Проводили и детальные допросы, и масштабные розыски: суда, вертолеты, даже субмарины рыскали в море и продолжают рыскать. Сослуживцев Макса раз за разом дергают, пытаются составить картинку, лишь бы хоть как-то угодить его отцу, но не получается ничего. Парни не помнят, что делали два месяца. Не помнят никаких сообщений, которые писали бы близким. Не помнят, чтобы передавали служебные сигналы. Не помнят ничего, и вряд ли это ложь: двадцать человек не могут так договориться и пройти проверки на полиграфе. Ася… она, конечно, думает, что они за что-то обиделись на Макса, убили его и сбросили в море, а теперь хорошо это скрывают.
Я не знаю. Почему мне кажется, что это слишком просто? И еда. На корабле правда было слишком много еды и воды. Двухмесячный запас.
«Конюшни» закрыли на ремонт, потому-то экзамены и принимали досрочно – да еще в корпусе у водохранилища, где прежде проходило только два-три предмета вроде физкультуры и истории книжного дела. Прибрежная зона Марти нравилась: летом тут открывали пляж, куда набегал разношерстный народ со всей Москвы, весной и осенью просто приятно было посидеть на траве в относительной тишине. На «студенческой» стороне – в тенистой части берега, под зеленым пологом подступающего леса, – сейчас тоже было тихо и пусто. Галдящие «печатники», любящие собираться здесь компаниями с пивом и столовскими пирожками, в большинстве своем уже разошлись.
Марти не пришлось искать подругу долго. Ася сидела в заводи, на краю старых лодочных мостков и смотрела, как по воде расходятся круги. Чуть отлегло: ну хоть не утопилась. Оставалось надеяться, что даже не думает об этом.
– Поставила тебе отлично. – Марти подошла и вернула зачетку. – Стипуха будет!
– Класс, – едва долетело до ее ушей. Ася не двигалась.
– Ага. – Стараясь сохранять ровный тон, Марти положила зачетку на деревяшки и села рядом по-турецки. – Я, между прочим, волновалось. И Сашка волнуется, не знаю, как будет сдавать. Ты… – Это Марти спросила опасливо. – Плачешь? Поплачь. Если будет легче.
– Нет, – так же мертво ответила подруга, все не поворачивая головы.
Теперь большинство ее ответов были односложными, большинство взглядов – беглыми, улыбок не бывало вовсе. У Марти все чаще оставалось ощущение, что она говорит со статуей, которая лишь по недоразумению ходит и дышит.
– Слушай, Ась… – мягко начала Марти, мысленно сжимаясь. – Поговори со мной, а? Пожалуйста. Тебе нельзя пропадать, знаешь? Ты нам нужна, слышишь? Ну поговори…
– О чем?
Ася повернулась, но смотрела она не на Марти – наблюдала, как колышется листва дальних деревьев. На ветку там села большая черная птица, стала устраиваться, переступая с лапы на лапу. Марти прищурилась: ворон? Крупный какой, будто домашний. И глазища злые, красно-лиловые. Захотелось чем-нибудь в него запустить.
– Злишься, да? – с усилием спросила Марти, отвлекаясь. – Из-за стихов? – Она помедлила. – Или из-за Ван дер Деккена?
– Ван дер Деккен, – повторила Ася бездумно. Пропустила между пальцев светлую немытую прядь. – Скажи, а откуда вот то, что ты рассказывала?
Голос звучал вяло. Но уже то, что подруга произнесла сразу столько слов и все были адресованы ей, ободрило Марти. И она даже решила не отговариваться интернетом, хотя он, судя по очень быстрому росту вширь и вглубь, мог бы стерпеть все.
– Сложно объяснить, – осторожно начала она. – Они просто… приходят иногда. Сюжеты. Красивые и ужасные, обычно про разные события прошлого, про сложных людей и… – Косая ухмылка ожила перед глазами. – Нелюдей. Я вижу их очень ярко. А потом нередко узнаю, что они существуют. Например, где-то на страницах истории.
– Колдовство, – бросила Ася с отвращением. А потом вскинула вновь заблестевшие, злые глаза. – Все-таки не понимаю, Марти… вот ты строишь из себя крутую ведьму… как же ты не поняла, что Макс мертв уже два месяца?
Голос все-таки сорвался, она закрыла лицо руками и задрожала. Марти кинулась к ней, попыталась обнять, но подруга вырвалась. Замотала головой:
– Нет. Не надо. Я…
– Ась. – Марти облизнула губы. Она каждый раз оказывалась перед выбором, сказать или промолчать, и каждый раз выбирала неверное. – Ась, труп не нашли. То, что родители решили похоронить пустой гроб, было скорее таким… суеверием, что ли, на случай, если… – Она сама вздрогнула. – Если и не найдут. – Она взяла Асю за плечи. – А что, если искать все-таки нужно не тело? Если…
– Если он налетел на корабль этого твоего мертвого козла, например, и попал в петлю времени? – оборвала Ася. Ее глаза горели все более недобро. Ворон на ветке заходился мерзким карканьем. – Боже, Марти… – Она опять вырвалась. – Пожалуйста. Перестань. Мама говорит, нужно уже просто смириться.
– Мама? – повторила Марти с тревогой. Ася кивнула. – Слушай, ну от осинок не бывает апельсинок, твоя мама как ты – вообще не оптимист.
– Мой Макс… – Ася несколько раз быстро моргнула. Взяла ладони Марти в свои. И шепнула: – Мой Макс был настоящим оптимистом. Видишь, что с ним стало?
Теперь вырваться захотелось Марти – и закричать: «Нет, нет!» Истерично так закричать, как бы это ни выглядело. Она не стала. Она и так выкинула подобное 8 марта. И Ника. И даже Сашка. И только Ася молча плакала, смотрела в пустоту. В ее глазах читалось «да», когда ее крепко обнял Дэн. Марти вздохнула, погладила Асины хрупкие запястья большими пальцами. И опять попыталась свернуть с темы, делавшей так больно:
– Почему, кстати, козла? Не был он, тот капитан, таким уж плохим, мне кажется, – задумчиво заговорила она. – Да, у него были огромные амбиции. Да, он не всегда рассчитывал силы и несколько задирал нос. Да, наверное, он не понимал, зачем нужны именно друзья, а выезжал в основном на восхищении и зависти – команды, врагов…
Ася сжала ее пальцы крепче. Почти до хруста. А в ее глазах разлилась вдруг колкая неузнаваемая темнота, и на губах заиграла такая же неузнаваемая усмешка:
– А, ну да. Рыбак рыбака видит издалека. Свидригайловы, Карамазовы… вот ведь вас расплодилось, а?
Марти нахмурилась, отняла руки, но язык прикусила – в ожидании объяснений. Ася не особенно расстроилась – схватила себя за низкие-низкие хвостики, начала разглаживать их, наклонив голову. Какое-то время молчала, потом сказала:
– Знаешь, Марти, я тут поняла, что ненавижу таких людей. Есть у меня ощущение, что чем больше тебе дают, тем отвратительнее ты это растрачиваешь и тем больше от этого страдают другие. От посредственностей и серых мышей, если так подумать, не бывает больших бед, а вот…
– И меня ненавидишь? – перебила Марти. Она понимала, что на взводе, и с ужасом цеплялась левой рукой за правое запястье.
«Стой. Стой, ты не можешь и не должна давать лучшей подруге в зубы. Она не соображает, она не виновата». Это я твердила себе, сидя напротив Аси, всматриваясь в нее и подспудно понимая: я не соображаю и сама. Например, не соображаю, за кого мне обиднее, за себя или за капитана из истории? А может, за Леву и Крыса, или за Сашку, Нику, или…
– Девчонки!
От полного погружения в этот маленький ад – и от рукоприкладства, возможно, – Марти спас знакомый голос. Из кустарника вылетела Сашка: растрепанные волосы живописно пестрели листвой, глаза блестели, развевались по ветру концы зеленой ленты. Саша плюхнулась на мостки и опустила руки в воду; немного поболтала ими, поболтала в воздухе ногами. Она, видимо, остужала мозги после экзамена и пока не замечала напряжения между подругами. А может, наоборот, заметила и просто давала время прийти в себя, сделать вид, что все хорошо. Прежняя Сашка вряд ли бы так сделала, сразу ломанулась бы выяснять, что стряслось у любимых подружек. Новая стала… не то чтобы отстраненнее, но определенно не хотела сама соваться в то, во что не приглашают.
– Я думала, вы про меня забыли и уехали, – наконец заявила Саша слегка обиженно. – Я вас по этим кустам уже минут пятнадцать ищу!
– Куда же мы без тебя, Пушкин. – Марти невольно улыбнулась. Сашка все-таки одним появлением умела разрядить атмосферу. – Как сдала-то?
– Отлично, я и не ожидала, билет был так себе, про этого чудовищного «Полковника», которому не пишут, прости господи. – Саша выпрямилась и отряхнула руки. – Хотя сейчас всем ставит пятерки. Шуганулась тетка, собиралась ведь головы рубить. А… – Она перевела взгляд на Асю и все же уточнила: – У тебя… у нас все в порядке?
Ася молчала, нервно сжав губы. «Ну да, за исключением того, что она нас ненавидит», – вертелось на языке у Марти. Но так было нельзя.
– Да. Болтаем о жизни, – произнесла она, решив попробовать сменить тему. – Точнее, о… фольклоре. Ты вот слушала, чем я заработала пятерку?
Саша, обеспокоенно косясь на Асю, все же кивнула и даже изобразила энтузиазм.
– Про капитана? Конечно! «Чайка» моя еще вспомнилась почему-то.
– И… что думаешь ты, ну, насчет этого персонажа? – Марти натянуто усмехнулась. – Он, конечно, не Родриго, не такая душка. Но все-таки.
– М-м-м… – Саша устроилась на досках поудобнее – полулегла – и глянула в небо. – Честно, Марти? Я думаю, что этот капитан балда. Вот.
Марти не сдержалась, прыснула. В этом была вся Сашка: не «козел», не «человек» с маленькой буквы, не «Человек» с большой, не «Свидригайлов». Балда – и все. Марти с трудом согнала с лица улыбку, понимая: Асю, слушавшую насупленно и вяло, это может разозлить. Саша тем временем развивала мысль:
– Во-первых: не повернул назад просто из тупого упрямства и страха перед мнением других. Во-вторых: сгубил кучу людей, которые ему доверяли. В-третьих: тому, кто его полюбит, подружится или что там надо, я в ноги готова поклониться, потому что, думаю, терпеть такого психованного барана очень трудно. Но мне его жаль, Марти. – Саша вздохнула. – Вот правда. Как представлю себе такого сердитого, усталого, заблудившегося дядьку… Так и хочется подойти и что-нибудь хорошее сделать – по голове, что ли погладить, бороду почесать. У него же есть борода? Да наверняка есть.