Начальник деникинского штаба всю Гражданскую войну демонстрировал откровенную мягкость приказов, касающихся воинской дисциплины и водворения порядка. Такие приказы, который подписывал А. И. Деникин, готовились Романовским. Такая объективная дисциплинарная практика в условиях войны не вела к укреплению ни белой, ни красной армий. То есть, здесь он смотрелся «жалкой тенью» Л. Д. Троцкого, который без тени сомнения шел на репрессивные меры ради исправления положения на фронтах.
У бывшего лейб-гвардейца И. П. Романовского ко всему прочему, по словам генерал-майора Н. Д. Неводовского, выпускника 2-го Московского кадетского корпуса, основавшего в эмиграции Союз добровольцев, «…была одна слабость: слабость к доблестным боевым офицерам. Им он многое готов был простить; для них всегда находилось теплое слово и добрая улыбка».
Так или иначе, но все «бессильные приказы» Деникина его соратники по Белому делу относили к личности начальника штаба. И то, что белый тыл разваливался, тоже ставили в вину Романовскому, а не кому другому. Равно как и все погрешности в кадровой системе: генералы (а их в белом стане было много) всегда были недовольны тем, что их назначали на должности полковников и даже ниже. Но это была проза белого лагеря Гражданской войны в России.
Неудачи белых армий на фронте осенью – зимой 1919 года вызвали, можно говорить откровенно, недовольство и даже озлобление против высшего командования. Если генерал-лейтенанта А. И. Деникина «щадили», то энергичного в требовательности генерал-лейтенанта И. П. Романовского обвиняли во всех упущениях. Можно сказать, что он «прикрывал» собой Деникина, сознательно принимая на себя весь «огонь критики», за что тот был ему искренне благодарен. Думается, что начальник штаба понимал всю тяжесть собственного положения, но выхода из него он не видел. Скорее всего, такого выхода и не было.
Романовский душевно тянулся к Деникину, с которым он сдружился на самом финише Первой мировой войны для России. В деникинских «Очерках Русской Смуты» есть фотография, сделанная в 1917 году в Быхове и имеющая многозначительную надпись: «Три друга». На ней изображены идущие «быховские узники» – И. П. Романовский, А. И. Деникин и С. Л. Марков. Таким фотоснимком могли гордиться каждый из них.
Благодаря мемуаристам, известны откровенные слова Ивана Павловича, сказанные им в минуту душевного порыва, но не душевной слабости. Сказанные человеком, понимающим всю тяжесть своего положения в деникинском окружении:
«Главнокомандующий одинок. Со всех сторон сыплются на него обвинения. Обвиняют его даже те, которые своим неразумием или недобросовестностью губят наше дело, – ведь таких много. Все партии стремятся сделать из него орудие своих целей. Бесконечно тяжел его жребий. Но я не покину его; пусть обвиняют меня в чем угодно, я не стану защищаться; буду счастлив, если мне удастся принять на себя хоть часть ударов, сыплющихся на него. В этом я вижу свою историческую задачу. Но тяжело, ох как тяжело быть таким щитом. Чувствую, что паду под тяжестью этого креста, но утешаю себя мыслью, что сознательно и честно исполнил свое назначение».
Белые мемуаристы из числа тех, кто сражался на Юге России, сходятся в одном: Романовский имел большое влияние на Деникина. И тот это ясно понимал. Понимал и то, что начальник штаба с его правами и обязанностями отвечал за все, что подписывалось рукой главнокомандующего. Но если успехи отождествлялись с именем старшего начальника, то ошибки и поражения относились на счет подчиненного, пусть и в генеральском чине.
Считается, что во второй половине 1919 года А. И. Деникин уже начал тяготиться влиянием на себя со стороны Романовского. На того все больше и больше сыпалось жалоб и нареканий ладно бы с тылов, но они приходили из добровольческих и казачьих войск, которые наступали на Москву.
Деникин писал: «Оглушенная поражением и плохо разбиравшаяся в сложных причинах его офицерская среда волновалась и громко называла виновника. Он был уже назван давно – человек долга и безупречной моральной честности, на которого армейские и некоторые общественные круги – одни по неведению, другие по тактическим соображениям – сваливали тяжесть общих прегрешений».
Обвинения исходили из уст таких боевых генералов, как, к примеру, Кутепов или Шкуро. У командующего ударным 1-м армейским корпусом, состоящим из «цветных» дивизий, и командующего конным казачьим корпусом кубанцев отношения с требовательным начальником деникинского штаба явно не ладились. Требовательность И. П. Романовского «давила» на инициативу фронтовых военачальников и не позволяла им своевольничать, что в Гражданской войне в России виделось обыденным явлением. Если Троцкий неподчинение себе «выжигал каленым железом», то о Деникине и начальнике его штаба такого сказать было нельзя.
Когда белая Добровольческая армия в отступлении «докатилась» до Новороссийска, там возник «Союз офицеров тыла и фронта», который стал устраивать собрания, на которых главной мишенью стал начальник деникинского штаба. Атмосфера накалялась, и выход был один – «отпустить» И. П. Романовского из армии. Но Деникин на такое решиться не мог, хотя есть мнения, что он уже думал заменить его генералом П. С. Махровым, бывшим генерал-квартирмейстером штаба Юго-Западного фронта, родной брат которого командовал у красных дивизией.
В начале марта 1920 года штабной поезд главнокомандующего посетил Георгий Шавельский, протопресвитер Вооруженных сил Юга России, который прекрасно чувствовал атмосферу, которая складывалась вокруг Романовского. С ним отец Георгий был хорошо знаком еще по Николаевской академии Генерального штаба, будучи священником академической церкви. Шавельский знал, что начальник штаба подал по команде уже не один рапорт с желанием оставить занимаемую должность, но каждый раз получал сдержанный отказ Деникина.
Когда Шавельский заговорил об этом с Деникиным, тот подавленно сказал, что начальника штаба менять не будет. На это протопресвитер возразил: «Чего же вы хотите дождаться? Чтобы Ивана Павловича убили в вашем поезде, а вам ультимативно продиктовали требования? Каково будет тогда ваше положение? Наконец, пожалейте семью Ивана Павловича!..»
Есть свидетельства о том, что в Корниловской дивизии группа лиц составила заговор с целью убийства Романовского. Того предупредили о возможности покушения англичане, предлагая ему в присутствии Деникина перейти на их корабль. На это генерал ответил:
«Этого я не сделаю. Если же дело обстоит так, прошу ваше превосходительство освободить меня от должности. Я возьму ружье и пойду добровольцем в Корниловский полк; пускай делают со мной, что хотят».
Все же в середине марта Романовский, предчувствуя недоброе, отправил в Сербию жену и 13-летнюю дочь Ирину. Его сын 15-летний Михаил перед этим ушел из жизни, заболев холерой.
Когда в ночь на 14 марта прошла эвакуация белых войск из Новороссийска в Крым, Деникин со своим начальником штаба оставил берег Кавказа на миноносце в числе последних.
Через день, 16 марта, уже в Феодосии главнокомандующий принял отставку своего начальника штаба с назначением на его место генерала П. С. Махрова. Тот удержался на этом посту и при бароне Врангеле. В деникинском приказе, в котором не было спокойных строк, эмоционально говорилось следующее:
«Беспристрастная история оценит беззаветный труд этого храбрейшего воина, рыцаря долга и чести и беспредельно любящего Родину солдата и гражданина.
История заклеймит презрением тех, кто по своекорыстным побуждениям ткал паутину гнусной клеветы вокруг честного и чистого имени его.
Дай Бог Вам сил, дорогой Иван Павлович, чтобы при более здоровой обстановке продолжить тяжкий труд государственного строительства».
Вскоре на военном совете белой армии был решен вопрос о смене главнокомандующего. Деникин передал свои обязанности Врангелю, даже не встретившись с ним. 4 апреля Деникин и Романовский на британском миноносце оставили Феодосию и на следующий день прибыли в Константинополь (Стамбул). Тот день станет последним в жизни генерал-лейтенанта И. П. Романовского.
Добровольные эмигранты остановились в здании русского посольства, встреченные на причале военным представителем ВСЮГ в Турции генералом В. П. Агапеевым. Когда Деникин стал располагаться в комнатах, отведенных для прибывшей ранее его семьи, генерал Романовский пошел в пресс-бюро представительства, чтобы продиктовать текст информации о смене белого главнокомандующего и прибытия Деникина в Константинополь. Затем он вышел из здания, чтобы отдать какое-то приказание шоферу.
Когда генерал вернулся в здание посольства, туда следом за ним вошел неизвестный в офицерском пальто мирного времени с золотыми погонами. Он громко окликнул Романовского. Когда тот обернулся, неизвестный офицер выстрелил в него в упор дважды. Первая же пуля попала в сердце, смерть наступила мгновенно. Покушавшийся смог беспрепятственно скрыться, поскольку его никто не преследовал.
В тот же день была отслужена панихида по убитому. По требованию Деникина на ней не было белых офицеров, кроме Агапеева, который состоял в рядах Добровольческой армии с ноября 1917 года. В своих известных мемуарах А. И. Деникин описал прощание со своим верным соратником и надежным другом в немногих словах:
«Маленькая комната, почти каморка. В ней – гроб с дорогим прахом. Лицо скорбное и спокойное. „Вечная память“».
Тело Романовского было отправлено в русский Николаевский госпиталь. Похороны состоялись через три дня на Греческом кладбище близ церкви; проститься пришло немного людей. Вдова Е. М. Романовская приехала в Константинополь уже после похорон, на которых Деникина не было: он уже находился на пути в Англию.
Перед отъездом бывший главнокомандующий ВСЮР высказался против того, чтобы покойного одели в форму Корниловского ударного полка, которой гордились многие генералы Добровольческой армии. Причина такого категоричного требования виделась в том, что офицеры-корниловцы с конца 19-го года уже не скрывали своей неприязни к начальнику штаба деникинской Ставки.