– Все. – Ровный голос наконец вывел Нику из небытия. – Вколол снотворное, пусть отдохнет. Куда пулю? – Он взял блюдце, потряс им с любезной улыбкой. – На память?
Он довольно странно смотрел на нее и не удивился кивку. Догадался о чем-то? Помедлив, поставил блюдце обратно на пол, прищурился и вкрадчиво посоветовал:
– С кроссовками так не делай. Советую забрать их отсюда и сжечь. И поскорее.
Ни вопросов, ни упреков. И все-таки Ника попыталась оправдаться, может, даже скорее перед самой собой:
– Это было за дело. Тот мужик… в общем, он догхантер, конченый.
– Окей, – просто откликнулся Крыс. – За дело так за дело. Тоже не люблю этих уродов, особенно с ружьями и которые такое на видео снимают. Так что я не осуждаю тебя, маленький воробышек. Но… – Он посерьезнел. – Ты не перегнула?
– Не знаю, – она неопределенно пожала плечами. Представила вдруг, как этот побитый козел идет домой и его видит мама. Хорошая, добрая мама, которая ничего о забавах сына не знает… Хотя это была фантазия. Мама могла быть и злобной алкоголичкой. Мамы могло и не быть. – Он живой. Если ты об этом. Может, пара трещин в ребрах и куча синяков…
– Часто ты так? – Кирилл все-таки спросил это прямо. Ника мотнула головой.
– Нет, конечно. Я же нормальная. Просто вот иногда срывает, я почему-то совсем не могу терпеть несправедливость, жестокость к тем, кто слабее. С детства.
Уточнять, что была на взводе в том числе из-за Кирилла, Ника, конечно, не стала.
– Ты потенциально страшный человек. – Но сказал он это скорее с уважением. – Впрочем, Марти так и говорила.
Ника улыбнулась. У нее много чего вертелось на языке. «Прости, что разбудила среди ночи», «Не говори никому об этом, а то Ася точно испугается», «Знаешь, а я думала, ты меня пошлешь». «Это и для Марти, Марти тоже этих собак любит». С другой стороны, зачем такое Кириллу? Он, кажется, не про это.
– Опознать тебя точно не сможет? – тем временем спросил он.
Ника кивнула.
– Вряд ли. Вряд ли и будет, отстрел-то не санкционирован. Наши мундепы против такой херни, мы к ним и раньше обращались, чтобы табор никто не обижал.
– Табор? – переспросил Кирилл, впервые с искренним любопытством.
Ника усмехнулась.
– Это Марти, кажется, придумала. Так их звать.
Она внимательно следила за его лицом: появится ли там что-нибудь вроде умиления, нежности? Да вроде нет, Кирилл лишь тоже усмехнулся уголком рта и повторил слово шепотом. Их с Никой глаза снова встретились, и он как ни в чем не бывало сказал:
– Окей, супергероиня. Я тебя понял. Засудят – зови моего отца, у него везде свои.
Класс. Ника кивнула, потупилась, потерла веки кулаками. Теперь уже Кирилл не сводил с нее глаз, и, решив, что он ждет благодарностей, Ника сказала:
– Слушай, спасибо огромное. – Она все же призналась: – Не думала, что приедешь.
Кирилл пожал плечами, аккуратно снял перчатки и поднялся.
– Ну, я умываю руки.
Ника вскочила. Она уже ругала себя на чем свет стоит. Ну коза! Марти точно узнает! Ее слова же равносильны «Я думала, что ты равнодушный мудила!» Она торопливо воскликнула, разве что не схватив его за свитер:
– Нет, не обижайся! Просто не каждый бросится на помощь незнакомой собаке и малознакомой девушке. Даже если у нее… у девушки… четвертый размер груди.
А последнее-то зачем? Будто это ее единственный козырь. Кирилл выслушал молча, наклонив голову, потом сочувственно, как полной дуре, улыбнулся и пояснил:
– Руки я умываю в прямом смысле. Где ванная? Знаю, что я там уже был, но в ваших хоромах легко потеряться. Пять комнат…
– А-а-а! – Ника оттянула ворот. Она краснела, но поделать ничего не могла. – Ну так вышло, папу этой квартирой наградили. И раньше еще мама была, и они еще детей планировали, но… – Она решила, что это лишнее. Кириллу, скорее всего, похуй на такие детали. И она просто уточнила: – Направо, вторая дверь. – Помедлила, спросила: – Слушай, ты не голоден? Могу что-нибудь приготовить.
Она хотела одного: упасть и притворяться мертвой хотя бы следующие часов шесть. Как можно скорее. Кирилл сжалился:
– Четыре утра, не хочется. Только если кофе, и я поеду, у меня пары.
Уши Ники загорелись. Сколько еще унизительных признаний ей сегодня предстояло?
– Я не умею его варить, – пролепетала она.
Кирилл, направившийся в коридор, обернулся и недоуменно изогнул бровь:
– А банку с растворимым открывать умеешь?
– Иди ты, – не выдержала Ника, надулась. Но Крыс и так уже ушел.
– Кстати, – донеслось из ванной. – Мы с Марти ненавидим вареный кофе. Ну, кроме маковского, он классный.
«Мы с Марти…» На кухне Ника в сердцах шлепнула ладонью по кнопке электрочайника. Этого было мало, и она топнула ногой. Тоже не помогло.
Ника всегда составляла мнение о людях сразу и почти не ошибалась. С Кириллом ошибки следовали одна за другой. Наглый ублюдок? Добрый Айболит? Мажор? Моралист? Свой парень? Вскипел чайник. Ника, чуть не разбив одну из чашек, открыла злосчастную банку «Жокея», принюхалась: сойдет ли? За спиной раздалось:
– Вот, отлично, справилась. Три ложки, кипятка на треть, размешать.
Она даже не огрызнулась. Сердце немного екнуло.
– Остальное – молоком? – уже зная ответ, спросила Ника и налила воды. – Надо же… ты даже кофе пьешь так же, как мы с Марти. В детстве ее мама всегда говорила…
– Что чистый кофеин вреден, а молоко его нейтрализует, – закончил за нее Крыс. – Тетя Вероника мне как-то сказала то же самое. Заблуждение, но засело в голове.
– Тебе и сахара… – она вопросительно обернулась.
Кирилл пересек кухню и сел за стол.
– Четыре ложки. Утром можно.
– Это… круто, – как-то по-детски и неожиданно для себя сказала Ника. Крыс улыбнулся. Она продолжила: – Ася и остальные считают, что так пить кофе могут только дураки. А ты будто рос с нами. Мы ведь с Марти как сестры.
– Хоть больше и не понимаете друг друга, – тихо ответил он. Захотелось спорить, спорить до хрипоты, но Ника не стала. И тогда он тихо добавил: – Но думаю, еще поймете. Заново. Так часто бывает у друзей.
– И у тебя? – прямо поинтересовалась Ника. Ей это показалось занятным. Теперь Кирилл отвел глаза.
– Не то чтобы они раньше особо были. Больше союзники. Единомышленники. Это…
– Другое, – кивнула Ника. Она ловила себя на ужасном осознании: то, что она слышит, ей все больше отзывается. – Понимаю. И… – Слова попросились сами. Она улыбнулась, сделала из чашки маленький глоток. – Могу быть одним из них.
А может, и другом. Если получится.
Они легонько чокнулись чашками. И темнота за окном стала теплее.
Привет, тетрадка! Мне странно, но я не хочу об этом. Так бывает – мир берет и переворачивается с ног на голову, хотя ты его даже не трогал. Кто-то тронул, пока ты отвернулся. И ничего не поделать уже.
Буду жульничать: писать хочу, а мыслями делиться нет. Поделюсь чем-то, что мне тоже важно, а потомкам (Потомки? Эй!) может даже понравиться. Поделюсь свежей сказкой. Своей любимой. Последней, которая пошла в нашу с Асей книжку. Пусть живет тут. Ладно?
Сказка о Чайке и Принце
На западе Темного мира, в Стране У Моря, жили Принц и Принцесса – брат и сестра, близнецы. В детстве их даже путали, так они походили друг на друга: у обоих были светлые волосы и голубые глаза, оба были высоки, стройны и ловки. Оба не могли усидеть на месте – в своей золотой клетке.
Целые дни Принц и Принцесса проводили в дворцовых садах-лабиринтах, а иногда убегали в порт, смотреть на суда из других государств. Принц и Принцесса любили провожать их и каждый раз, глядя на удаляющийся корабль, мечтали оказаться на его борту и уплыть в необыкновенную страну, неважно какую – любая казалась полной загадок. Но Король и Королева, конечно, считали идею не очень хорошей. Замечтавшихся Принца и Принцессу нередко приводила назад во дворец перепуганная стража, для которой дети были просто наказанием.
Когда Принцу и Принцессе исполнилось по семнадцать лет, родители стали думать: как быть дальше? Кому отдать королевство: умнице-принцессе, доброй и справедливой, или мечтателю-принцу, храброму и умеющему слушать сердце? А у Близнецов были совсем другие разговоры. Принцесса начала замечать, что брат погрустнел, стал молчалив, а на корабли смотрит с еще большей тоской, чем раньше. Близнецы никогда ничего не скрывали друг от друга, и тем обиднее для Принцессы стало то, что Принц не хотел рассказывать ей о причинах тоски.
Однажды Принц не захотел в порт, и Принцесса направилась туда одна. На центральном рынке она увидела, что людей сегодня особенно много – и все спешат в одну сторону, оживленно переговариваясь. Вскоре на Главной Площади принцесса увидела смуглого, верткого как змея иноземца в расшитых золотом одеждах. Он стоял рядом с большим серебристым животным и зазывал народ:
– Эй, подходите! Мой слон из Страны Южного Креста ответит на любой вопрос и вылечит любую хворь! Одна болезнь – десять золотых, один вопрос – пятнадцать серебряных!
Люди поглядывали на него, а ближе подходить не решались. Многие смотрели только на животное – ушастое, с длинным носом-канатом и столбами вместо ног. Принцесса тоже рассматривала диковинного зверя, но с жалостью: слон был печальный, на шее темнел рубец от кнута. Принцесса рассердилась. Она хотела выйти из толпы и сказать незнакомцу, что в их стране обижать зверей нельзя, но едва сделала шаг, как, оттолкнув ее толстым брюхом, к слону приблизился местный богач – он славился веселым нравом и хромотой. Он сунул хозяину десять золотых монет и велел:
– А ну-ка, животина, вылечи меня!
Едва прозвучало это, как слон топнул правой ногой два раза. И волшебство совершилось – богач подскочил на месте и завопил:
– Правда, правда! Ноги-то как новенькие!
Тут уж горожане налетели на торговца: все, у кого были деньги, протягивали их. Принцесса достала из кошеля пятнадцать серебряных монет и подождала, пока люди успокоятся. Наконец убежали, пританцовывая, хромые, отзвенели колокольчики прокаженных, налюбовались солнцем прозревшие слепцы. И тогда Принцесса подошла.