Подвал поэтического кафе казался в эти дневные часы, когда не было ни магического освещения прожекторов на сцене, ни интимного розового света настольных ламп, каким-то сырым и неуютным. Сразу стало заметно, что стены почернели, краска местами облупилась, а обивка на многих стульях, красиво выглядевших по вечерам, поблекла.
Одним словом, когда Земан и Стейскал вошли в кафе, здесь царила отнюдь не поэтическая атмосфера.
Роберту Сганелу, однако, такая обстановка нравилась, ибо она напоминала ему предвоенную пору, когда он считался королем многих киностудий. Сганел тогда относился к числу кинозвезд, игравших роли любовников в пустых комедийных фильмах из светской жизни, которые были до такой степени бессодержательны и глупы, что их нельзя было назвать искусством. Тем не менее фанатикам кино Сганел нравился и благодаря этому был весьма популярной личностью. Однако популярность сыграла с ним злую штуку. Немецкие господа из пражской киностудии «Баррандов» привлекли его к участию в нескольких нацистских фильмах. Нет, это нельзя было считать коллаборационизмом. Он был слишком пассивным человеком, занятым самолюбованием, неспособным принять участие в делах, связанных с политикой. Но этого оказалось достаточно, чтобы после войны он уже никогда не появился на экране и, к его сожалению, быстро был забыт. В конце концов Сганел был доволен тем, что не закончил, как многие его коллеги, в пивной «У Сойки», рассказывая там за рюмку дешевого рома или водки о своей былой славе. Ему удалось удержаться на поверхности. Несмотря на годы, он оставался стройным мужчиной и в лиловом смокинге чувствовал себя, как в своих старых фильмах, «львом салона». А в этом винном ресторане, артистический профиль которого им настойчиво выдерживался, он по-прежнему играл определенную роль на современном культурном фронте: он был известен и оттого счастлив.
Сейчас Сганел сидел у одного из столиков перед сценой, держа листы с текстом, и при свете лампы руководил репетицией:
— Стоп! Не спите там, панове!
На сцене по его команде, взвизгнув, замолчали инструменты музыкантов маленькой джазовой группы. Остановились три уставшие, скучающие танцовщицы в тренировочных костюмах.
— Музыка должна зазвучать раньше. Выходите сразу же с последним словом пана Водваржки. Дамы тоже! Итак, снова!..
Артист Водваржка, язвительный и раздраженный, произнес:
— Работай, дружище, работай. У меня еще радио. — Заметив в полутьме зала Земана и Стейскала, он недовольно высказался: — Ну привет, этого нам только и не хватало! Так мы не закончим и до вечера... Я собираюсь, Берт, и уезжаю.
Сганел прикрикнул на него:
— Подожди!.. Секунду пауза, молодежь! — Он обернулся к Земану: — Что вам угодно, пан майор?
— Надо поговорить, пан Сганел.
Сганел занервничал. По правде говоря, он относился к полиции с уважением, и определенная таинственность двух мужчин в штатском вызвала у него невольный страх. Но сейчас он понимал, что необходимо держать себя в руках, иначе он моментально утратит весь свой авторитет у этой горстки комедиантов. Поэтому он вежливо, спокойно предложил:
— Вам придется чуть-чуть подождать. Я должен еще раз прорепетировать выход. Это действительно займет всего минутку. Присаживайтесь, пожалуйста. — Сганел взял два стула и поставил их перед Земаном и Стейскалом, затем возвратился на свое режиссерское место, и, чтобы как-то смягчить ситуацию, извиняющимся тоном объяснил: — Мы вынуждены отрепетировать новые номера, поскольку Евы Моулисовой теперь нет среди нас... Сами понимаете, ресторан должен работать, я не могу закрыть заведение... Поэтому мы срочно переделываем все представление... Если это нам удастся, опять будем иметь успех... — Он хлопнул в ладоши и повернулся к сцене: — Итак, поехали, дети мои! Последний раз! Внимание!
Актер Водваржка, бросив иронический, многозначительный взгляд на пришедших, съязвил:
— Не бойся. Теперь-то наверняка все будет как надо.
Водваржка никогда не любил полицейских. Он происходил из старой цирковой семьи. Говорят, что его дед и дядя были известными канатоходцами, и от них он унаследовал беспокойную жажду к свободе и неприязнь к любой власти, которая бы ее ограничивала. Характер у него был необузданный, неуправляемый, вспыльчивый, так что положиться на этого человека было невозможно. Режиссеры с ним работали неохотно, тем не менее это был «его величество артист», который воплощал в себе какую-то особенную поэзию и пафос. Несмотря на свою молодость, Водваржка мог сделать в любой роли нечто необычное, что волновало зрительный зал, придавало особую окраску всему представлению, привлекало публику.
Вот и сейчас он кивнул музыкантам, те подняли инструменты и заиграли. Поплыли в танце девушки. А Водваржка с вдохновением стал декламировать:
Ответьте горю моему,
Моей тоске, моей тревоге.
Взгляните: я не на дому,
Не в кабаке, не на дороге
И не в гостях, я здесь — в остроге.
Ответьте, баловни побед,
Танцор, искусник и поэт,
Ловкач лихой, фигляр хваленый,
Нарядных дам блестящий цвет,
Оставите ль вы здесь Вийона?[22]
Артист обращался к четверым музыкантам оркестра, которые сопровождали его выступление, ходил вокруг них, язвил и со страстью атаковал их стихами Вийона:
Не спрашивайте почему,
К нему не будьте слишком строги,
Сума кому, тюрьма кому,
Кому роскошные чертоги.
Он здесь валяется, убогий,
Постится, будто дал обет,
Не бок бараний на обед,
Одна вода да хлеб соленый,
И сена на подстилку нет.
Оставите ль вы здесь Вийона?[23]
Когда Водваржка кивнул в сторону Земана и Стейскала, стало ясно, кого он имеет в виду. Земан побледнел, поняв, что артист провоцирует их. Тут Водваржка вспрыгнул на сцену и продекламировал заключительные строки баллады:
Скорей с прошеньем к... п р е з и д е н т у!
Он умоляет о подмоге,
Вы не подвластны никому,
Вы господа себе и боги.
Теперь уже Сганел, напуганный развязностью артиста, не выдержал:
— Стоп! Оставь свои шуточки, Гонза. — Однако, боясь разозлить его, добавил: — А в целом все отлично. Повторите куплет.
Водваржка с насмешливой улыбкой поправился:
Он махнул рукой на Земана и Стейскала, как бы зовя их к себе на сцену:
Живей, друзья минувших лет!
Пусть свиньи вам дадут совет:
Ведь, слыша поросенка стоны,
Они за ним бегут вослед.
Оставите ль вы здесь Вийона?[25]
Воцарилась тишина. Земан потихоньку встал и спросил:
— Так вы это хотите показывать вечером?
Водваржка ухмыльнулся:
— А вы, видимо, хотите нам это запретить? Вам уже мешает и Вийон? Средневековый поэт?
Земан ответил спокойно и строго, но с трудом сдерживай гнев:
— Не мешало бы запретить, чтобы вы не использовали средневекового поэта в целях провокации. Но это в наши обязанности не входит. Пойдемте, пан Сганел.
Когда они зашли за занавес, отделявший бар от зала и сцены, Земан взорвался:
— Вы с ума сошли, пан Сганел? Вы что, хотите, чтобы мы закрыли ваш ресторан?
Из зала доносились голоса и смех участников репетиции. Они, конечно, были довольны — выходка Водваржки развлекла их.
Сганел отвел взгляд и, уклоняясь от ответа на вопрос Земана, с корректной учтивостью спросил:
— Что вам угодно, панове? Будете что-нибудь пить?
Земан, не обратив внимания на его предложение, продолжал:
— Кого вы защищаете? Ради кого позволяете выступать со сцены с нападками? Ради этого мошенника и проходимца, как вы сами изволили говорить?
Сганел, будто не слыша, зашел за стойку бара и с профессиональной официантской подобострастностью предложил:
— Виски? Коньяк? Джин? Или, может быть, кофе? Кока-колу? Тоник?
Земан зло, с иронией в голосе, спросил:
— Или вы тоже хотите отказаться от своих показаний?
Только теперь Сганел наконец среагировал:
— Нет-нет! Я никогда не откажусь от своих слов: я не видел, кто стрелял.
Вмешался Стейскал. Он засыпал Сганела вопросами:
— Тогда почему вы побежали за Павлом Данешем? Зачем вы его преследовали? За что вы его избили?
Сганел налил себе рюмку коньяка и залпом выпил.
— Потому что он мне в нетрезвом состоянии устроил скандал. Потому что он мне своим хамством сорвал представление.
Земан немедленно, не давая Сганелу опомниться, задал следующий вопрос:
— Только поэтому? А кто тогда, по-вашему, стрелял?
— Этого я, простите, не знаю!
— А куда исчезло орудие преступления? Вы же здесь должны досконально все знать. Вам известны все укрытия, углы и закоулки. Вы знаете людей, персонал, публику. Кто из них мог взять оружие? Кто мог унести его или спрятать?
— В этом я вам, к сожалению, ничем не могу быть полезен... Не желаете ли в самом деле что-нибудь заказать?
— Скорее всего, не хотите! — воскликнул Земан. — Но запомните, пан Сганел, вы играете с огнем!
И вдруг Сганел чистосердечно признался:
— Понимаете, панове, я обо всем этом много думал... И понял одно — если вы закроете этот винный погребок, они мне помогут... Но если они меня исключат... за сотрудничество с вами... из культурного фронта, я пропал. Это простой меркантильный расчет. А я уже слишком стар для того, чтобы позволить себе начинать все сначала в другом месте.
Земан все понял и больше уже не напирал на него, а только сказал: