Ширра — это наш вездесущий оборотень, если кто не понял. Точнее, это я его так назвала про себя, чтобы называть его хоть как-то. А что оставалось? Сам он имени сообщить не соизволил, не представился и вообще не пожелал общаться… ну ладно, на самом деле это я не пожелала, но не в этом суть. Обращаться и обозначить его все равно как-то нужно, потому что он явно не собирается никуда исчезать, вот я и решила дать ему имя. Всякие там «кисы», «котики» и «мурзики» не годились, потому что он может быть кем угодно, но только не ласковым котенком. А «Ширра» звучит довольно неплохо. И на эльфийском означает что-то вроде «непримиримого», насколько я помню. Для него как раз подходит. Не знаю уж, откуда оно пришло мне в голову, но думаю, именно его любимое «шр-р-р» ненавязчиво подтолкнуло к этой мысли, так что теперь я могу его с чистой совестью именовать не «проклятый оборотень» (потому что никакой он не оборотень) или «мерзкий лицемер», а просто Ширра. Может, не слишком оригинально, зато очень верно.
Так вот, Ширра с самого утра так озлился, что едва я отвернулась, как он огромными скачками скрылся из глаз. Чему, признаться, я была только рада — лишний раз наблюдать его поблизости — удовольствие, надо сказать, ниже среднего. Сродни зрелищу крадущегося глухой ночью призрака, от которого совершенно не знаешь, чего ждать — то ли мимо пройдет, не тронув, то ли щеку пощекочет серым туманом, а то ли внезапно оживет и накинется голодным вурдалаком. Так и с ним. Поэтому я вздохнула с облегчением, когда этот странный зверь с человеческими повадками бесследно пропал из виду. После чего тщательно умылась, надежно убрала баночку с бесценным снадобьем, на которое во время моего недолгого отсутствия никто не рискнул покуситься, а потом нагло забралась в облюбованную повозку и уткнулась носом в промокшие тюки, ожидая возмущенного вопля.
Никто не завопил, что странно — люди в гнетущем молчании собрались, наскоро перекусили остатками вареной кабанятины и с мрачным видом разбрелись по местам. Вскоре повозки стронулись с места (да-да, даже моя!), моим соседом по «камере» снова оказался одноногий Лех. Видно, Брегол, если и хотел поддаться соблазну, сына все-таки не решился бросить, поэтому могучего тяжеловоза впрягли на законное место, и мы покатили дальше.
Я заново вспомнила свой досадный промах и неслышно вздохнула.
— Трис? — немедленно пошевелился Лех.
Молчание.
— Трис? Ты что, сердишься?
— Нет.
— Брось, не бери в голову: Янек просто дурак и мелет языком, где ни попадя. Он не хотел тебя обидеть. Не злись, ладно?
— Я не злюсь.
— Трис?
Я снова промолчала, откровенно не зная, что сказать.
— Три-и-с?
— Ну что? Чего тебе не спится? — не выдержав, я резко приподнялась на ворохе тканей и вопросительно уставилась на соседа: Лех тоже подполз ближе, благо в отсутствии третьего человека это стало сделать не в пример легче, и выжидательно уставился в ответ. — Что опять?!
Он странно умолк, а я снова опустила веки и спряталась за густой челкой, как за занавесом. Правда, следить за ним не перестала, поэтому вовремя подметила неладное и проворно отдернула руку, когда он попытался ее коснуться. А затем снова почувствовала, как накатывает утреннее раздражение. Что ему надо? Чего привязался? Нога прошла? Боли нет? Полегчало? Или чувство вины замучило? Так он тут совсем не причем — это я не сдержалась, нелепо оплошала, ненароком открыв то, что открывать не следовало, и здорово напугав этим посторонних. Это я виновата, не он. Я опрометчиво показала краешек своих способностей и так глупо засветилась. Такой четкий след оставила для оберона, что просто тоска берет. А Янек… да что Янек? Дурак он и болтун. Но ему не грозит быть разорванным на части в любой момент, а я вот сижу теперь и не знаю, что делать — то ли бежать отсюда, то ли поворачивать назад, надеясь сбить преследователя с толку.
— Трис, перестань…
Я угрюмо насупилась, незаметно изучая встревоженное лицо Леха. Странно: мне казалось, он совсем непробиваемый — вчера слова сквозь зубы цедил, все щурился и подозрительно косился, будто стрелок сквозь прицел взведенного арбалета. Казалось, что он значительно старше и… жестче, что ли? Не знаю. Но сейчас эта бесстрастная маска вдруг сползла с него, как ненужная личина, и я к огромному удивлению обнаружила под ней не прожженного старого циника, привыкшего решать проблемы быстро и самым радикальным способом, а достигшего зрелости мужа, способного на сочувствие, переживания и даже, как ни странно, на искреннее беспокойство за чужого, в сущности, человека. Не знаю, что уж на него сегодня нашло, но сейчас стало отчетливо видно, что ему всего лишь слегка за тридцать, что младшего брата он перерос на какие-то пару-тройку лет, а не на десятилетие, как казалось буквально вчера. Что имеет внутри прочно устоявшиеся принципы, но при том все еще довольно гибок и умеет быстро приспосабливаться к переменам. Не закостенел в отведенных рамках и не заплесневел, как плохо просоленный огурец. Искренне переживает о случившемся и вообще — на самом деле не такой бесчувственный, каким хотел казаться раньше. Просто жизнь у него выдалась не слишком веселая, вот и наполнились карие глаза вечным подозрением и ожиданием подвоха, да старый шрам на виске его сильно состарил. Только и всего.
От этой неожиданной мысли я так озадачилась, что даже задумчиво уставилась в ответ, позабыв о том, что вроде не собиралась этого делать. Снова всмотрелась в его глаза, но ничего нового больше не нашла и покачала головой.
— Надо же…
— Что? — непонимающе моргнул Лех и поспешно оглядел себя. — Что-то не так?
— Нет. Просто мысли вслух. Не бери в голову.
— Ты тоже. Может, все-таки скажешь, что случилось?
— Ничего, — медленно ответила я. — Абсолютно ничего.
Лех скептически приподнял бровь.
— М-да? Хочешь сказать, мне померещилось? И ты не швырнула беднягу Янека на землю со всего маху? Не придавила так, что у него аж глаза выпучились наружу? Не напугала своей зверюгой остальной народ и не металась по поляне, как злой вихрь? Знаешь, я немало повидал в этой жизни, но еще никогда не встречал людей, которые бы так быстро двигались!
«Откуда ты знаешь, что я — человек? — тяжко вздохнула я про себя. — Даже я порой в этом сильно сомневаюсь, так что на самом деле ничего странного тут нет. Как и в том, что я вас догнала за полночи, в одиночку перебила хребты парочке разбойников, а потом легонько опрокинула этого недоумка, вздумавшего намекать на всякую похабщину».
Лех, похоже, тоже об этом подумал.
— Трис… ты, случаем, не оборотень?
— Вроде, нет, — снова вздохнула я. — И даже не нежить, представляешь? Крови не пью, по ночам не перекидываюсь, в болоте не живу и даже спокойно гуляю при свете солнца. Ем, сплю, в кустики хожу, когда приспичит… странно, да? И руки у меня тоже две, что вообще ненормально. Ты это хотел сказать?
Он тихо хмыкнул.
— Зато у тебя глаза светятся, — неожиданно выдал, будто сообщал сейчас страшную тайну, и снова выжидающе посмотрел.
— А у тебя шрам на пол-лица. Ну и что? У каждого свои маленькие недостатки.
Лех странно наклонил голову, тщетно пытаясь рассмотреть мои глаза.
— Нет, правда, — повторил он. — Они действительно светятся. Особенно ночью.
— Это оттого, что я в темноте хорошо вижу. Как кошки. Видал, какие у них зрачки, если ткнуть в морду факелом?
— Нет, тут другое: у кошек они зеленые или желтые, если их сильно разозлить, а у тебя… как расплавленное серебро, пожалуй. Не знаю. Не видел такого никогда. Убери волосы, а? Я хочу взглянуть поближе.
— Не стоит, — я быстро отвернулась. — Это может быть опасно.
Лех ничего не сказал. Только взгляд из удивленного стал снова настороженным, да голос слегка отдалился, словно он благоразумно отодвинулся. Но ненадолго: довольно быстро он справился с неуверенностью и снова протянул руку, от которой я шарахнулась быстрее, чем сама осознала, что делаю. Вжалась спиной в деревянный бортик повозки, подтянула ноги и торопливо отодвинулась на максимально возможное расстояние, настороженно замерев и лихорадочно просчитывая ситуацию.
Лех с досадой поджал губы, но дальше не полез.
— Трис, ты что… боишься?
— Боюсь, — неожиданно призналась я, внимательно следя за его руками. — Не прикасайся, пожалуйста. Мне не нравится.
— Кого ты боишься? Меня? Не надо — я не обижу.
Меня против всякого желания пробил нервный смех.
— Ой ли? Помнится, всего сутки назад ты был готов меня серебром утыкать, чтобы убедиться в том, что я — живая!
— Ну, — неловко пошевелился он, отводя глаза. — Я не знал, чего от тебя ждать. Вы появились слишком вовремя. Слишком неожиданно. Неправильно. Рядом с Приграничьем, одни, без вещей и оружия… знаешь, сколько народу пропадает вот так? Просто повернувшись спиной к симпатичной незнакомке и не разглядев, что у нее вместо рук торчат длинные когти? Мавки, кикиморы, упыри, оборотни… кого тут только нет! Бывает, едешь мимо, а тебе из болота малыш во все горло кричит, что тонет. Сунешься, дернешься, а он тебя — хвать за волосы и в топь.
— Можешь не продолжать, я все прекрасно понимаю, — невесело улыбнулась я. — Если бы не Лука, за которым гнался какой-то урод, вообще бы не показалась вам на глаза. Шла бы себе потихоньку до самого Приграничья, и никто бы ничего не заметил.
— Зачем тебе в Приграничье?
— Надо.
— А почему напрямик решила идти? Через топи и болота?
— Я спешу.
— Ясно, — вздохнул Лех и вдруг укоризненно покачал головой. — Да вылезай ты оттуда. Не трону я тебя, поняла? И серебром тыкать втихомолку не стану — больно надо потом с твоим зверем разбираться.
— Он не мой, — непримиримо буркнула я.
— Может, и нет. Да только Янеку потом штаны пришлось менять, когда этот монстр на него просто посмотрел. Всего-то повернулся, клыки свои показал и шерсть вздыбил, а до сих пор поджилки трясутся с перепугу. Причем, не у одного Янека. Думаешь, чего народ так шарахается? Все ждут, когда он появится! Лишнее слово опасаются сказать, потому что слишком уж рьяно он тебя защищает. И, похоже, не накинулся той ночью ни на кого лишь оттого, что ты была рядом.