екла среди ночи, как те уже давно забытые мститель и наказание... Разве станет священник об этом рассказывать Бланке и суду? Святой церкви перед смертью — да, она милосердна и отпустит ему грехи. Но светской власти он страшно боялся, особенно после стольких лет заключения, в котором, как надеялся, он прошел через чистилище. Ведь этими пятнадцатью годами он искупил перед светским законом свою вину, почему же теперь от него хотят, чтобы он снова бил себя в грудь, занимался самобичеванием, терзал себя рассказом о том страшном случае, который он мучительно стремился забыть. Нет, не мог он рассказать!
И теперь, пряча глаза, он пообещал Бланке:
— Да, попытаюсь, дочь моя... Только боюсь, не будет ли уже поздно...
Ян Земан сидел на скамье в коридоре суда и ждал. Через закрытые двери до него доносились аплодисменты, приглушенный шум из зала суда, восклицания людей, сидящих там, с которыми он еще не был знаком, отчетливый вопрошающий голос судьи, которого он еще не видел, и патетический голос священника, дававшего показания.
Теперь Земан из рассказа Бланки уже знал, почему священник учил притчу Кафки о привратнике у дверей закона.
Он был страшно обозлен на Бланку за то, что она пошла в Тынский собор. Если бы она об этом сказала раньше, он никогда не разрешил бы ей идти.
Земан не разделял оптимизма Бланки. Ему было ясно, что священник не отступит от своего замысла, даже если бы очень захотел этого. Водоворот событий уже втянул их в себя, раскрутил в диком бешеном вихре, из которого нет выхода. Земану ничего не оставалось, как предстать перед этим судом и испытать судьбу до горького конца. Эта простая истина подтверждалась и обрывками речи священника, приглушенно доносившейся из зала суда. Прислушиваясь к его голосу, Земан понял, что священник цитирует притчу Кафки.
Вдруг над Земаном раздался ясный, иронический голос:
— Красиво написано, не правда ли? По-библейски!
Земан поднял голову и увидел Павла Данеша. Это была крайне неожиданная встреча спустя шесть месяцев после того, как Земан в последний раз видел поэта на следственном эксперименте в поэтическом кафе и вынужден был его отпустить. Теперь Данеш стоял перед Земаном с самоуверенным видом и со злорадством в глазах.
— Что вы здесь делаете?
— Я пришел, как и вы, в качестве свидетеля! — усмехнулся Данеш.
Земан удивился:
— Что вы можете знать о Планице?
— Возможно, больше, чем вы думаете! — Данеш сел возле Земана на лавку и с наигранной бодростью, наклонившись к нему, сказал: — Вот видите, пан майор, не прошло и полгода, как мы встретились опять... Только вы здесь сегодня не в роли всемогущего следователя, а я не в роли бесправного заключенного, которого вы можете казнить или миловать по своей воле.
Земан моментально отразил его выпад:
— Вам не на что жаловаться, Данеш.
Данеш со спокойной иронией согласился:
— Да, действительно, не на что... Только я считаю, что за удар нужно платить ударом. Вот я и плачу.
— Для этого вы в Планице против меня собирали подписи?
— Возможно... Но возможно и то, что я больше думал тогда о справедливости, о гуманизме, о том, что социализм у нас в конце концов должен обрести человеческое лицо, а мы обрести наш народ, его старую добрую культуру. — И вдруг, утратив свой нарочито иронический спокойный тон, он выплеснул всю свою ненависть: — ...И избавиться от таких необразованных холуев... полуинтеллигентов... надсмотрщиков... истязателей...
Земан возмущенно крикнул;
— Прекратите!
Данеш моментально взял себя в руки и сладким голосом с дружеской любезностью предупредил Земана:
— Обратите внимание, пан майор, мы здесь не в камере предварительного заключения... Но, несмотря на это, я извиняюсь, что позволил себе увлечься. Сами понимаете, поэт, у нас всегда семь пятниц на неделе, перебарщиваем, вы это знаете...
В эту минуту дверь зала суда открылась и служащий произнес:
— Свидетель Ян Земан, на допрос!
Он вошел в этот взбудораженный, ненавидящий зал, небольшой по размерам и оттого казавшийся переполненным, и ему сразу стало ясно, что сейчас начнутся его хождения по мукам. Только три сидящие тут женщины с состраданием относились к нему и были рады хотя бы взглядом помочь в его мучениях — Бланка, Лида и его мать.
Не сразу Земан рассмотрел судью и публику... Это была дикая смесь очкастых людей, одетых в черное или серое, интеллектуалов с шариковыми ручками и блокнотами, возможно журналистов, людей искусства и ученых, волосатых хиппи в грязных, рваных, пропитанных потом джинсах, и обычных зевак с улицы, мужчин и женщин. В зале было жарко и душно от десятков разгоряченных, взволнованных разыгравшимися страстями людей. Многие присутствующие обмахивались сложенными газетами или, не стесняясь, расстегивали сорочки и блузки. Одна из девиц в джинсах во время паузы, вызванной приходом Земана, спокойно села к своему приятелю-студенту, заросшему волосами, на колени и исступленно его целовала, позволяя ему гладить себя под блузкой по голой груди. Потолок в помещении был низким, а поскольку кресла для публики располагались в виде амфитеатра, создавалось впечатление, что люди сидят друг на друге в несколько слоев.
Земан прошел на место свидетеля за небольшой барьерчик и, к своему удивлению, обнаружил, что возле председателя суда в качестве заседателей сидят инженер Чадек и профессор Голы. Слева он увидел бледного прокурора Стрейчека, справа — планицкого священника с адвокатом.
Председатель суда обратился к Земану:
— Ваш паспорт, пан свидетель!
Председатель суда Янота, щупленький, карликового роста человечек, сидевший в своей судейской мантии за монументальным столом, был почти незаметен. Лицо его было узким и пожелтевшим, словно старый канцелярский документ. Своим острым носом, беспокойными, маленькими навыкате глазами за стеклышками пенсне и высоким, вечно раздраженным, ироничным голосом он сильно напоминал комнатного песика, на которого вместо собачьей попонки надели судейскую мантию.
«Это плохо, — подумал Земан. — В этом человеке я должен вызывать неприязнь уже своим стовосьмидесятисантиметровым ростом и тем, что выгляжу кап мужчина». От этого ему стало не по себе.
Он молча подал судье паспорт. Тот раскрыл документ и официальным лающим тоном произнес:
— Фамилия, имя, место рождения, место жительства, род занятий?
Земан, поборов волнение, твердым голосом ответил:
— Ян Земан, 1925-й, Прага, 6, улица Плоха, 133, государственный служащий.
В одном Земан заблуждался: судья Янота отнюдь не страдал комплексом неполноценности. О том, как он выглядит со стороны, судья никогда не задумывался. Всем своим существом он был погружен в законодательство и завоевал уважение, и не без оснований, тем, что был большим знатоком в области уголовного права. Вероятно, он страдал от того, что много лет подряд ему доверяли дела, не отвечающие его уровню и знанию, его сообразительности и способности комбинировать, его логике и прирожденному остроумию, что он должен был вести дела, связанные с незначительными хищениями, мелким мошенничеством и кражами, о которых не пишут даже в «черной хронике». Теперь он наконец почувствовал себя как тот маленький король, который никогда не встречал более высокого человека, чем он сам, потому что все должны были подходить к нему на коленях. Ему стало важно не то, кого он судит, а как судит. Он лез из кожи вон, чтобы понравиться залу и журналистам, и был счастлив, когда чувствовал, как им восхищаются, как реагируют на его блестящую, с правовой точки зрения, речь. Поэтому теперь он с издевкой спросил:
— Послушайте, что такое «государственный служащий»? Вы работаете в налоговой инспекции?
Зал, развеселившись, загоготал. Земан проглотил эту пилюлю, постарался взять себя в руки. Он уже раскусил игру судьи на популярность. По одной этой фразе Земану, однако, стало ясно, что обстановка здесь гораздо хуже, чем он ожидал. Более того, за его спиной вспыхнул яркий источник света и застрекотала камера. Он быстро оглянулся и увидел редактора Неблехову с кинооператором, которые, разумеется, запечатлели эту «сенсацию» дня для телевидения.
Отвечая на вопрос судьи, Земан твердым голосом четко заявил:
— Нет! Я майор чехословацкой безопасности.
Судья иронически спросил:
— А какой? Государственной?
Зал снова пришел в возбуждение. Земан решительно ответил:
— Я знаю только одну безопасность, пан председатель. Я майор Корпуса национальной безопасности.
— Хорошо, как вам угодно. — Судья повернулся к протоколисту: — Зафиксируйте это, пожалуйста. И отметьте, что личность свидетеля была надлежащим образом установлена, данные сверены по паспорту. — Вернув Земану документ, судья продолжал: — Считаю своим долгом предупредить вас, пан свидетель, что вы можете отказаться давать свидетельские показания в том случае, если считаете, что ваши показания повлекут за собой преследование в уголовном порядке вас или особы, вам близкой. Все понятно?
— Да.
— Хочу вас далее предупредить, что за ложные показания вы будете привлечены к уголовной ответственности. Вы поняли?
— Да.
— И наконец, я должен вас спросить, нет ли у вас замечаний по составу суда?
Земан посмотрел на Чадека и Голы, слегка усмехнулся и ответил:
— Нет.
— Если вас интересует, какие общественные институты они представляют, могу вам сообщить, что пан инженер Чадек представляет К-231, а пан профессор Голы — клуб активных беспартийных[39]. Этого вам достаточно?
Земан кивнул:
— Благодарю.
— Значит, у вас нет замечаний по составу суда?
— Нет. Для меня это, наоборот, удобнее. Мы близко знакомы. Пана инженера Чадека я арестовывал в 1948 году, а пана профессора Голы чуть было не арестовал в прошлом году.
После этого иронического замечания Земана публика взбесилась. Судья вынужден был долго звонить, прежде чем зал успокоился, а после этого резким тоном сделал Земану замечание: