Обычно говорят «белая ворона», но здесь ситуация была обратная – среди белых машин с красным крестом выделялась длинная черная машина с надписью на крыле: «Горгаз».
Точно такая же, как та, которую мы видели возле дома Капустиных.
Сергей проснулся, как будто его кто-то окликнул. Он приподнялся на кровати, оглядел палату, но в ней, кроме него, не было ни души.
Наверное, общительный Семен Семенович, как всегда, играет в шахматы со своим приятелем, а Геша Григорьев курит на лестнице.
Значит, голос, который разбудил его, просто ему приснился.
За окном постепенно начинало темнеть. Выходит, он заснул посреди дня и проспал несколько часов. Впрочем, он теперь спал очень много – доктор Вадим Вадимович говорил, это очень хорошо, во сне поврежденный мозг Сергея восстанавливается.
Казалось бы, все хорошо, он удивительно быстро поправляется, но Сергея отчего-то тревожил сон, который он видел перед самым пробуждением.
Сергей сосредоточился, пытаясь вспомнить этот сон, но из этого ничего не вышло. Вспоминалось только ощущение тревоги и беспокойства, приближающейся опасности.
Чувство опасности охватило его с новой силой.
Сергей нажал кнопку вызова медсестры, подождал минуту-другую, но никто не появился.
Ничего удивительного, внушал он себе, это отвратительная больница, куда свозят людей, подобранных на улице, пострадавших в дорожных происшествиях или в пьяных потасовках, здесь не приходится рассчитывать на первоклассный уход, на внимание персонала. Ему еще удивительно повезло, врач попался вполне приличный. Ему повезло, что он вообще остался жив…
Ну где же эта сестра?
В палате темнело, и вместе с сумерками нарастало чувство тревоги, оно накатывало на него, как тяжелая волна, как снежная лавина.
Сергей пытался справиться с этим чувством, но оно было сильнее его.
Странно, прежде он никогда не был подвержен депрессиям, необъяснимым страхам и тревогам.
Но прежде, напомнил себе Сергей, его мозг не был так поврежден, так искалечен. Удивительно, что он вообще жив. Удивительно, что он вообще способен думать и чувствовать.
Нет, все же у этой тревоги есть какая-то реальная причина…
Он снова вспомнил ту страшную ночь, тех людей, которые ворвались в их квартиру…
Он отчетливо видел их лица, как будто они навечно отпечатались в его мозгу.
Они пришли из-за того, что делала Ольга… то есть Татьяна.
Сергей снова поймал себя на том, что называет жену именем героини своего романа. Возможно, в его больном мозгу перепутались события книги и реальной жизни? Возможно, он все это выдумал – и тайную жизнь жены, и ту страшную ночь, и тех людей…
Нет, тех людей он помнил слишком хорошо. Слишком ясно, слишком отчетливо для литературных персонажей. Он видел их, видел на самом деле…
Внезапно Сергей осознал важную вещь.
Те люди, ворвавшиеся в их квартиру, в их жизнь, знали, что он, Сергей, не имеет никакого отношения к тайной жизни Татьяны, к ее секретам. Тем не менее они хотели убить его, собственно, они его почти убили, он только чудом выжил. Он представлял для них опасность как свидетель…
И он по-прежнему опасен для них!
До сих пор они не знали, что он выжил, но вчера… вчера он вспомнил свое настоящее имя, назвал его врачу.
Он ничего не имеет против Вадима Вадимовича, но то, что знают двое, – знает весь мир. Рано или поздно информация дойдет до тех людей.
Вот в чем истинная причина его тревоги!
Он не осознавал надвигающуюся опасность в бодрствующем, дневном состоянии, но во сне подсознание проявило ее, как фотопленку!
Он снова вспомнил ту ночь.
Ворвавшиеся к ним люди говорили о каких-то фотографиях, они искали их в квартире – и, судя по всему, не нашли.
А ведь он знает, куда Татьяна могла их спрятать…
В их квартире есть тайник, достаточно надежный, который ни за что не найдет посторонний человек.
Сергей снова нажал кнопку вызова сестры.
Минуты шли за минутами, но по-прежнему никто не входил в палату.
Это было странно и непривычно: обычно здесь всегда кто-то был, кроме Геши и Семена Семеновича, – или пациенты из соседних палат, или дежурная сестра, или сердобольная нянечка тетя Нюра…
Сейчас же не только не было ни души – даже из больничного коридора не доносилось ни звука.
Напряженная тишина наполняла комнату, как прибывающая вода прилива наполняет прибрежный грот.
Сергей почувствовал, что больше не выдержит этой тишины, этой неизвестности, этой тревоги.
Он сел на кровати, спустил ноги.
Голова кружилась, в ушах звенело, перед глазами плавали цветные пятна. Но он сделал над собой огромное усилие и встал.
Палата качнулась, как палуба корабля на высокой волне, Сергей схватился за спинку кровати, чтобы не упасть.
Какое-то время он постоял неподвижно, чтобы справиться с головокружением и восстановить дыхание, затем сделал шаг.
На этот раз он почувствовал себя увереннее. Он даже придумал хитрый, как ему показалось, ход – взял с соседней кровати одеяло, скатал его и положил на свою кровать. Теперь со стороны казалось, будто в его постели кто-то спит.
Сергей снова собрался с силами, сделал осторожный шаг вперед, еще один шаг. Дело пошло лучше, голова больше не кружилась.
Он добрался до стены и двинулся вдоль нее, слегка придерживаясь рукой. Теперь он шел к двери. Ему казалось, что главное – дойти до поста дежурной сестры, увидеть живого человека, услышать живой человеческий голос.
Придерживаясь за стену рукой, Сергей неожиданно почувствовал под пальцами пластиковую кнопку выключателя.
Он нажал на нее, и комнату залил резкий, безжалостный свет люминесцентных ламп.
В первый момент он испытал облегчение.
Яркий свет рассеял тревожный сумрак, рассеял гнетущую настороженную полутьму.
Но уже в следующую секунду Сергей понял, что при этом ярком свете он стал более уязвим, более заметен. Он чувствовал себя так, как будто вышел голым на сцену многолюдного зала. Кроме того, теперь его детская хитрость не обманула бы никого – при ярком свете валик одеяла никто не примет за спящего человека…
И в довершение ко всему из коридора донесся звук приближающихся шагов.
Всего несколько минут назад Сергей страстно желал услышать человеческие шаги, желал, чтобы в палату кто-нибудь пришел, кто угодно, лишь бы не оставаться одному, а теперь этот звук вызвал у него животный страх.
Он попытался справиться с этим страхом, убедить себя, что для него нет никаких реальных причин, просто у него разыгрались нервы, и по коридору идет кто-то из его соседей или дежурная медсестра наконец соизволила заметить его вызов…
Но это была жалкая попытка самообмана.
По коридору шел не пациент больницы, не медсестра, не нянечка.
По коридору шел кто-то чужой, посторонний. Это было ясно по звуку шагов – осторожных, крадущихся.
Пока не поздно, Сергей выключил свет.
На этот раз обрушившаяся на палату темнота показалась ему спасительной, дружелюбной. Она спрятала его, успокоила, внушила ему обманчивое, хрупкое чувство безопасности.
Впрочем, за дверью палаты тут же снова раздались приближающиеся шаги, а в следующую секунду дверь с тихим, вороватым скрипом начала открываться…
Я стояла на больничной стоянке и разглядывала черную машину, выделявшуюся среди белых автомобилей «неотложки», как белая ворона… точнее, как черный лебедь в стае белых лебедей.
Это была точно такая же машина, как та, которую мы видели возле дома заказчицы.
Нет, не такая же – это была именно та машина.
Я узнала хищный оскал капота, приземистый силуэт и чуть заметную вмятину на левом крыле.
Только на этот раз в машине никого не было.
Неужели я опоздала? Неужели люди из черной машины раньше меня отыскали Сергея и приехали в больницу, чтобы завершить то, что недоделали два месяца назад? Неужели тонкая нить, на которой висит его жизнь, оборвется?
В любом случае я не должна терять ни секунды, не должна стоять здесь, тупо пялясь на этот черный автомобиль!
Я влетела в больничный холл, огляделась по сторонам.
Здесь было тихо и безлюдно.
Подойдя к окошечку с надписью «Справочная», я заглянула внутрь.
Там тоже никого не было.
Что здесь творится? Вымерли все, что ли?
Я заглянула в окошко как могла дальше и крикнула:
– Эй, есть кто живой?
В ответ на мой призыв послышалось гнусавое «мяу», и из-за стеллажа с документами вышла крупная пятнистая кошка. Она неторопливо приблизилась ко мне, села и принялась тщательно умываться.
– Ну, ты мне вряд ли чем-нибудь поможешь! – проговорила я и снова оглядела холл.
Из бокового коридора появилась полная женщина средних лет в белом халате. Она торопливо приближалась, заметно прихрамывая и недовольно бормоча:
– Ну, что надо? Что надо? На минуту всего отошла – уже кричат! Что за люди! Здесь, между прочим, не дискотека, здесь больница, здесь кричать не положено!
– Я не кричу. Я просто искала кого-нибудь живого. Мне нужно найти больного Капустина… то есть Малинина.
– Так Капустина или Малинина? – переспросила тетка, проходя за загородку справочного стола. – Вы уж как-нибудь определитесь, девушка, к кому пришли!
– Наверное, он у вас записан как Малинин. Алексей Малинин.
– Малинин будет на «М»… – Женщина постучала по клавиатуре компьютера и сообщила:
– Ваш Малинин в четвертом отделении, в палате номер три. Это на четвертом этаже. Только приемные часы все равно закончились.
– Спасибо! – Я развернулась и направилась к лифту.
– И к нему только что прошли другие посетители, – добавила она мне вслед.
– Что? – Я встала как вкопанная и обернулась. – Какие посетители?
– А я знаю? – равнодушно проговорила служащая. – Родственники или сослуживцы…
Я охнула и перешла на бег.
Лифт, как ни странно, работал, и через минуту я уже стояла перед дверью четвертого отделения.
На двери красовалась табличка, строго предупреждающая, что входить в отделение можно только в сменной обуви. Я решила, что правила для того и существуют, чтобы нарушать их в критической ситуации, и толкнула дверь отделения.