Еще одна коллекция восхищала посетителя, впервые входившего в кабинет в Шенбурге, на Ашаффенбургерштрассе: за стеклами шкафа выставлены многочисленные разноцветные флажки. Это вымпелы клубов, где выступал Ласкер, и всевозможные значки. Искусно разрисованные прямоугольные вымпелы перемежались с треугольными, квадратными, круглыми. Тут же висела студенческая шапочка, напоминая о днях молодости хозяина.
– Вы все еще интересуетесь шахматами? – спросил Ауес Ласкера, когда тот вернулся в кабинет. – Бильгера читаете?
На углу столика лежала раскрытая огромная толстая книга – справочник по теории шахматных начал.
– Это случайно. Смотрел одиннадцатую партию, захотел справиться по дебюту.
– Доктор, мы надеемся увидеть вас вновь чемпионом, – высказал Ауес мечту всех немецких шахматистов.
– Куда уж мне! Мое дело теперь писать. Нужно дать дорогу молодым.
Эммануил Ласкер, уступив в двадцать первом году звание чемпиона мира Капабланке, редко теперь играл в турнирах. Математические проблемы больше волновали его пытливый ум, философские трактаты ждали в шкафу своего завершения. Недавно он удивил всех: в лучшем берлинском театре была поставлена его пьеса. Казалось бы, достаточно занятий для одного человека, но нет, не таков Ласкер! В последнее время его заинтересовала еще одна проблема. Знакомые улыбались: Ласкер открыл школу карточных игр: бридж, скэт – три класса по восемь слушателей в каждом. Потеряв шахматную корону, бывший чемпион, видимо, хотел стать королем бриджа.
Пусть смеются – на то они и люди, чтобы смеяться над тем, что им непонятно. Ласкера интересовала теория борьбы во всех ее проявлениях; он хотел исследовать ее законы сначала в близкой и знакомой ему области – шахматах, картах, математических играх. Почему одному человеку везет в жизни, в делах, в игре, другой же вечно терпит неудачу? Почему на рулетке цифры выпадают в особой, трудноуловимой закономерности? Почему в картах везет сначала одному из играющих, но после его грубой ошибки фортуна сразу от него отворачивается? Почему? Как много таких «почему» во всех играх, да и в жизни.
Значит, есть какая-то логика в той неизвестной пока закономерности совпадений, которую люди называют везением. Открыть эту закономерность, научиться распознавать извилистые пути фортуны – вот цель, поставленная Ласкером. Главную роль в этом исследовании он отводил, конечно, шахматам: здесь его познания, как нигде, велики, здесь он дал множество примеров стойкой защиты, основанной на знаниях психологии борьбы. Недаром же его за спасение многих безнадежных партий не раз обвиняли в том, что он гипнотизирует своих противников.
Горничная принесла кофе, гости разместились в глубоких креслах. Хозяин нажал кнопку, и крышка квадратного, покрытого зеленым сукном столика перевернулась. На другой стороне была шахматная доска: столик как бы символизировал два увлечения хозяина: шахматы и карты. Земиш быстро расставил шахматные фигурки, и вскоре все трое углубились в изучение ходов, сделанных в далеком Буэнос-Айресе, за пятнадцать тысяч километров от Берлина. Они были похожи на колдунов, застывших в таинственном священнодействии. Лишь дым сигар, клубившийся над склоненными головами, да редкие восклицания поощрения или недовольства говорили о том, что вое трое живы или по крайней мере еще не заснули.
– Я так и знал! Что-нибудь в этом роде должно было произойти, – первым нарушил тишину Ласкер.
Партия кончилась, и все трое откинулись на спинки кресел.
– А почему, доктор? – спросил Земиш. Он был замкнут, неразговорчив – наверное, болезнь наложила отпечаток на его характер, но сейчас и он оживился.
– Только потому, что он проиграл предыдущую, одиннадцатую партию. Точнее, как ее проиграл.
Экс-чемпион вспомнил, какое сильное впечатление произвела на него эта победа Алехина над Капабланкой. Даже он, Ласкер, был поражен глубиной и смелостью замыслов Алехина, точностью его маневров.
– Да, партия высокого класса, – вмешался в разговор Ауес. – Недаром кубинец заявил одному корреспонденту: «Я такие партии выигрывать не умею!»
– Почтенный сеньор Капабланка забыл добавить: «Я и проигрывать такие партии не умею», – сведя густые седые брови, добавил Ласкер.
– Как это понять, доктор?
– А так, что проигрыш в подобном стиле для Капабланки смерти подобен. Такие поражения выбивают его из равновесия.
– Тогда понятно, почему вы предсказывали победу Алехину в двенадцатой партии.
В кабинет вошла фрау Марта Ласкер, маленькая женщина с широким добродушным лицом и короткими волосами. С первого взгляда запоминался ее большой лоб и маленький вздернутый нос. Она поздоровалась с гостями и, не желая им мешать, сразу же ушла к себе.
Глядя на эту партию, трудно представить, что ее играл Капабланка, – продолжал разговор Ауес. – Грубая ошибка, элементарный просчет. Чемпион мира не видел, что теряется ладья!
– А это играл не Капабланка, – озадачил собеседников Ласкер.
– Позвольте, доктор! – почти одновременно воскликнули оба.
– Нет, ходы, конечно, делал Капабланка, но это был совсем иной Капабланка. Не тот, к которому мы привыкли.
– Это, конечно, интересно, но… я ничего не понимаю, – сознался Земиш.
– Вам приходилось когда-нибудь видеть матч боксеров? – спросил Ласкер.
– Да, я очень люблю бокс, – кивнул Ауес.
– Так вот, иногда во время боя один из боксеров наносит вдруг противнику сильнейший удар. Не нокаут, не такой, чтобы сбить с ног, но все же удар достаточно сильный.
– А кто разберет: когда удар сильный, когда нет? – развел руками Земиш. – Я знаю одно: упадет и до счета десять не поднимется – значит, получил удар достаточно сильный.
– Это нокаут, конец боя, – продолжал Ласкер, – но бывают незаметные на вид, несильные удары, а боксер от них качается, еле держится на ногах. Перед глазами все плывет: и ринг и зрители.
– Это так называемое состояние «грогги»: пьяный, еле держащийся на ногах, – подтвердил Ауес.
– Да, да! Такое же состояние «грогги» бывает и у шахматиста. Проигрыш партии – сильнейший удар по психике мастера. Он тоже качается, проигрыш выбивает его из колеи. Спортивная стойкость шахматиста, как боксера, определяется тем, насколько быстро он сумеет выйти из такого состояния.
Действительно, шахматное «грогги»…– задумался Земиш. – Вы правы, доктор. Кто проигрывал несколько партий подряд, одну за другой, тот уже не в состоянии выйти из такого «грогги».
– Шахматы – борьба нервов, – продолжал экс-чемпион, – и побеждает только тот, кто умеет хорошо выигрывать, но, что не менее важно, и хорошо проигрывать.
– О, это многие умеют! – воскликнул Ауес.
– Нехитрое искусство, – поддержал его Земиш.
– В том-то и дело, что очень, очень хитрое. К сожалению, психология шахматной борьбы совсем еще не разработана. Пока изучают лишь теоретические варианты. Нет, это тоже нужно, – поспешил добавить экс-чемпион, вспомнив, что Земиш является отличным знатоком именно теории дебютов, – но я верю, что будущее поколение шахматистов начнет уделять самое серьезное внимание психологии шахмат.
Хозяин поднялся с кресла. Кончилась сигара, а без нее он не мог жить ни минуты. Достал из шкафа маленький полированный ящик, вынул из него сигару. Когда крышка ящичка открылась, комнату наполнили звуки неаполитанской песни. Ласкер рассказал, что эту шкатулку ему подарили итальянские шахматисты.
– Я утверждаю, что в двенадцатой партии играл не Капабланка, – вернулся к прерванному разговору Ласкер. – В самом деле, посмотрите, какие ходы делали черные. Даже не верится, что это играл мастер.
– Вот именно. И это Капабланка, с его знаменитой интуицией, точностью, – поддержал хозяина Ауес.
– Завтра ои сам не узнает своих ходов, – продолжал экс-чемпион, – не поверит, что это он так плохо играл. Но после поражения он просто не в состоянии делать хорошие ходы – все привычные качества шахматного борца у него пропали… Есть три категории шахматистов, – продолжал Ласкер после небольшой паузы. – Одни после проигрыша играют так, будто ничего не произошло. Сила игры их не падает, нервы целиком контролируются разумом. «Грогги» у таких шахматистов короткое, проходит быстро и на последующей игре не отражается.
– Кто, например, доктор?
– Такими были Стейниц, Шлехтер. Из живущих сейчас – Видмар. Думаю, что ваш покорный слуга также относится к этой же категории.
– Вы что, совсем не расстраиваетесь после поражения? – спросил хозяина Ауес. – Вам все равно: выиграли вы или проиграли?
– Конечно, расстраиваюсь. Кому приятно проигрывать? Но нужно уметь сдерживать себя, чтобы на следующий день играть с обычной силой и уверенностью. Такого равновесия мне, к счастью, удавалось добиться.
– А что Капа? – спросил Земиш. Многое из того, что говорил экс-чемпион, было известно Земишу по собственному опыту, однако и его заинтересовала эта своеобразная классификация мастеров.
– Капабланка редко проигрывает, в этом особенность его стиля, но, может быть, именно поэтому проигрыши сильно отражаются на его психике. В его практике редки случаи, когда он проигрывал две партии подряд, но это лишь потому, что на следующий день после поражения он, как правило, избегает боя и делает быструю ничью. Ему нужно время, чтобы прийти в себя.
– А к какой категории вы относите Алехина?
– Русский чемпион – редкий тип бойца. Он сумел воспитать в себе такие боевые качества, такую сильную волю, что, как ни странно, на следующий день после проигрыша он играет еще сильнее.
– Да, да, вы правы! – подтвердил Ауес. – Мне всегда говорили, что опаснее всего играть против Алехина, если он накануне потерпел поражение.
– Вспомните турнир четырнадцатого года в Петербурге. Алехин был совсем молод и, казалось, недостаточно устойчив. Что же происходит? В предварительном турнире молодой мастер проиграл мне. И что, расстроился? Как бы не так! На следующий день он громит Тарраша, а еще через день Маршалла. Двух гроссмейстеров, да еще каких!
– Деморализовался! – усмехнулся Земиш. – Расстроился!