Однажды Ветер сжалился, и с неба Майе в руки упало белое лебединое перо. Перо было волшебным, исполняло желания. Ура! Первое, что загадала девочка, – улететь как можно дальше, улететь, улететь! Желание сбылось.
Улетая, она не заметила, что уголок белого пера почернел. Волшебство Ветра не любит плохих поступков, а поступок-то получился плохим. Ведь Майя никому ничего не рассказала и не знала, как сильно плакала ее мать, узнав, что дочка пропала. Майя слишком торопилась увидеть дальние дали и показать всем, какая она – девочка из обыкновенного города – необыкновенная.
Но вот беда, жителям всех городов, куда она прилетала, Майя казалась обычной и даже не самой приятной девушкой. Ее не звали на балы: она была не очень воспитанна, хоть и хороша собой. В нее не влюблялись все подряд встречные юноши: им хватало своих красавиц. Трубадуры не писали Майе стихов, и сама она писать стихи не умела. В общем, вся ее необычность заключалась в том, что она сбежала из мест, где жила, и всегда очень дурно о них отзывалась. Никто ее не замечал, а если и замечал, то не так, как бы ей хотелось: пытался воспитывать и давать советы. Как дома.
В конце концов Майя – а к тому времени, чтобы стать хоть чуточку необычнее, она стала звать себя Маи, – вспомнила о волшебном пере. Желания, которые она загадывала, становились все хуже, хуже. Она требовала любви, стихов, подарков, подвигов, дружбы прекраснейших королев. Но все это не длилось долго: поработает волшебство, и человек его сбросит, потому что очень уж Маи резка. И тогда она решила отомстить. Прекрасных королев она превратила в змей или цветы, рыцарей – в лягушек, бессчетные свитки стихов сожгла. Стала злой колдуньей. Какая она и сейчас.
Вероника задумалась, допила чай, а потом спросила:
– Но ведь это не оправдывает того, что она делает плохие вещи? Делать плохие вещи, чтобы быть необычной, – плохо. Лучше делать хорошие и…
Она запнулась. Она не хотела прибавлять «…быть обычной». Она не была уверена, что правда думает так, сильно-сильно засомневалась и огорчилась. Дракон предложил ей еще чашку чая с аккуратным кубиком сахара, но Вероника отказалась. И ушла. Здесь тоже можно было бы окончить историю, и она стала бы хорошим уроком всем девочкам и мальчикам, которые так хотят быть необычными, что забывают: важнее быть хорошими. Но так тоже не случилось.
Бедная Вероника, не зная, что делать, побрела вдоль озера к городу. Она еле передвигала ноги: возвращаться не хотелось. И она все думала, как, ну как же теперь победить Маи? Если ее сердце съел дракон, а она жива-здорова?..
– Все потому, девочка, что нет у нее сердца. И не так просто ее победить.
Вероника подпрыгнула – так испугалась. Кто, кто с ней заговорил? А это была толстая лупоглазая лягушка, которая сидела в озере на белом камешке.
– Фу, – сказала Вероника, забыв о том, что она вежливая девочка.
– Никакое не фу, – обиделась лягушка.
Белый камешек зашевелился и начал странно дергаться, вылезая из воды. Лягушка спрыгнула в воду. Вскоре Вероника увидела, что перед ней всего-то длинношеий лебедь с очень красным клювом. Лягушка (хотя, судя по голосу, лягушк, мальчик, а то и мужчина) снова уселась у лебедя на спине. Оба смотрели на Веронику с любопытством.
– Ты ведь пришла убить ее, маленькая девочка? – грустно спросил лебедь.
– Ну да, – настороженно отозвалась Вероника. – А вы кто такие?
– Я рыцарь. – Лягушк выпятил грудь.
– А я волшебник, – склонил голову лебедь. – Профессор. Доктор наук, вообще-то.
Тут Вероника поняла:
– Вас заколдовала Маи?
Оба кивнули, а лебедь добавил с гордостью:
– Не смогла сделать меня черным. И в упряжку не взяла. Вот и сиди теперь здесь, ешь улиток да пиявок, якшайся не пойми с…
– Не очень-то и хотелось, – ответил ему лягушк, а потом представился: – Сэр Саймон. Блистательный. А он просто Енсенуан.
– Доктор Енсенуан, – хлопнул крыльями лебедь. – Ну… почти доктор. Кандидат.
И тут Вероника снова догадалась:
– Так это ты пропал! – ткнула она пальцем в сэра Саймона. – И про тебя сплетничают в городе! Ты влюбился в принцессу и…
– Так ты влюбился в принцессу? А мне сказал, что героически дрался! – Лебедь довольно, скрипуче загоготал. Вероника явно сделала что-то не то; ей стало стыдно, и она сказала, видя, что лягушк совсем приуныл:
– А что мешает влюбиться и драться одновременно?
И тут сэр Саймон тихо, совсем тихо сказал:
– Ах, если бы только я мог ее спасти. Если бы только… она бы меня поцеловала, и я бы, может, стал обратно человеком, и я бы…
– А если кто-нибудь поцелует меня, я тоже стану человеком и смогу дописать диссертацию? – спросил с интересом лебедь.
– Она и тебя поцелует, она такая добрая! – щедро уверил его сэр Саймон.
– Так что же ты сразу не сказал? – заволновался лебедь, забил по воде крыльями. – Летим спасать твою лягушку!
– Мою принцессу! – поправил его лягушк, цепляясь за перья.
Оба приятеля пришли в такое страшное беспокойство, что напрочь забыли про Веронику. Лебедь уже начал подниматься на крыло, когда девочка пришла в себя, поняла, что кое-что придумала, и закричала:
– Меня с собой возьмите! Я легкая! Правда, легкая!
Лебедь соображал быстро – не зря же ученый. Он просто поддел Веронику крылом так, что она упала ему на спину и вцепилась в шею. Она едва не раздавила маленького сэра Саймона. Квакая, он сердито полез ей за пазуху и устроился там. Бр-р-р! Вероника чуть не свалилась. Но ей слишком хотелось попасть в приключение, чтобы вот так глупо и быстро из него выпасть.
Лебедь полетел. Быстро-быстро он поднимался над синим озером в синее небо, стараясь успеть до того, как начнется плановый дождь. И он успел. И встретился ему на пути Космический Ветер, который тут же подхватил путешественников и понес. Быстрее и быстрее, мимо мерцающих светил, по Белой Долине. Пролетали они и мимо меня, так, что с меня упала шляпа, – с тех времен я и ношу ее на ленточках под подбородком.
На самом деле ни доктор Енсенуан, ни Ветер не знали, куда лететь. Эта история могла бы кончиться прямо здесь, став хорошим уроком всем мальчикам и девочкам, лебедям и лягушкам, отправляющимся путешествовать без компаса. Но так не случилось.
Ветер заскучал и бросил их. Лебедь полетел дальше через сине-черную пустоту, и от его крыльев так искрило, что зажигались новые звезды. Доктор Енсенуан устал, ведь волшебником он был тихим и кабинетным, бегать не любил, а уж летать…
– Домой хочу, девочка. К лягушкам… к пиявкам… – Разве что язык не вывалил.
Но сэр Саймон был бодр. Он прыгнул лебедю на макушку и стал его подбадривать:
– Ну же. Ну давай же. Не зря же мы с тобой выбрались. Не зря же принцесса ждет. Вот выведем ее из леса и…
– А знаешь ты, сколько в мире лесов, дурень? – проворчал доктор Енсенуан. – Вот мой знакомый делал об этом доклад, и их двести тридцать миллиардов триста миллионов семьсот семьдесят восемь… – Лебедь только крылом махнул и добавил: – А сто тысяч из них – Хрустальные. По статистике.
– Но принцесса-то у меня одна, без всякой там ста… стот…
Сэр Саймон сказал это тихо, приложил лапку к груди и еще тише зашептал:
– Мое сердце. О мое бедное влюбленное сердце… Направо, друг мой, направо. И осталось нам девять планет.
Доктор Енсенуан даже шею попытался на него вывернуть.
– По какой формуле ты посчитал это?
Сэр Саймон молчал. Вероника взяла его в ладошки, почувствовала, как колотится крошечное лягушачье сердечко, и сказала:
– Я тебе потом покажу. Лети… – Она поправилась: – Летите, доктор!
И доктор Енсенуан полетел.
Он летел не очень долго, может, потому что очень быстро. Планеты: огненная, три конфетные, ракушечная и какая-то покрытая шатрами – оставались позади. Потом осталась булатная, потом водяная и наконец…
– Мы здесь! Мы прибыли!
Маленькая планетка, на которую спускался усталый лебедь, была покрыта густым черным лесом. В сумраке листвы и иголок переливались радугой хрустальные стволы.
Путешественники спустились к узенькой речке. Лебедь поймал несколько рыбок, но Вероника отказалась есть их сырыми, а разводить костер было страшно, да и нечем. Так что профессор с рыцарем поужинали вдвоем, урча от удовольствия. Вероника только сорвала себе немного черники, пожевала ее и уснула голодной. К тому же было холодно, пусть лебедь и укрыл ее пушистым крылом. И сыро: трава оказалась росистой. А в чаще, которая начиналась в паре шагов, ухали птицы, подвывали звери. Вероника подумала (не в первый раз), что как-то это неудобно – приключения. И что если она простудится, никто не даст ей грелку и малиновый чай. А мама, наверное, тревожится.
Проснувшись утром, Вероника увидела перо. Простое, черное, оно плыло по воде, но зачем-то девочка его поймала. Длинное-длинное перышко, такое красивое, что…
– Как в моем хвосте!
Это проснулся профессор. Сэр Саймон тоже проснулся. И они отправились в путь.
Вообще-то пути особо не было, только влюбленное сердце сэра Саймона: он прыгал впереди, легко перебираясь через кочки и кустарник. Лес был дремучий, неприветливый. Он цеплял ветками Вероникины волосы и одежду. Вероника то и дело вздыхала, у нее даже наворачивались на глаза слезы.
«Хочу домой, – думала она, отмахиваясь от комаров. – Домой. Мне-то зачем эта дурацкая принцесса?» Но потом она вспомнила, как колотилось под ее руками маленькое сердце сэра Саймона. И подумала о том, как грустно и одиноко принцессе блуждать среди деревьев. Что, если принцесса день за днем ест только чернику, а то и сырую рыбу?! А ведь принцессы не такие выносливые, как простые маленькие девочки. Принцессам, чтобы жить, нужны пирожные и фрукты… и подушки… и принцы…
Вероника прибавила шагу. Она даже не заметила, что краешек пера, которое она зачем-то вставила в свои волосы, побелел.
Снова наступила ночь. И не было по пути никакой принцессы, и даже реки, чтобы напиться. Трое попытались сложить костер, но все отсырело, сухих веточек оказалось не найти. Доктор Енсенуан устало раскинул крылья, и Вероника с сэром Саймоном примостились поблизости. Девочка начала очень быстро засыпать, даже несмотря на то, как хотела есть. Но сквозь сон она еще слышала, как говорят рыцарь-лягушк и волшебник-лебедь: