советовал захватившему незаконно престол мирно оставить трон и свет, заключившись в монастыре и живя во спасение своей великогрешной души, а если нет такого желания, то принять яд для него, наследника престола по родовому праву предназначавшегося.
Второе письмо — патриарху Иову. С укором в злоупотреблении церковной властью, тем более, что сам Бог благоволит ему, сыну Грозного, и смертельный грех священнослужителей идти против воли Господа Бога нашего.
Письма вручили и патриарху, и царю как раз в тот день, когда ему исполнилось пятьдесят три года, и поначалу было похоже, что оно никоим образом не повлияло на дела кремлевские, на состояние духа самого самодержца. В урочный час он, как обычно, чинил суд в Боярской думе, после чего принимал гостей в Золотой палате и обедал с ними, принимая поздравления с днем рождения. Но едва встал из-за стола, покачнулся, чуть нё упав. Из носа, ушей и рта хлынула кровь, переполошив гостей. Набежали врачи-иностранцы, коих Годунов буквально носил на руках, принялись потчевать разным, но ничто не помогало. Едва государь успел принять постриг с именем Благолепа, благословить сына на российский престол и испустил дух.
По Москве пополз упорный слух, что Годунов сам умертвил себя, но Богдан даже не сомневался, что это досужий вымысел. Борис очень любил власть и по собственной воле никогда бы ее не отдал.
Хоронили царя с честью. Что творилось в душах придворных, грусть или радость, оставалось тайной каждого, на миру же христианский долг исполнялся с прилежанием и показной старательностью.
Упокоили невольного тирана в храме Святого Михаила в ряду потомков Владимира Великого. И тут же, едва отпев умершего царя, присягнули царице Марии и детям ее, царю Федору и Ксении. Ничто вроде бы не предвещало грозы с ураганом, сметающим все на своем пути.
Первые шаги юного царя — приблизить к себе надежных советников. Немедленно послал он к знатнейшим и опытным боярам (князю Мстиславскому, князьям Василию и Дмитрию Шуйским) приказ оставить войска и прибыть в Москву. Вызвали и Петра Басманова, дабы ободрить его и назначить главным воеводой всего войска, выставленного против царевича Дмитрия. Не обойден вниманием оказался и Богдан. Не очинив боярством, велели заседать в Думе, надеясь на его опыт оружничего и хорошее знание обстановки.
Не только наивные, но и нелепейшие шаги. В первые же дни Бельский встретился для тайной беседы с князем Мстиславским, чтобы продолжить прежний разговор.
— Федору Борисовичу ты, князь, не присягал. Москва уже присягнула новому царю, ты же уйди от нее. Тебя призвали в советники, и это очень важно, если у тебя будут развязаны руки.
— Служить Федору, отпрыску Годуновскому, я не стану. Даю слово. Там, под Новгородом Северским, мы с Басмановым без особого труда разбили бы войско Дмитрия Ивановича, собранное с бора по сосенке. Каждый ратник храбр и даже, возможно, ловок в сече, некоторые из низовских воевод, атаманов и сотников смекалисты и имеют навык ратный, но главный воевода и его ближайшие советники — неумехи. Пустое место. Мнишек только лишь носит с гордостью чин воеводы, а ни навыка, ни ратной сметки не имеет. Да и где ему было приобрести опыт? На Сандомирском воеводстве?
— Но теперь тихого противостояния мало. Теперь пора выступать открыто.
— Но как? У меня первое воеводство берет Басманов. Его, как мне известно, Федор определил уже.
— С Басмановым я тоже говорил прежде, поговорю и теперь, но прошу, князь, и тебя не оставаться в стороне.
— Обещаю твердо. И не только сам повлияю, но и своих друзей-бояр попрошу. Мало кто примет Федора, как законного наследника. Особая у меня надежда на князя Ивана Воротынского. Он славен подвигами отца и своими порубежными делами. Басманов его уважает.
— Верно. Князь Воротынский надежен. Он с нами.
Следующий разговор с Басмановым, почти такой же, как и с Мстиславским. Он видел, что князь-воевода Мстиславский затягивает решительную сечу сознательно, и не противился этому. А сейчас, если удастся не целовать крест мальчишке Федору, он готов сделать решительный Шаг.
Воротившись к войску, Басманов повел хитрую игру. Дело в том, что с ним послан был для присмотра и для освящения присяги царю Федору митрополит Исидор, и противиться присяге он не стал, хотя сам увильнул, уверив Исидора, что присягнул уже в Москве. Басманов позволил войску присягнуть честь честью, когда же митрополит уехал обратно в Москву, позвал к себе воевод: князя Василия Голицына, его брата, князя Ивана и Михаила Салтыкова.
— Товарищи мои ратные, я в Москве получил твердые доказательства тому, что тот, кого клевреты Годунова называли и продолжают называть Самозванцем, есть на самом деле истинный сын Ивана Грозного. Оружничий Бельский по духовной Грозного назначен был опекуном Дмитрия, это всем хорошо известно. Так вот Богдан Яковлевич сохранил жизнь царевичу.
— Но Годунов заколол Дмитрия?!
— Нет. Царевича Бельский подменил еще по пути в Углич. С согласия царицы и ее родственников: отца Федора Федоровича и брата Афанасия.
Недоверчивое молчание. Тогда Басманов спросил:
— Неужели вы считаете короля Польши Сигизмунда Третьего полным дураком и слепцом? Разве он признал бы Дмитрия Ивановича законным наследником, если бы Бельский и Нагие не представили ему твердых доказательств? Эти доказательства есть. Но о них известит народ сам оружничий в час торжества законного права. Так он поклялся мне. Мне он привел часть этих неоспоримых доказательств, но я тоже дал слово до времени о них молчать. До полной победы царевича. Вас же прошу поверить мне на слово. Если вы готовы встать на сторону Богом избранной династии, скажите сейчас же, если имеете желание холопствовать под рукой отпрыска безродного и коварного Годунова, воля-вольная.