– И на что же мы меняемся? – спросил он вместо этого.
– Хм. – Рыков все разглядывал царапины, будто читая символику какой-то сложной картины. – Мне кажется, мы с вами взрослые люди, которые пользуются УК и УПК не как подставками для фарфоровых пуделей? – Смешок, впрочем, уже не был едким, а следующие слова прозвучали почти сладко. – Мне нужна постоянная группа. Мне нужны в ней опера. Я пока ее не сформировал. Намек понятен? Ну же, удивите меня.
И тут Крыс с раздражением передернул плечами: да вокруг, твою мать, сплошные манипуляторы! Словно забыли, что вообще-то торгуются и препираются над человеческим телом. Взгляд снова остановился на красивом молодом лице, и отвратительную деталь пришлось все же признать: мертвый французский дипломат был очень, очень похож на Рея, разве что коротко стриженный и с глазами другого цвета.
– Ребята, а может, вы делом наконец займетесь, правда?
Это что, он сказал? Он. Да еще тоном Его Чести, вот тем самым, которым призывают к тишине в зале суда. И тишина наступила, на Крыса, кажется, уставились все, кроме трупа. Он сжал зубы и глубоко вздохнул. Даже не понял, почему вдруг испытал такое раздражение, нет, омерзение. И не знал, совершенно не знал, что ответить.
– Ребята – это кто? – прокашлялся Рыков. Кирилл встретился с ним глазами, но не увидел на лице жажды расправы. Скорее вялое сочувствие: «Ну-ну, поистери еще».
– Ребята – это те, от кого я очень жду результатов по покушению на своего коллегу, – отозвался Кирилл, решив все-таки не пасовать. – Дорохов Вячеслав Александрович, вы уже в курсе? И мне, если честно, глубоко плевать, кто это будет.
– Вот как. – Рыков все еще выглядел спокойно. А потом даже улыбнулся. – Ценю такой настрой. И искренне надеюсь, что его разделяют все коллеги, а не…
Скорее всего, он собирался опять подколоть Левицкого, молчащего о своих наработках, но, к счастью, не успел.
– Да, и у них есть версия, – подала голос Марти. – Очень интересная.
– Неужели? – Рыков недоверчиво скривился, но все же опять на нее посмотрел.
Крыс заметил, что Левицкий повторил то же слово, но одними губами. Ника тут же что-то зашептала ему на ухо.
– Более чем, – продолжила Марти. – Для нее, конечно, лучше расширить границы сознания, и я не про наркотики говорю, но что поделать. Похоже, нам ведь жить с вами?
– А нам – это кому? – слова ввергли Рыкова в такой же ступор, как «ребята», он даже голову почесал.
Марти опять посмотрела странно, слегка оцепенело… а потом подмигнула и почти интимно, но слишком хорошо поставленным шепотом изрекла:
– Человечеству.
Ого. Крыс мысленно зааплодировал, а еще подумал, что ему здорово не хватало этих спектаклей. Марти заметно оживилась, нисколько не испугалась и включила боевой режим: мягкую утонченность в дикой смеси с наглой цыганщиной. К ним она прибегала далеко не всегда. И далеко не ради каждого мужчины.
– Ну… поделитесь что ли, – Рыков выдержал: отвесил ей что-то вроде поклона, вместо того чтобы стукнуть ее тростью. – Раз вы здесь не просто так.
– Да, Марина, – отмерз и Левицкий. Он выглядел напряженным, но голос звучал совершенно буднично. – Давайте действительно посвятим коллегу в нашу гипотезу.
Крыс фыркнул, и Ника, кажется, тоже, только не с любопытством, а скорее с ужасом. А вот Марти, с достоинством кивнув, подошла к Рыкову и остановилась над трупом.
– Я сравнила несколько снимков… – начала она.
– А вы все-таки кто? – Даже снизу вверх он ухитрялся смотреть презрительно. – Помощник на общественных началах? Народная дружинница? Женщина-Кошка?
– Просто красивая девушка, которая, кстати, ненавидит, когда ее перебивают, – оборвала его Марти. – Так что извольте, пожалуйста, на минутку закрыть рот.
Кажется, великий и ужасный опешил уже совсем.
– Хм… – Он еще раз, куда как заинтересованнее, оглядел Марти, от высоких лакированных сапог до темных коротких волос. И опять улыбнулся. – Ладно. Но не больше чем на минуту. И только потому, что вы умеете просить, а отказывать себе дороже.
Ха. Ну просто злодейский злодей, вот же она, идеальная пара. Кирилл почувствовал одновременно тревогу и любопытство ученого. Какого-то из тех психованных натуралистов, которых хлебом не корми, дай понаблюдать, как спариваются тигры или крокодилы.
– Итак, ваша гипотеза?..
Марти присела на корточки с Рыковым рядом.
– Эти порезы, – начала она. – Именно на руке и именно косо, как будто руку… зачеркивают. – Она помедлила. – Но зачеркивают не руку. Точнее, не просто руку. Зачеркивают это! – Осторожно наклонившись, она показала: – Вот. Видите линии на внутренней стороне запястья? Хироманты так и зовут их запястными кольцами, «розеттами» или «браслетами жизни».
– Ничего не вижу, – нахмурился Рыков. – При чем тут хироманты? Какие браслеты? Где…
Марти фыркнула и без предупреждения схватила его за окровавленную руку. Прежде чем он возразил бы, закатала рукав пальто и рубашки, вгляделась во что-то на коже и показала снова:
– У каждого человека вот здесь кольца. Под ладонью, видите? Обычно три, а… – Она точно споткнулась обо что-то взглядом. – У вас вот одно… о. Ну ладно.
Она подняла на Рыкова глаза. Крыс удивился ее хмурому виду. Больше никто ничего не замечал: все, даже скучающие санитары с приехавшей пару минут назад труповозки, увлеченно рассматривали собственные запястья. Марти, помедлив, заговорила снова:
– Как бы там ни было, каждое из колец показывает примерно тридцать лет жизни. Первый браслет самый плотный, он еще отражает наш запас жизненных сил. У вас он единственный, и… – Она отпустила его руку и, кажется, слегка стушевалась. – Так вот… Если убийца зачеркивает браслеты своим жертвам, для него это своеобразная метка, возможно, ритуальная. Не только отобрать земную жизнь, но и их жизнь после…
– О боже, – оборвал ее Рыков. Кажется, он был здорово разочарован и потому снова закипал. – Серьезно? И это ваша блистательность? – Он уколол взглядом Левицкого. – А хотя… что я только надеялся услышать, идиот? Бредни, достойные психбольных. Вау.
Кирилл, в общем-то, не готов был с ним сурово спорить. Сложно как-то. И странно. Про линии на ладони, допустим, знали все, а вот про браслеты… какая-то очень непопулярная информация. Хотя если вспомнить все эти разговоры о демонах…
– Я вообще-то пытаюсь помочь! – Марти оскорбленно вскочила и принялась вытирать руки об куртку. Повисла напряженная тишина, но вскоре ее нарушили.
– А по-моему, здраво, – возразил Левицкий. Видимо, он вспомнил, что должен быть в курсе этой версии, а возможно, она действительно его заинтересовала.
– Здраво? – вкрадчиво уточнил Рыков, поднимаясь на ноги вслед за Марти.
Никин наставник слегка пожал плечами.
– Я не верю в мистику. Но если убийца – человек нездоровый, подобный мотив у него вполне может быть. У меня была идея проверять лечебницы: кто сбегал из сдвинувшихся на религиозной почве. Сатанисты, радикальные сектанты…
– Послушайте, Александр Федорович. – Рыков подошел к нему вплотную и заговорил вкрадчивым шепотом – так, что его слова все равно слышали все. – Мне взять предложение назад? Убиты двое иностранных граждан. Такие дела не ведутся с опорой на эзотерику! Поэтому сегодня же вы передадите мне все, что накопали, я это изучу и буду принимать решение. И я предупреждаю. – Он слегка отстранился, обведя место преступления еще одним взглядом. – Если все не прекратится в ближайшее время, я вам обещаю проблемы. За неэффективность.
– Но ведь мы… – начала Ника. Рыков отбрил ее одним взглядом.
– Лезли? – медовым голосом уточнил он. – Значит, будете и отвечать. Не за это, так за что-то другое.
– Иван Леопольдович, – снова позвал его Левицкий и тоже довольно сильно смягчил тон в сравнении со всем, что говорил прежде. – А вы, прежде чем рычать, осмотритесь-ка хорошенько и подумайте, найдете ли союзников лучше.
– Союзников… – И снова он оперся на трость. В этот раз как-то устало. Посмотрел на Левицкого, на мертвое тело, потом почему-то на Марти, именно на Марти. – Какая-то свихнутая цыганка-фотомодель… судейский сынок, как я вижу по этой масти… и два невнятных опера. Команда-мечта.
– О-ой, а я не модель! – начала Марти не то ерничать, не то опять распускать хвост, но замученная Ника уже подошла и без особых церемоний подхватила ее под локоть. Отбуксировала к Крысу, поймала и его.
– Вам пора на пары, – заявила она не терпящим возражений тоном. И только у заградительных лент все же шепнула: – Спасибо. И простите…
За что она просила прощения? За эту встречу с неприятным человеком? Или за то, что до сих пор не поймала преступника? Думать об этом не хотелось.
Марти всегда была чокнутая, раз влюбилась когда-то в меня. И я сразу заподозрил неладное, когда всю дорогу до института она бубнила, какой Иван Рыков мерзкий мудак. В конце концов я прервал ее и сказал:
– Да-да. Тот еще злодейский злодей.
– Так не говорят, – запротестовала в ней филологическая дева.
– Но ему подходит, – ехидно возразил я. – Вредная вредина ты и злодейский злодей он. Вы друг друга стоили. Жаль, конструктива это не прибавило.
Марти зашипела и принялась меня пихать. И к лучшему: последнюю фразу она пропустила мимо ушей и не стала комментировать. Я и сам не могу объяснить себе, почему так остро среагировал на вид того парня. Да, жутко, что он напоминал Рея, но как бы он ни выглядел, меня ведь деморализовало другое. Сегодня утром он просто шел на работу. Шел на работу в чужой стране, которую, наверное, выбрал по любви. В стране, где его должны были защищать, как, в общем, и всех ее жителей. А теперь он лежал растерзанный, смотрел в небо, а два взрослых мужика над ним пытались выяснить, у кого круче яйца. Вот поэтому я и…
Впрочем, нет. Это в другой раз.
Вспомнив кое о чем, я после минуты тишины решился спросить:
– А что ты там говорила, будто он сошел с корабля? Это ты вежливо намекала на его психическую неуравновешенность? Типа «слетел с катушек»?