– Ага, на такси! А если тебе придется колесить, искать нужное место… Нет, поедем на моей «ласточке»!
Я не стала с ним спорить. Хочет ехать – пускай едет, он все же шеф. Единственная проблема – Бонни. Он очень не любит оставаться дома один.
В третьей палате двенадцатой городской клинической больницы под названием «Двенадцатая истребительная» было тихо. Геша Григорьев спал, уткнувшись в подушку. Повязку ему поменяли, и теперь он мог глядеть на мир обоими глазами. Пожилой ходячий Семен Семеныч ушел в соседнюю палату играть в шахматы с больным со сломанной ногой. Третий больной лежал на кровати и смотрел в потолок.
За окнами был серый осенний вечер, как будто и не сентябрь вовсе на дворе, а ноябрь. В палате было полутемно, но больному это не мешало. Он думал. Точнее, не думал, а старался вспомнить. Он предавался этому занятию уже несколько дней, с тех пор как очнулся от забытья.
Он вспомнил свое имя – Алексей. Его зовут Алексей, он видел это имя на экране компьютера. Судя по тому, как четко ему представлялась эта картина, он привык проводить за компьютером много времени. И еще одно имя он вспомнил – Ольга. Его жена, его любимая женщина. Они жили вместе долго – ему казалось, что всегда, он не представлял для себя жизни без нее. Были ли они счастливы? Кажется, да, он во всяком случае. Но воспоминания обрывались, он только смутно ощущал, что в последнее время на их отношения набежало темное облако. Что это было? Ревность? Ольга ему изменяла? Они ссорились из-за денег? Или из-за ее работы? Чем она занималась? Как они жили? Были ли у них дети?
Он беспрестанно задавал себе эти вопросы и не находил ответа. Он так уставал от попыток вспомнить, как будто грузил вагоны.
Вдруг всплыло воспоминание: он с группой приятелей на железнодорожных путях, хмурый человек откатывает двери товарного вагона, который заполнен яркими полосатыми арбузами. Они перекидывают эти арбузы, а самый большой с размаху бросают на пол и едят потом алую мякоть.
Он даже вздрогнул, потому что ощутил во рту холодный сладкий вкус того арбуза. Когда это было? Давно, лет двадцать назад, еще в студенческие годы. Потому что сейчас ему сорок. Да, ему сорок лет, он, очевидно, работал программистом, вот только где…
Открылась дверь, и в палату заглянул доктор Вадим Вадимович. Он сегодня дежурил.
– Что это вы сумерничаете? – Он щелкнул выключателем, и палату залил неяркий свет.
Геша Григорьев зарычал во сне, как детский плюшевый медведь, и перевернулся на другой бок.
– Ну, что скажете? – Доктор подошел к кровати у окна. – Жалобы есть?
– Нету, – больной помотал головой.
Доктор помог ему сесть, подложил подушку.
– Ну как, вспомнили еще что-нибудь о себе?
– Оля… – прошептал больной, – моя жена… Она, наверное, ищет меня, волнуется…
Доктор отвернулся в сомнении – в конце концов не так много в городе больниц, за два месяца можно все обыскать. Если этот больной жил в нашем городе, то близкие вполне могли бы его найти за это время… Что-то тут не то…
– Это хорошо… – протянул он. – Но вы можете вспомнить что-то конкретное? Как фамилия жены, ее телефон, свой адрес… лучше бы свою фамилию… возраст…
– Мне сорок лет, – сказал больной, – как раз недавно отмечали… в ресторане… зимой, Ольга в длинном лиловом платье… Я учился в Политехническом, потом работал с компьютерами… Алексей… Меня зовут Алексей Малинин!
– Дорогой вы мой человек! – расцвел доктор. – Какой же вы молодец! Сейчас отдыхайте, а завтра, может быть, вспомните и свой домашний адрес. А я пока сообщу в справочную ваши данные, возможно, вас ищут…
Дядя Вася сказал, что с Бонни он договорится. Однако из этих переговоров ничего не вышло.
Утром дядя Вася обещал ему салат из морепродуктов, внеочередную прогулку, поездку за город в ближайшие выходные, но Бонни и слушать его не хотел и, стоило нам подойти к дверям, устроил такой концерт по заявкам, что тут же позвонили соседи сверху. Как я уже говорила, он очень не любит оставаться дома один. В конце концов пришлось взять его с собой, и лучше не спрашивайте, как мы утрамбовали этого бегемота в «Жигули».
Дяди-Васина машина, которой, на мой взгляд, давно пора на свалку, нас на этот раз не подвела – через сорок минут мы уже подъезжали к старинной Пулковской обсерватории.
Оставив машину на стоянке, мы вошли в ворота. Нас тут же окликнул пожилой охранник:
– Вы на экскурсию? Ваши собираются на площадке перед главным зданием. Но только с собаками в обсерваторию не пускают.
– Нет, мы не на экскурсию, – отозвался дядя Вася. – Мы хотели взглянуть на новую церковь, которую открыли этим летом.
– А, ну тогда идите вот по этой дорожке к кладбищу, там увидите…
Мы миновали величественное, в стиле ампир, здание обсерватории, прошли направо по обсаженной голубыми елями дорожке и вскоре увидели старинное кладбище. Чуть в стороне от него возвышалась новая деревянная церковь.
– Ну, вот эта церковь, – проговорила я, остановившись перед резным крыльцом. – И что, интересно, понадобилось здесь Татьяне Капустиной? Вряд ли на открытие этого храма прибыл сам Мераб Мерабович Габраилов – а ведь ее интересовал именно он!
– И самое главное – Татьяну и ее мужа убили той же ночью, после посещения этой церкви. Значит, она здесь увидела что-то очень важное и опасное…
– Да что здесь можно увидеть? – Я пожала плечами. – Вы ведь сами сказали – место глухое, уединенное… Бонни, ты куда? Сейчас же вернись! Вернись, кому говорят!
Мой пес, который до этой минуты вел себя вполне прилично, вдруг ринулся в кусты, окружавшие церковь. Я бросилась за ним – кто его знает, что или кого он там заметил? Все же такую большую собаку нельзя оставлять без присмотра!
Прорвавшись через кусты, я оказалась на краю высокого холма.
Я знала, что Пулковская обсерватория расположена на возвышенности, но теперь убедилась в этом собственными глазами. Весь город лежал у моих ног. Бонни стоял рядом со мной и с интересом оглядывал раскинувшуюся внизу панораму.
Я отвела взгляд от городских кварталов. Внизу, значительно ближе, были постройки Пулковского аэропорта…
– Дядя Вася! – крикнула я через плечо. – Идите сюда!
Я поняла, зачем приезжала в обсерваторию Татьяна Капустина.
Наверняка она в тот день стояла здесь, на том же самом месте, где теперь стоим мы с Бонни. Потому что отсюда открывается прекрасный вид на летное поле аэродрома Пулково. Точнее, на одну из его взлетно-посадочных полос, отделенную от остального поля широким пространством распаханной земли.
– Ну, что тут у вас? – проворчал дядя Вася, продравшись через кусты и остановившись рядом с Бонни. – Ух ты, какой вид!
– Вид, конечно, неплохой, – согласилась я, – но я вас вообще-то не из-за него звала.
– А из-за чего?
– Кажется, я поняла, зачем приезжала сюда Татьяна Капустина. Видите эту взлетную полосу?
– Ну да, – кивнул дядя Вася, – это вроде как край аэропорта.
– Подозреваю, что это не простой край, – проговорила я. – У вас ведь есть бинокль?
– Есть, – вздохнул дядя Вася, – только я его в машине оставил. Неужели придется возвращаться? Бонни, может, ты сбегаешь?
Бонни сделал вид, что ничего не слышит, и возвращаться за биноклем пришлось мне. Мы с дядей Васей по очереди осмотрели ближнюю к нам часть аэропорта и поняли: часть это непростая.
Во-первых, на дальних полосах то и дело взлетали и садились самолеты, на этой же полосе никакого движения. В то же время полоса явно не заброшенная – она содержится в идеальном порядке, по ней ползала уборочная машина, с озабоченным видом сновали служащие. Кроме того, на шоссе, которое ведет к первому и второму терминалам, всегда полно машин и микроавтобусов, к этой же части вела совершенно пустынная дорога, перегороженная шлагбаумом в том месте, где она отходила от Пулковского шоссе.
– Все ясно, – проговорил дядя Вася, передавая мне бинокль, – это спецполоса.
– Это еще что такое? – спросила я.
– Ну что тут непонятного? Полоса, предназначенная только для специальных самолетов. Правительственных бортов и личных самолетов разных особо важных персон…
– Вот тут наверняка Татьяна и засекла Габраилова!
– Ну, положим, он куда-то улетал или, наоборот, откуда-то возвращался. Что в этом такого криминального?
– Не знаю, – честно призналась я, – и не узнаю, пока не проникну в этот спецаэропорт!
– Ну, тезка, ты даешь! – нахмурился дядя Вася. – Как ты себе это представляешь? Это же особая зона, она наверняка очень тщательно охраняется.
– Ну да, охраняется, – вздохнула я. – Но наверняка в любой охране можно найти лазейку. Только уж здесь вы с Бонни не вмешивайтесь, вы мне будете только мешать.
Дядя Вася только покачал головой. Спорить со мной он не стал – понял по моему тону, что это бесполезно.
Он высадил меня на шоссе метрах в ста от поворота на спецдорогу и отъехал подальше. В машине я навела макияж поярче и начесала волосы. Еще расстегнула курточку, чтобы был виден сильно обтягивающий яркий свитерок. И теперь я с самым легкомысленным видом зашагала по шоссе к шлагбауму.
Со стороны города показалась машина, серый «Фольксваген». Он начал притормаживать и обозначил правый поворот, то есть явно направлялся туда же, куда я. Я остановилась на обочине и подняла руку.
«Фольксваген» остановился, из него выглянул круглолицый парень лет двадцати пяти. Из кабины несся оглушительный шансон.
– Тебе куда? – спросил он, окинув меня заинтересованным взглядом.
– Туда же, куда и тебе! – ответила я, играя глазами. – Я на спецтерминале в кофейне работаю.
– А что-то я тебя раньше не видел!
– Так я только второй день работаю. Заходи, я тебе такой кофеек сварю – закачаешься!
– А как ты на шоссе одна оказалась?
– Да подвез водила до первого терминала, а дальше ему не по пути, вот и пришлось пешком топать. Хорошо вот, тебя встретила, а то так бы и пришлось всю дорогу ноги сбивать.
– Такие ноги жалко! – проговорил он со знанием дела и открыл дверцу. – Ну ладно, садись! Только кофе с тебя!