Отчего я охотно беседую с вами?.. У нас в манипуле служили славяне, и все они сражались в бою храбро, никогда не прятались за чужие спины, делились последним куском хлеба и никогда не бросали своих товарищей в минуты крайней опасности… Ну да ладно, ешьте, пейте, а я пойду на кухню, что-то оттуда потянуло горелым… Чуете?
Доброслав и Дубыня принюхались: действительно чадило.
Они доели колбасу, допили вино, взяли у работника кусок мяса для Бука, поблагодарили хозяина и распрощались. Накормили пса, и Дубыня предложил осмотреть овраги. Края их были песчаными, лишь на дне кое-где росли кусты ферулы и торчали лобастые камни. То тут, то там лежали вразброс человеческие кости и длинные, высушенные на солнце черепа лошадей. Под одним из кустов Доброслав увидел хорошо сохранившуюся, запекшуюся в крови, отгрызенную от туловища голову мужчины с густой черной шевелюрой и подумал: «Может быть, это голова одного из четырех легаториев, убитых и брошенных сюда на растерзание шакалам».
Подул ветерок и принес со дна оврага тлетворный запах гнили. Зажав носы, наши друзья повернули назад и вскоре снова оказались у Меландизийских ворот.
— Дубыня, вот в тех самых оврагах и положено лежать Медной Скотине! Ты согласен?
— Я не только согласен, Доброслав, но и все сделаю для того, чтобы его там успокоить навеки…
— Он должен ответить не только за смерть поселян, но и за убийство киевских купцов… Говорят, что умертвили их по приказу василевса, а их непроданные товары и вырученные деньги пошли в государственную казну. Я бы страшно отомстил и Михаилу III, но до него не доберешься… Так пусть за него понесет наказание его подчиненный… Только мне не понятно, Дубыня, неужели их Бог одобряет такие деяния?.. Хотя Леонтий твердит постоянно, что нет… Так почему же Господь не поразит громом небесным преступника?! В противном случае мы сами тогда свершим правосудие.
— Свершим! — как эхо, прозвучала клятва Дубыни.
Видимо, план отмщения у язычников созрел давно, потому что они, уже не сговариваясь, от цистерны Мокия круто свернули влево, прошли мимо нескольких общественных терм и через некоторое время оказались на улице Юстиниана и остановились около дома, куда поселил свою гетеру регионарх.
Дом строился из кирпича и украшался тонкой красной плинфой, на наружной двери мастер из серебряных пластин изобразил с райскими плодами раскидистое дерево, возле которого стояли Адам и Ева, а у их ног извивался змей-искуситель…
У порога прохаживался вооруженный легаторий, внимательно следивший за происходящим на улице.
— Дело дрянь, — сказал Доброслав своему другу. — Не думал я, что Иктинос у дома, где живет блудница, поставит охранника. Следуя здравому смыслу, он делать это не должен, чтобы не вызвать излишние пересуды.
— На то он и Пустой Медный Бык… — засмеявшись, добавил Дубыня.
Но было не до смеха: по плану, придуманному Доброславом, им нужно попасть в дом. Но сейчас это невозможно. На виду у прохожих охранника не свяжешь, к тому же он станет звать на помощь, оставалось одно — ждать. Тем более Дубыня высказал дельную мысль.
— Доброслав, — сказал он, — не может же легаторий целый день не есть. Обедать его позовут, и, надо думать, позовут в дом. И вот тогда мы постучимся и скажем, что прибыли по поручению Иктиноса, а когда откроют, войдем… И впустим Бука…
Регионарх понимал, что, выставляя легатория здесь, он действует по собственной инициативе и за это может понести наказание, поэтому, разумеется, не мог здесь менять охрану по всем правилам караульной службы… Он просто поставил человека, которому доверял, и сказал Евдоксии, чтобы его кормили. Так что расчет Дубыни оказался верным.
И когда наступило время обеда, легатория действительно позвали в дом. Какой-то миг — и Доброслав и Дубыня оказались у порога, громко постучали в дверь.
— Кто там? — спросил женский голос.
— Посланники от регионарха Иктиноса, — отчетливо произнес Клуд.
Дверь отворилась, язычники вместе с собакой проникли внутрь помещения, сразу же разоружили легатория, оттеснили в глубь комнаты служанку и велели ей позвать госпожу.
Евдоксия принимала ванну. Она только что вылезла из нее и ступила ногами на подогретый мраморный пол, любуясь своим отражением в огромном зеркале. Как вдруг к ней вбежала перепуганная служанка и дрожащим от волнения голосом произнесла:
— Госпожа, там какие-то люди вас спрашивают.
— Какие люди?! И почему ты без спросу впустила их?
— Но они сказали, что их послал регионарх Иктинос.
— Так что же ты, дура, так испугалась?!
— С ними собака, похожая на волка… И эти люди тут же разоружили охранника и, кажется, уже связали его.
При этих словах в глазах Евдоксии промелькнул страх. Но ничего не поделаешь, надо выходить, если приказывают…
С помощью служанки она быстро оделась и проследовала в комнату, где действительно, связанный, лежал легаторий с кляпом во рту и, ошеломленный, смешно таращил глаза.
— Прошу, милая, не бояться… Если ты будешь слушаться нас, тебе и служанке, и вот ему тоже, ничего не грозит… — тихо, но внушительно сказал Доброслав.
Легко сказать — не бояться: страх не только промелькнул в расширенных глазах Евдоксии, но он в них поселился окончательно. У гетеры чуть-чуть подрагивал подбородок, но от этого лицо ее не дурнело, а оставалось прекрасным по-прежнему.
— Что я должна делать? — спросила она замороженным голосом.
— Ты сейчас велишь принести стило и пергамент, и мы напишем письмо твоему возлюбленному… А пока успокойся, чтобы не дрожала рука… Как ласково называешь ты Медную Скотину? Дорогой, милый или еще как… Начинай с этого обращения, а далее так… «Ко мне пришли люди Варды, разоружили легатория, которого ты поставил у нашего дома, и стали мне угрожать. Не предпринимай пока никаких шагов, они будут дежурить у меня до вечера. Если ты что-то предпримешь, они сказали, что убьют меня… А вечером ты должен явиться в таверну «Сорока мучеников». Явишься один, без охраны, так распорядился Варда. Зачем?.. Там тебе все объяснят… Ради нашей любви и сохранения моей жизни сделай все так, как тебе приказывают… Это послание тебе доставит служанка, она тоже сильно напугана, и ты ее, пожалуйста, ни о чем не спрашивай.
Твоя навеки
Евдоксия».
— Все, прочти вслух, — сказал Клуд далее. — Вот и хорошо. А ты, — обратился он к служанке, — одевайся живо. И не вздумай ничего болтать, за свой язык не только ты расплатишься жизнью, но и твоя госпожа тоже… Ты поняла? И запомни: это приказ дяди императора, а он шутить не любит!
Служанка кивнула в знак согласия — она хорошо знала характер бывшего любовника Евдоксии — и пошла одеваться.
— Дубыня, а тебе действительно придется подежурить до вечера, Я оставляю Бука, сам же отправляюсь туда, где мы с тобой живем. Думаю, нам прямо из таверны придется сразу уехать… Можно было не рисковать и не оставаться тебе в этом доме, но куда денешь вот этого мычащего бугая?! С собой не возьмешь… Убить?
— Только не делайте этого! Я вас Христом Богом прошу! — чуть ли не взвизгнула Евдоксия.
— Нашла от имени кого просить… У нас, милая, свои боги… Дождемся служанку, убедимся в благоразумии Пустого Медного Быка, и я тронусь в предместье святого Мамы… Собирать наши с тобой, друг, пожитки… Там, сам знаешь, лежит великое наше богатство — жезл верховного жреца Родослава, и во исполнение удачи он должен быть с нами… И не менее драгоценная для меня вещь — статуэтка богини…
Вернулась служанка. За время, проведенное в пути до форума Быка, где находилась резиденция Иктиноса, и обратно, девушка заметно успокоилась и сказала, что регионарх сделает все так, как велит Варда…
— Отлично! — воскликнул Доброслав и вскоре был уже на улице.
А в предместье его снова ждал негус Джамшид, который и передал слова Леонтия о том, чтобы он был к обеду в патриаршей библиотеке.
Из предместья святого Мамы, нагруженный вещами и Дубыни, с жезлом верховного жреца, засунутым под кожаную куртку, Доброслав снова по улице Меса достиг форума Константина, площади, наиболее украшенной колоннами, портиками и триумфальными арками. В центре возвышалась колонна Константина Великого. Рядом с площадью — большой рынок булочников, к которому примыкала улица, называемая улицей Слез. На ней продавали рабов. Вообще Доброслав заметил, что Константинополь удивительный город: грязь и мрамор, нищета и роскошь, обилие богато одетых, смеющихся людей и плачущих, обиженных и униженных. «Интересно, а как в Киеве?.. — подумал Доброслав. — Есть ли там богатые и бедные? Наверное, есть».
Но вот и другая площадь — Августеона. Тут находились резиденция патриарха и библиотека, представляющая собой прямоугольное одноэтажное купольное здание на четырех колоннах, с двумя выходами. У одного из них Доброслав увидел негуса Джама, который помахал ему рукой. Клуд направился к нему, и вскоре они поднимались по мраморной лестнице внутрь помещения. Только краем глаза Доброслав увидел тянущиеся во всю стену полки, которые были заставлены медными сундуками. Он успел только подумать: «В них-то, наверное, и лежат книги, по которым учатся своей премудрости греки…», а негус уже потянул его за рукав в узкую боковую дверь.
Знал бы язычник, что раньше книги из пергамента лежали на полках просто так, открытые всякому, но после того, как Лев III Исаврийский сжег библиотеку, оставшиеся фолианты упрятали в сундуки. Хотя сейчас им ничего не угрожало, они так и остались в них. «Пусть там и будут, — рассудил Фотий, — подольше сохранятся».
В небольшой, скромно обставленной комнате, которая служила рабочим кабинетом Константину, Доброслав увидел женщину. Она стояла лицом к окну, и Клуд прикинул, что, когда он шел сюда, женщина обязательно видела его… И у нее создалось, наверное, уже о нем какое-то впечатление. «Но кто она?.. Почему Леонтий позвал меня сюда? Уж не хочет ли он мне предложить ее для утехи? — в душе посмеялся над монахом. — Ладно, сейчас все и выяснится…»
И тут женщина обернулась, и Клуд чуть не вскрикнул: на ее шее он увидел родинку, так похожую на маленькую подковку… Женщина, а это была Мерцана, мигом уловила неожиданное удивление Доброслава, и глаза ее вдруг вспыхнули внутренним светом, и она увидела мальчика в белой расшитой рубашке. Рядом с ним мужчину, который приходился ему отцом, потому что был разительно с ним сходен, и необыкновенно красивую женщину. Мерцане вспомнился восхищенный взгляд этого мальчика, устремленный в ее сторону…