Все исследовательские департаменты корпорации «Асклепион» по-своему назывались, еще с девяностых. Были ответственные за бифидобактерии – «пастеры» и фитотерапевты – «шичжэни». Были специалисты по успокоительным – «павловцы». Были противовирусники – «кохи» и, конечно, были исследователи широкого профиля, периодически кочевавшие к коллегам на разовые проекты, – «галены». Департамент № 3 – Левин. Тот, который, по словам его же отца, «вечно бесоёбит».
Ничего они не бесоёбили – просто у начальника был день рождения. Пятьдесят лет человеку, и десять – тут! И они немного (шесть-семь бутылок вина на десять сотрудников да еще полбутылки коньяка) накатили. Ну, скромно. Тихо. Ученые же.
Посидели часика два. Расползались поодиночке: кто-то держась за стены, кто-то проклиная спирты как класс. Несгибаемый Лева – спокойно и гордо. Посматривая по сторонам (некоторых предметов почему-то стало по два), он попрощался с охраной (сиамские близнецы? Когда наняли?), потом – с очаровательными рыжими секретаршами с ресепшена (сестры-близняшки?). В лицо подул свежий ветер с улицы, свобода была близко. И…
Выход преграждала гора. Не в прямом смысле, хотя сложение у «горы» было атлетическое благодаря спортзалу. Но дело не в этом. Просто Леву ждал ужасный пик Мордора, в огне которого плавились кольца, карлики и надежды на спокойный вечер. Отец (а чаще «Самуил Иванович» или «Сизиф», даже в мыслях) тоже собрался домой.
Случись встреча в стерильно-строгих коридорах, в царстве делового этикета и должностных инструкций, начальник-папа мог бы вежливо приподнять бровь, проводив глазами прямую, пусть и шаткую, фигуру сына-подчиненного. Но встреча произошла на улице. Регламентирующие документы и нехитрая мудрость о соре в избе уже потеряли власть. Отец прощально улыбнулся охране через стеклянную дверь, взял Леву за плечо, не по-родительски затолкал на переднее сиденье своего автомобиля и сел на водительское место. Машина тронулась. Мир закачался.
– Ну чего, сын мой? – Голос был как у разбуженного медведя. И никаких вам ласковых плюшевых панд, настоящий сибирский монстр.
– What? – ровно спросил Лева, прикрыв рот рукой. Зря, такое амбре не скроешь.
– Когда же ты, черт возьми, начнешь серьезно относиться к жизни? – В «жизни» отец выделил первый слог так, что показал все зубы. – Менделеев ты недоделанный!
– Я и так серьезен. Totally, – Лева поерзал. Под задницей что-то мешало. Он надеялся, что не пистолет, рачительно зашитый в сиденье. Бывали у отца такие заначки.
– Ты уж определись, кстати, – не переставал ворчать отец. Глаз от дороги он не отрывал. – Менделеев или вшивый англичанин. Заебали твои энго… англи… иностранщина.
Лева решил не обогащать его словарный запас «англицизмами» и не уточнять, что Менделеев был специалистом немного из другой оперы. Не стал и говорить, что руководителю такого холдинга не помешало бы это знать, прочесть хоть статейку в энциклопедии «Я познаю мир» для малышей. И вообще стало обидно: лучше бы его сравнили с кем-то другим. Впрочем, у отца даже «Пастер»[9] и «Флеминг»[10] прозвучали бы оскорбительно, примерно как «козел» и «баран». Лева устало откинул на спинку сиденья голову. Слишком затянулась подводка к лекции о пьянстве на работе.
– Мы просто… – Он решил сразу оправдаться. Раньше сел – раньше выйдет.
– О, поверь, – Сизиф только скривился, – мне похуй, что вы бухали. Меру вы знаете. Только бы без травы, это не на работе.
– Артем Витальевич не… – Леве стало даже обидно за шефа. Тот был ЗОЖником, довольно упертым. Ну только перед коньяком устоять не мог.
– По-хуй, – повторили по слогам.
Автомобиль забуксовал в потоке собратьев по пробке, а Сизиф нетерпеливо щелкнул пальцами – привычное немое «заткнись», которое Лева усек с детского возраста. Заткнулся с великой радостью, препираться не хотелось.
– Конечно, если ты расхерачишь тачку или башку… или вы изгадите перспективную формулу… – продолжил отец, – я вас всех где-нибудь, скорее всего, прикопаю. Или будете у коллег подопытными, а то у нас нехватка макак, мне сказали…
– Как ты гуманен, – умилился Лева. Сизиф парировал с явным удовольствием:
– Генетика. – Какие-то умные слова он все же выучил. – В кого тебе еще идти?
Оба знали в кого, но никогда об этом не говорили. Вот и сейчас к горлу подкатил вязкий кисло-горький комок.
– Жаль только, что ты такой тупой во всем, кроме своих баночек, и что на тебя совсем нельзя положиться.
С этими словами отец достал из бардачка сигареты. Заметив, что он ищет зажигалку, Лева вынул из кармана свою – в виде небольшого антикварного револьвера – и нажал на спуск. Будь это настоящее оружие, пуля попала бы отцу в голову, пробила череп, забрызгав стекло мозгами, и избавила его, Леву, от множества проблем. Едва вспыхнула эта мысль, Сизиф усмехнулся. Прочел ее в глазах? Нет, вряд ли.
– Положиться? – Впрочем, подтекст был понятен. А следующие слова угадывались дословно.
– Твое будущее, которое ты проебываешь прямо сейчас, – величественно изрек отец, зачем-то поводя в сторону сигаретой, – в моем кресле.
Лева едва сдержал стон. Хотя он слышал это не раз, впервые пришла в голову ассоциация. Был такой мультик, «Король Лев», а там – сцена, где большой лев вдохновенно впаривал мелкому львенку, что «вот, Симба, это земли Прайда, и все, на что падает солнечный свет, – твое». Львенок вроде был счастлив. А Лева…
– А не среди микробов, – вещал Сизиф, как старая пластинка. – Думаешь, мне просто было? Думаешь, я на горло собственной песне не наступал? Ты Ларин. Тебе на роду написано – управлять. Зашибать. И все, что я сколачивал…
Твое. Твое. Твое. Подавись. Лева убедился, что можно не слушать, и уставился в окно на еле ползущий поток машин. Нехотя бросил столь же заученные слова:
– Когда я поступил на фундаментальную медицину сам, я вроде все сказал.
Отец пожал плечами. «Подумаешь, МГУ», – читалось в глазах. Он предпочел бы простенький колледж, но обязательно специальность «Управление бизнесом». Не какую-то там фундаментальную херню. Эх… огреть бы его той самой энциклопедией «Я познаю мир».
– Никогда не поздно учиться новому, – началась новая атака. Странно, но пока без ора. Наоборот, широкое лицо в обрамлении густых рыжеватых волос приобрело смиренное страдальческое выражение. Машина тронулась с места. – Слушай… я же не собираюсь на покой в ближайшее время, я не говорю: «Бросай лаборатории прямо сейчас». Но, например, случись что со мной…
Лева раздраженно выдохнул:
– Ты здоров как… да блин, как Муфаса! И стая разъяренных травоядных тебе не грозит, сейчас не девяностые, окстись!
Проехать удалось немного. Пробка стала еще гуще. Отец тихо клацнул зубами.
– Печально, – пробормотал он, – но кроме тебя, Симба, у меня львят нет.
Надо же. Понял шутку и даже по именам запомнил героев?
– Так заведи, – хмыкнул Лева. – Раз не спешишь. Я, наверное, правда какой-то дефективный, чего со мной вязаться, раз на твои активы и прочие богатства мне…
– Да ты тупой просто! – опять завелся Сизиф, ухватил его за ворот и притянул ближе. Лева мог отчетливо различить сетку красных прожилок, покрывающих белки его глаз. – Тупой малолетний долбоеб!
Леве было двадцать шесть, но он только тяжело вздохнул: папе знать лучше.
– Настолько тупой, что меня на последнюю «вирусную» конференцию в Пекин позвали и в Бостон звали в лабораторию? – Вырываться он не стал, но тоже оскалился и глаз не опустил. – И вообще, у тебя и Артем Витальевич тогда тупой? Что не хочет с исследовательской работы на организаторскую и двойной оклад его не прельщает?
Отец только зарычал. Это был еще один его камень преткновения, пусть помельче.
– Уймись, – одернул Лева. Вот теперь он правда сердился, пьяное благодушное терпение заканчивалось по мере того, как крепла тошнота. – Башкой подумай, а, кто будет ебашить, делая твою шарашку такой крутой, если ты всех ученых…
– Ладно! – резко капитулировал Сизиф. Все-таки мозги ему пока не отказали, а может, просто не хотелось драть глотку. Лева надеялся на первое. – Тут я хватил, конечно, вы у меня золото и молодцы, и я ценю вас, что бы ты там ни выдумывал, но…
– Так не ценят. – Лева все-таки отстранился. – Нет, пап. Так – не ценят.
Секунду казалось, что Сизиф, мнущий скрюченными пальцами воздух, подумывает об убийстве. Характер у него правда был взрывной, а конкретно эта тема с каждым разом провоцировала взрывы быстрее. Лева ждал, украдкой осматриваясь: если машины двинутся, это чудовище хоть можно будет отвлечь. Но все стояли как влитые.
– Лёв, слушай, – прозвучало на полтона ниже. – Ну. Ученых крутых у меня много. А сын один.
Точно даже извиняясь, он пожал плечами. Пробка все-таки начинала рассасываться, метр за метром, и машина снова тронулась. Сизиф сжимал руль и кусал губы, Лева вглядывался в развязку. Они въезжали на мост, неподалеку маячил Белорусский вокзал.
– Я устал. – Сизиф рассеянно взглянул вперед, потом ненадолго возвел глаза к потолку. – Ты ко мне все время придираешься.
– Я… – Лева аж подавился. – Я что?..
– И еще затираешь об обесценивании. – Его не услышали. Сизиф буквально зашипел сквозь зубы: – Я вам зарплаты плачу! Гранты и тендеры выбиваю! С хмырями из минздрава по баням хожу, чтоб все на мази было! – Он ударил кулаком по клаксону. Какой-то жучок-фольксваген спешно удрал подальше. – Да я…
«А вот я все это не смогу, понимаешь? Я лучше буду тем, для кого стоит выбивать гранты». Но говорить это было бессмысленно. Лева уже пробовал, не раз.
– Ты… – Сизиф на него все же глянул, беззлобно, но словно с легким отвращением. – Я знаю. Ты боишься повторить судьбу этого своего тезки из «Жука в муравейнике».
Вот же блядь. Иначе не скажешь. Вот куда вырулили.
– Не бойся! – Снова он посмотрел вперед, заходили желваки на скулах. – От Абалкина у тебя только имя. Он был, при всех его лихих миссиях, рефлексирующей рохлей. Весь из себя «дохуя необычный». А ты у меня уже сейчас волк. Нет, не так. Лев.