Но на свете нет нерушимых проклятий. Раз в семь лет фрегат может зайти в любой порт. Капитан ступает на ненавистную сушу. У него есть три дня свободы; три дня, чтобы найти хоть кого-то, кто полюбит его всем сердцем, даже узнав правду. Если это случится, проклятье развеется. Корабль и мятежные души наконец уснут.
Вот только капитан не ищет спасителей и никогда не искал. Капитан пьет, чинит зверства или бьется с лихими людьми все три дня. Капитан тоскует по землям, которых не достиг, и матросам, которых потерял. В пустом сердце давно нет компаса.
Перекресток. Смерть ей к лицу
– Привет, Руби, душка!.. Как твои дела?
Ну вот. Говорят, смерть одна для всех. Безлика, молчалива, беспощадна. Приходит в предсказуемом облике, а ее casual – скелет с косой. Так вот, это чушь. Выходки Имиджевого отдела «Мироздания» с их дурным юмором. Приколу «Давайте оденем их в балахоны и посадим на диету» несколько веков, а вообще Смертей – целый департамент, и у каждого сотрудника региональная специализация, в соответствии с которой она или он выбирает облик. Земная Смерть в последние годы тяготеет ко вполне определенному стилю, стремному, но, благо, рассказать об этом некому.
Салатовый кабриолет затормозил рядом, когда мы с Гонни обедали. Я надеялся, что престарелая (лишь по виду) красотка Барбара не вдохновится моей жующей рожей, но увы. Я был обречен. Сладкий парфюм «Гнилые кактусы № 8» уже меня окутывал, тщетно пытаясь приманить.
Сначала из тачки с тявканьем выпрыгнула лысая трехголовая чихуа-хуа и начала носиться вокруг камня, на котором мы сидели. Только потом Барбара, вырубив музыку – какой-то попсовый ремейк похоронного марша, – вышла сама. Она была накрашена, завита, в желтом платье-футляре и туфлях на огромных шпильках. Повертев головой и снова найдя меня за спиной у Гонни, она полетела к нам со словами:
– Я скучала, а ты? – Она схватила меня за щеки и потрепала, потом сцапала за руку Гонерилью: – Дорогая, ты чудо как похорошела, но твоей коже необходим свежий воздух и… – Она подмигнула. – Жаркий секс. Ты по-прежнему затворница? Знаю я!
Гонни тут же залилась краской: она, вся такая жесткая и строгая, перед Смертями робела, как бы нелепо те ни выглядели. Понимая, что остался один, я сдержанно ответил:
– Все путем. А у тебя как дела, Бэбс?
– Чудесно. Опять спешу, залетела на минутку, чтоб… – Она вдруг замялась, что с ней бывало крайне редко. – Кое-что оставить, просто не знаю, куда это деть.
– И что это? – Я печально отложил обед. Так, похоже, мы тут надолго.
Смерть направилась к машине и капризно потребовала:
– Помоги, я же женщина! В это время суток.
Лучше бы я не помогал. Каждый раз я обещаю себе, что при виде Барбары побегу до самой Индии, но каждый раз не успеваю. Увы. Потому что в чертовом багажнике чертовой Барбары лежало чертово тело.
– Вот как-то так.
Плечи поместились в пространстве с трудом, ноги пришлось согнуть. Промокшая одежда висела мешком и покрылась ледяной коркой. Вообще вид был жуткий, хотя следов явного насилия я не заметил. Утопленник. Кла-асс.
– Бэбс… – Я уставился на Смерть. – Это что? Почему ты решила подарить именно нам и именно труп?
Она поскребла подбородок длинными ногтями и покачала головой:
– В том-то и беда. Оно… неправильный труп. Иначе само бы прилетело к вам, нет?
– А что с ним тогда? – Я очумело ткнул тело пальцем. – Выглядит мертвенько.
– Может, это пока. – Барбара махнула рукой. – Всё Хаос: он в последнее время просто взбесился. Много людей пропадает в аномальных зонах планеты, иногда их еще и подбирают всякие… – она поморщилась, – самовольные пидорасы, любимчики начальника. Это нечто я, например, взяла у ватаги бородатых живых мертвецов. И каждый раз вопросы: куда девать? Разнарядки-то не было. А я не люблю пахать сверхурочно.
– И… куда деваешь? – тихо спросила Гонни, тоже подойдя к нам.
– Эти вопросы решают боссы, детка, – рассеянно отозвалась Бэбс. – И обычно либо «RIP», либо «Подбросить туда-то и стереть память». Но с этим… – Она тряхнула локонами. – Мне сказали, что решение принимать рано. И правильно сказали: что-то не то, чую. И малыш Церби, – она бросила взгляд на трехголовую собачку, доедавшую мой сэндвич, – извелся. Так он только на живчиков реагирует, у него на них аллергия. В общем, – Барбара с неженской силой схватила труп за плечи, рывком вытащила из багажника и кинула к моим ногам, – оставлю его вам. Если вдруг проснется, позаботьтесь, чтобы не пронюхал слишком много, как тот… Дантес, Канте или как? Пока.
– Барбара, ты сдурела?
Но она уже резво отскочила и уселась в машину. Церби вспрыгнул к ней на колени и бешено залаял на меня, из левой пасти вырвался язычок пламени. Вот же гаденыш! Я беспомощно оглянулся на свою молчащую коллегу.
– Нам нельзя посторонних! Особенно смертных! Особенно землян, особенно сейчас!
– Заберу, когда все кончится, – сказала Смерть, заводя мотор. – Ну, то сражение.
– Что? – Я вздрогнул и уставился на нее. Так она тоже в курсе? – Барбара!
Машина уже тронулась с места.
– Целую! – раздался удаляющийся крик.
Мы одновременно посмотрели на лежащее тело. Оно не шевелилось. И усиливающийся запах от него явно говорил, что это серьезно.
Арка 9. Обливиэйт!
Может, правильнее так и оставить – молчать. Ничего ведь не поменялось. Но сегодня я вдруг подумала, что Макс вряд ли хотел бы, чтобы мы все бросили. Ему дорога была эта тетрадь; он хотел вернуться и читать о нашей всратой жизни. И чтобы читали другие, двести или триста лет спустя. Но главное, Макс просто не хотел исчезать насовсем, вот в чем дело. И хотя он больше не с нами, мы еще можем что-то сделать.
Два месяца молчания – не считая мой бред сивой кобылы от 29.03 – это много, понимаю. Но тут ничего не сделать, ни у кого не было сил, и все считали такие почеркушки неуместными, это только меня один раз накрыло. Вижу, даже Ника перестала документировать тут свое расследование и свою личную жизнь. Ну ничего, я задокументирую за двоих. Ведь ничего не кончилось и не прояснилось, кроме одного.
Я, похоже, была права насчет Рыкова. Из-за него и накрыло.
Женщина, раскинувшаяся на багровых простынях, казалась прекрасной, нет, царственной. У Марти даже возник образ – предательски убитая врагами Клеопатра. Только ее волосы кто-то выдирал клоками, золотистый шелковый халат пропитался кровью так, что почти поменял цвет, а всю заметную под изорванной одеждой кожу покрывали кровоподтеки. Часть ребер была выломана. Шахматная пешка стояла на столе, рядом с раскрытым ноутбуком. Всего лишь пешка. Знаменитая писательница, автор уже почти культовых романов – но пешка. Почему, интересно?
Рыков подошел первым и бесцеремонно схватил мертвую за руку. Браслеты жизни были зачеркнуты знакомым глубоким порезом. Рыков скривился, Марти и Ника переглянулись. Ну, сейчас грянет. Еще один «неудобный» труп, да еще «убийство в запертой комнате»: квартира-то оказалась на замке и засове изнутри. Резонансу быть.
Рыков обернулся к Нике, Марти и Алефу, нахмурил брови.
– Есть новые блистательные идеи, коллеги?
– Какие идеи могут быть там, где опять ни связей, ни мотивов? – спокойно поинтересовался Алеф. Он уже привык к ору, воспринимал его, похоже, как простое жужжание шмеля. Громкого шмеля.
– Хм, может, отыскать их наконец? – Рыков подошел к Нике и заглянул в протокол осмотра места преступления. – В конце концов, это в ваших интересах. Кто знает, – спокойные слова превратились почти в рев, – а может, вы следующие? Или я?!
Алеф странно побледнел и открыл рот с хмурым видом. Все-таки его уели, а может, у него, как и у Марти, просто взорвались мозги.
– Чушь, – процедила сквозь зубы она, решив взять удар на себя. – Кому вы-то нужны, блин? Как я вижу, убивает он в основном, приличных граждан.
Льдистые глаза уставились на нее в упор. Она ожидала очередного, уже привычного «А вы цыц, и что вы вообще тут делаете?», но Рыков только скривился, надменно отвернул голову и пробормотал:
– Берегитесь… я ведь не шучу.
Но обращался он не к ней, а к Левицкому и Нике. И в который раз они это проглотили. Он – потому что привык держать лицо. Она – потому что вряд ли сейчас мертвая женщина на кровати волновала ее так сильно, как могла бы.
Не то чтобы кто-то удивился этому припадку – ничего ведь нового. Тогда я решила: скорее всего, Рыкову просто вкатили за то, что вытребовал эксгумацию трупа, да еще такого, как Штольц, вот и аукается теперь, раз смерти продолжаются. Прокуратура не любит, когда запутанные дела становятся еще запутаннее, а все к тому идет. Слишком много «неудобных» жертв: Шапиро, иностранные граждане, теперь еще и писательница… плюс хлыщ то ли из минкульта, то ли из минобра. У которого довольно сучливый, как я поняла по Никиным ремаркам, сын. Ну, не сучливый, но въедливый. Ему ведь теперь интересно, зачем потревожили тело отца.
Мне тоже. Но куда интереснее другое. По словам Ники, эту информацию выкопал Рыков, и хрен пойми, каким чудом додумался копать в подобном направлении. Похоже скорее на что-то упавшее с неба, примерно как то убийство ребенка в Сашкином парке: ну кто, кто бы вспомнил столько лет спустя? Это не громкая расчлененка милицейского капитана. С неба… ну и с кем на небе может дружить такой мудак? Учитывая его странное энергетическое поле, ответы еще меня удивят. Или уже удивили?
Да. Скорее так.
Они столкнулись на крыльце ОВД на следующий же день, и Марти просто не успела сбежать. Рыков сердито захлопнул за собой дверь и, делая шаг, едва не спихнул ее с лестницы. Правда, он вовремя это заметил и ухватил ее за руку, помогая удержать равновесие на каблуках. Грубо, резко вернул в устойчивое положение, но остался возвышаться над ней, стоя ступенькой выше. Его ноздри дрожали, глаза горели, а от одежды снова расплывалась скорее трупная, чем морская вонь.