Однако он всего лишь потерял сознание и упал на лестницу.
IX«НЕВЕРОЯТНЫЙ» И «ПОРАЗИТЕЛЬНАЯ»
На него повеяло свежестью, и это привело его в чувство. Он обвел все еще затуманенным, тусклым взором помещение, в которое попал.
Здесь не было ничего угрожающего.
Это был будуар, служивший одновременно туалетной комнатой; стены его были обтянуты блестящим атласом серо-жемчужного цвета с орнаментом из букетов роз. Раненый лежал на софе, обитой той же тканью, что и стены.
Стоявшая позади него женщина подпирала его голову подушкой; другая, стоя подле него на коленях, обтирала его лоб благоухающей губкой.
Вот откуда возникло приятное ощущение свежести, что привело его в чувство.
Женщина или, скорее, девушка, обтиравшая лоб раненого, была миловидной и изящно одетой, но то были изящество и привлекательность субретки.
Молодой человек не стал задерживать на ней взгляда, а перевел его на другую женщину, явно хозяйку первой, и радостно вскрикнул: он узнал в ней ту самую особу, которая из окна своего дома предупредила его об опасности.
Он попытался приподняться к ней навстречу, но две белые руки легли на его плечи и удержали его на софе.
— Потише, гражданин Костер де Сен-Виктор! — сказала молодая женщина, — сначала нужно перевязать вашу рану, а затем мы посмотрим, как далеко будет дозволено зайти вашей благодарности.
— Ах, ты меня знаешь, гражданка, — промолвил молодой человек с улыбкой, обнажившей зубы ослепительной белизны; он смотрел на нее своими сияющими глазами — перед таким взглядом редкая женщина могла устоять.
— Прежде всего я позволю себе заметить, — ответила женщина, — что мужчине, который столь старательно следует моде, становится неприлично обращаться на «ты», особенно к женщинам.
— Увы! — сказал молодой человек, — именно по отношению к ним в прежней моде был какой-то смысл. Резкое и нелепое «ты», обращенное к мужчине, звучит прелестно при обращении к женщине, и мне всегда было жаль англичан: в их языке отсутствует слово «ты». Однако я слишком признателен вам, сударыня, чтобы не подчиниться; позвольте мне только повторить мой вопрос, изменив его форму… Стало быть, вы меня знаете, сударыня?
— Кто же не знает прекрасного Костера де Сен-Виктора, который стал бы королем моды и элегантности, если бы королевский титул не был упразднен?
Костер де Сен-Виктор сделал резкое движение и повернулся к женщине лицом.
— Добейтесь, чтобы королевский титул был восстановлен, сударыня, и я склонюсь перед прекрасной королевой Орелией де Сент-Амур.
— А, так вы меня знаете, гражданин Костер? — смеясь, в свою очередь спросила молодая женщина.
— Право, кто же не знает Аспазию нашего времени? Впервые я имею честь лицезреть вас вблизи, сударыня, и…
— И… что вы на это скажете?
— Я скажу, что Париж ни в чем не уступает Афинам, а Баррас — Периклу.
— Смотрите-ка, удар по голове, полученный вами, не столь опасен, как я полагала вначале!
— Почему же?
— Да потому, что ничуть не лишил вас ума.
— Нет, — сказал Костер, целуя руку прекрасной куртизанки, — но он вполне мог бы лишить меня разума.
В тот же миг в дверь позвонили особенным образом. Рука, которую держал Костер, дрогнула; камеристка Орелии поднялась и, глядя на хозяйку с тревогой, вскричала:
— Госпожа, это гражданин генерал!
— Да, — ответила та, — я узнала его по звонку.
— Что же он скажет? — спросила камеристка.
— Ничего.
— Как ничего?
— Ничего; я ему не открою.
Куртизанка задорно покачала головой.
— Вы не откроете гражданину генералу Баррасу? — вскричала перепуганная горничная.
— Как! — воскликнул Костер де Сен-Виктор, рассмеявшись, — это гражданин Баррас?
— Он самый, и вы видите, — прибавила мадемуазель де Сент-Амур и опять засмеялась, — что он проявляет нетерпение, как простой смертный.
— Однако, госпожа… — продолжала настаивать камеристка.
— Я хозяйка в этом доме, — сказала капризная куртизанка, — мне приятно принимать господина Костера де Сен-Виктора и неприятно принимать господина Барраса. Я открываю свою дверь первому и закрываю, вернее, не открываю ее другому, вот и все.
— Простите, простите, моя великодушная хозяйка! — воскликнул Костер де Сент-Виктор, — но моя чувствительность восстает против того, чтобы вы приносили подобные жертвы, прошу вас, позвольте вашей горничной открыть двери генералу; в то время как он будет в гостиной, я уйду.
— А если я открою ему лишь с условием, что вы не уйдете?
— О, тогда я останусь, — вскричал Костер, — и даже весьма охотно, клянусь вам!
Позвонили в третий раз.
— Пойдите откройте, Сюзетта, — сказала Орелия.
Сюзетта поспешила открыть входную дверь.
Орелия закрыла за горничной дверь будуара на задвижку, погасила две свечи, горевшие возле большого зеркала, отыскала Костера де Сент-Виктора в темноте и прильнула губами к его лбу со словами:
— Жди меня!
Затем она вошла в гостиную через другую дверь будуара одновременно с гражданином генералом Баррасом, входившим туда через дверь столовой.
— Ну, что я слышал, моя красавица! — сказал он, подходя к Орелии. — Говорят, что под вашими окнами устроили резню?
— Именно потому, дорогой генерал, эта глупышка Сюзетта и не решалась открыть вам дверь и мне пришлось три раза повторять ей приказ, до того она боялась, что кто-нибудь из драчунов явится сюда просить у нас убежища. Напрасно я говорила ей: «Да ведь так звонит генерал, разве вы не слышите?» Я уже решила, что мне самой придется открывать вам. Но чему я обязана удовольствием видеть вас в этот вечер?
— Сегодня премьера в театре Фейдо, и я вас похищаю, если вы хотите пойти со мной.
— Нет, спасибо; все эти выстрелы, крики и вопли взволновали меня в высшей степени; мне нездоровится, я останусь дома.
— Хорошо; но, как только пьесу сыграют, я вернусь к вам и попрошу накормить меня ужином.
— Ах! Вы меня не предупредили, и поэтому мне совершенно нечего вам предложить.
— Не беспокойтесь, милая красавица, я зайду к Гарши, и он пришлет вам суп из раков, бешамель, холодного фазана, немного креветок, сыр под глазурью и фрукты — одним словом, всякие пустяки.
— Дорогой друг, будет лучше, если вы позволите мне прилечь; я клянусь вам, что буду чудовищно мрачной.
— Я не запрещаю вам ложиться. Вы поужинаете в постели и будите хмуриться сколько угодно.
— Вы на этом настаиваете?
— Скорее умоляю вас: вам известно, сударыня, что в этом доме распоряжаетесь только вы; каждый получает здесь приказы, и я всего лишь покорнейший из ваших слуг.
— Как же можно отказать человеку, который говорит такие слова? Ступайте в театр Фейдо, монсеньер, и ваша покорная служанка будет ждать вас.
— Дорогая Орелия, вы просто восхитительны, и я не знаю, почему я до сих пор не приказал загородить ваши окна решетками, как окна Розины.
— К чему? Вы же граф Альмавива.
— Не прячется ли в вашей спальне какой-нибудь Керубино?
— Я не стану говорить вам: «Вот ключ» — а скажу лишь: «Он в двери».
— Хорошо, судите сами, до чего я великодушен: если кто-нибудь там, я дам ему время скрыться. Итак, до скорой встречи, моя прекрасная богиня любви. Ждите меня через час.
— Ступайте! Когда вернетесь, перескажете мне пьесу; это доставит мне больше удовольствия, чем смотреть, как ее играют.
— Хорошо, но я не берусь ее спеть.
— Когда я хочу послушать пение, любезный друг, я посылаю за Гара.
— И между прочим, дорогая Орелия, мне кажется, что вы посылаете за ним слишком часто.
— О! Будьте покойны, госпожа де Крюденер следует за ним как тень, и, выходит, стоит на страже ваших интересов.
— Они вместе пишут роман.
— Да, в жизни.
— Это вас, часом, не злит?
— Нет, право; это занятие не приносит достаточного дохода, и я оставляю его уродливым и богатым светским женщинам.
— Спрашиваю еще раз: вы не хотите пойти со мной в театр?
— Спасибо!
— Ну, тогда до свидания.
— До свидания.
Орелия проводила генерала до двери гостиной, а Сюзетта — до входной двери, которую она закрыла за ним на три оборота ключа.
Обернувшись, прекрасная куртизанка увидела Костера де Сен-Виктора на пороге своего будуара.
Она вздохнула. Он был поразительно красив!
XДВА ПОРТРЕТА
Костер де Сен-Виктор не пользовался пудрой, которая снова вошла в моду; он не заплетал свои волосы в каденетки, не взбивал гребнем, а носил распущенными и завитыми; его локоны были иссиня-черными, как гагат; такого же цвета были и ресницы, обрамлявшие его большие голубые, словно сапфир, глаза; они в соответствии с выражением, которое им хотели придать, смотрели властно либо кротко. Его лицо, слегка побледневшее от потери крови, было матово-молочного цвета; тонкий и прямой нос — безупречной формы; полные алые губы скрывали великолепные зубы, а фигура, облаченная в костюм того времени, подчеркивавший ее достоинства, казалось, была создана по образу и подобию Антиноя.
С минуту молодые люди молча смотрели друг на друга.
— Вы слышали? — спросила Орелия.
— Да, увы! — сказал Костер.
— Он ужинает со мной, и это по вашей вине.
— Как?
— Вы заставили меня открыть ему дверь.
— И вам неприятно, что он будет ужинать с вами?
— Разумеется!
— В самом деле?
— Клянусь вам! Я не настроена сегодня вечером любезничать с теми, кто мне не нравится.
— А с тем, кто бы вам понравился?
— Ах! С этим человеком я вела бы себя очень мило, — сказала Орелия.
— Ну, а если я найду средство помешать ему отужинать с вами? — спросил Костер.
— Что же дальше?
— Кто будет ужинать вместо него?
— Что за вопрос! Тот, кто найдет средство, чтобы его здесь не было.
— С этим человеком вы не будете хмуриться?
— О нет!
— Доказательство?
Прекрасная дева любви подставила ему свою щеку.