– Ник… – Ася заискивающе глянула ей в лицо: – Надолго вырвалась? Нет смотра?
Академия была экспериментальной, продвинутой и потому довольно демократичной. Можно было иногда уезжать домой, не то что отлучаться на час-два, но с незыблемым условием: построения и прочее утром, днем и вечером, обязательно к посещению. Нике нечем было порадовать подругу.
– Нет. Зато ночное ориентирование есть. Так что еще часик побуду с вами и…
– Ясно. – Ася нахмурила тонкие брови. Нике стало неловко, но тут же в серых глазах подруги ожил лукавый огонек. – Пришла знакомиться с этим, да? Ну, с Крысом?
– Ну… – неопределенно повторила Ника и завертела головой. В таком количестве пьющих и разговаривающих людей обнаружить кого-то конкретного было проблематично. Оставив попытки, она поинтересовалась: – Что за парень-то? Марти все уши прожужжала, что классно целуется, умный и вообще какой-то едва ли не принц.
– Знаешь… – Ася задумалась. Было ясно: назвать загадочного Кирилла принцем у нее язык не поворачивается. – Он не то чтобы мне не нравится, и не то чтобы я его боялась, но он тако-ой вредный! Плохо, что я так говорю, но… вон, вон они, кстати!
Она махнула куда-то Нике за спину. Там был бильярдный стол; Зиновий иногда, под настроение, ставил его для гостей. Сквозь дым Ника различила Макса, Дэна, Марти и незнакомого парня, который только что ловко загнал в лузу красный шар. Марти отобрала кий, наклонилась, выбирая «жертву», но тут заметила Нику и расплылась в улыбке. Передала кий Дэну, схватила незнакомого парня под руку и потащила к стойке.
Ника молча ждала, пока они проберутся через толпу: встрепанная Марти в коротком черном платье и этот подчеркнуто аккуратный тип в светлой рубашке и джинсах. Подруга наконец подбежала и первым делом повисла у Ники на шее. В этот раз вместо духов хлынула дурманящая волна эфирных масел: лаванда, жасмин, кориандр.
– Убью когда-нибудь тебя, совсем на нас забила! – завозмущалась подруга.
Она всегда делала это так, что сомнения в собственном выборе начинали беспокойно скрестись в глубине сердца. Нике стоило огромного труда с ними справляться.
– Извини… ничего я не… жизнь такая! – Она погладила подругу по спине, потерлась щекой об ее волосы. Тут же наткнулась на изучающий взгляд парня, стоящего рядом. Ну и глаза… может, линзы? – Но я тоже очень скучала, правда.
Марти выдохнула, отлипла от Ники, привычно завела ей за уши черные вьющиеся прядки и бодро затараторила:
– Ну, знакомьтесь, что ли! Кирилл, это моя Ника, она же курсант Белорецкая. Ника, это мой Кирилл, он же доктор Крыс. Наконец-то вы видите друг друга, ура!
– Привет, – настороженно кивнула Ника. Повода для «ура» она пока не видела.
– Так во-от она, Вандервумен, – протянул Кирилл. – Похожа, правда. Привет!
Ника помнила мультик «Лига справедливости» и поняла, что это комплимент. Хмыкнула, расправила плечи, оглядела нового знакомого более цепко. Попыталась составить что-то вроде сводки примет, как учили. Высокий, спортивный, но не качок. Волосы жесткие, короткие, пепельные. Черты острые, лоб высокий, глаза яркие и насмешливые, часто щурится. Выбрит гладко, ногти подпилены, пахнет одеколоном – да и вообще слишком уж ухожен. Хорошо это? Плохо? Сволочь он? Нет?
– Что ж. Рада знакомству, – так ни к чему дельному и не придя, выдавила Ника.
Парень тоже разглядывал ее, но без особого интереса. Как смотрят на всем известную, красивую, но ничем не зацепившую статую в музее.
– Взаимно.
Нике не было обидно, но она удивилась: лет с двенадцати привыкла, что, знакомясь с ней, парни в среднем секунды по три задумчиво смотрят на ее грудь и только затем – в глаза. А Кирилл уже переключился обратно на Марти, усевшуюся рядом. Казалось, только она его и волнует, остальные так – приложение. Разве что на часы не поглядывал, слова цедил сквозь зубы. Нику кольнуло раздражение: нет, а что тогда он вообще тут делает? Она даже захотела доебаться – хоть поспрашивать что-нибудь про учебу, про медицину. Но забыла все слова: на ее глазах Кирилл вдруг отобрал у Марти сигарету, загасил, отправил в пепельницу. Ну сейчас получит, это же все равно что у дракона девицу отнимать! Ника злорадно усмехнулась, но зря. Марти не возгорела, расслабленно откинулась назад и уперлась затылком Кириллу в плечо. А он собственнически положил ладони ей на талию и посмотрел на Нику поверх ее головы очень красноречиво. Мое.
Наверное, звучит ебано. Ну, будто я ревновала в том смысле, в каком поет про это группа TaTu. У меня, как у многих, было время, когда я не совсем понимала, кто мне нравится: мальчики, девочки, и те и другие… но к тому моменту я уже разобралась. И все же мне правда жал факт, что вокруг Марти кто-то крутится, отпускает странные шуточки, цитирует фильмы и книги, которые она явно посмотрела и прочла без меня. Это отрезало меня. Поэтому я повела себя глуповато: накрыла руку Марти, лежавшую на стойке, и сжала, а она сжала мою – но Крыс продолжал ее тискать и жамкать за талию. Р-р-р. Хотелось стукнуть его и отогнать со словами «Дай нам вдвоем поговорить, блин!» Но я не успела совсем взорваться: Сашка пришла. И кстати, привела Левку, которого вышвырнул из машины собственный отец. Дальше все мы прыгали вокруг него. Может, за счет этого я никому не испортила вечер.
Накрыло меня только под вечер. Устала на ориентировании как собака, должна была вырубиться, как обычно, а вместо этого возилась, думала, возилась, думала – о том, куда мы все идем. Нет, за вечер Кирилл себя в моих глазах реабилитировал (ха, наверное, поржет, если прочтет это, и пошлет меня на хуй). Он Левке помогал, вполне нормально себя вел, я задала ему пару вопросов по судебной медицине, в которой он, оказывается, тоже немного шарит. И все-таки. Я себя как-то погано чувствовала. За бортом. Да. Так.
Загоняться было некогда. Пришли выхи – и я поехала к папе, проветрить башку. Думала, побуду наедине с собой. Кинцо посмотрю, все то, которое Марти успела нацитировать в баре. Про Шоколадную фабрику – это где «Все вокруг съедобно, даже я». Про Иерусалим – это где «Ты для меня ничто и весь мир». И ужасы всякие вроде «Ключа от всех дверей». А вот общаться ни с кем не буду. Пар спущу. Что вышло в итоге? Я сорвалась. Опять.
Почти как в детстве.
В нашем парке жил собачий табор. Мы это так и звали – «табор», сказать «стая» язык не поворачивался. Слишком много не дворняжек, а брошенных кем-то, явно породистых. Слишком часто они меняли один уголок на другой. И слишком по-человечески себя вели, не кусались даже. Не трогали ни пьяниц, швырявших в них бутылки, ни бегунов и велосипедистов, ни детей. Тихие. Ласковые. Довольно часто кто-нибудь забирал себе одного-двух псов. Мы тоже хотели, но родители не разрешали. И вот, сука, кому-то помешали. В ночь пятницы, когда я как раз шла домой, над парком гремела стрельба.
Нэна доплелась сама только до подъезда, по лестнице Ника перла ее на себе, чувствуя, что тащит теленка. Лифта не было. Открыв дверь квартиры, Ника опустила окровавленную собаку на ковер, повалилась туда же лицом вниз и в который раз порадовалась, что папа в командировке до завтра. Нет, она не жалела о своем поступке, только немного боялась. Не последствий. Себя. Балаклава липла к разгоряченному лицу, и Ника ее все же содрала. Подумала о новеньких белых найках, угвазданных кровью, – прежде всего о том, как трудно будет отстирать шнурки. Трясло и ломило, как в лихорадке. Так уходила ярость.
Нэна – большая помесь ньюфаундленда и, возможно, овчарки – вылетела Нике под ноги из густых парковых зарослей. А скоро вылетел и дрыщавый хер в камуфляже с ружьем наперевес. Слишком быстро, чтобы Ника успела подумать дважды и справиться с собой. Недостаточно быстро, чтобы не успела спрятать лицо. Наверное, сложная неделя. Наверное, невыпущенный пар.
Он был так разгорячен охотой, что даже не рыпнулся, когда она завалила его подсечкой. И не особо орал под градом ударов, потому что первым Ника свернула ему челюсть тяжелым берцем. И лупила, лупила, даже в гневе прекрасно отдавая себя отчет, как лучше не бить, чтобы никакой 105-й. Она и «тяжкие телесные» не хотела, сомневаясь, впрочем, что дойдет вообще до такого. Типа она знала. Живодерством он был известен на весь район. А стонал и корчился как обычный жалкий мудак, которому никогда не давали отпор. Когда он отрубился, Ника потащила спасенную собаку прочь. По пути ей попалось несколько тех, которых она спасти не успела. Маленькие и большие тела на окровавленной золотистой листве так и стояли у нее перед глазами. Даже сейчас.
Чтобы справиться с этим, Ника начала думать о шоколадках. И о том, что у Нэны в лапе глубоко сидит пуля и надо что-то делать.
«А вы точно уверены, что она без инфекций?» «Госпитализировать? Сами везите!» «Девушка, у нас по записи!» «Литры крови? Ошметки мяса? Ну, вы обеззаразьте пока, промойте, перетяните лапу тряпочкой и звоните завтра!»
Я ругалась с ветклиниками безрезультатно: никого не ебало бездомное животное. Нэна скулила, уже трижды потеряла сознание. Остался один выход, и он меня не радовал. Особенно потому, что было два часа ночи. Но я понимала: либо так, либо никак. Во взрослой жизни нельзя просто взять и перестать играть в той песочнице, куда повадился бесящий тебя мальчик.
Часы показывали четыре утра. Ника, сидя на полу, наблюдала, как аккуратно Кирилл делает перевязку. Пуля лежала на блюдце – раньше там была колбаса, которую хитрая Нэна не без удовольствия слямзила в процессе. Ника нервно погладила лохматую собачью шею, но Нэна, чем-то обколотая и давно переставшая умирать, выглядела более чем довольной: сопела, благодарно тыкалась носом Крысу в перчатку.
Его спокойные движения и запах медикаментов дурманили Нику, которая и так несколько ночей недосыпала из-за своих психозов. Она едва перебарывала желание просто свернуться клубочком с Нэной рядом. Но Крыса бы это не вдохновило. Он бы окончательно решил, что Марти выбирает себе весьма тупых друзей.