– Все. Осталось полить лаком. У Марти крутой есть, с блестками.
Ася вынырнула из мыслей и глянула на отражение. Ника посмотрела поверх ее головы и встретилась глазами с незнакомой взрослой девушкой, действительно будто с диснеевской принцессой, сменившей принцессу из «Бременских музыкантов». У принцессы была высокая башенка на макушке. В башенке поблескивали звезды.
– Спасибо. – Ася дотронулась до игриво спадающего локона. – Изящно как…
– Да-а, шея-то шикарная у нашей Аськи, а я и не замечала! – отметила Марти, сидя на письменном столе и болтая ногами. – Ну даешь, Никусь! Попрут из органов – будешь стилистом!
– Красиво! – похвалила и Саша, вставая с кресла. – Как невеста!
Ася склонила голову, все вглядываясь в отражение. А потом вдруг подняла руки и резко вынула заколки. Волосы, еще не закрепленные лаком, рассыпались по плечам.
– Извини, – прошептала Ася одними губами. Казалось, она сама испугалась поступка и теперь ждала расправы. – Просто я подумала… для меня слишком… ну…
Смело. Непривычно. Взросло. Бесповоротно.
– Так еще лучше. – Ника, по-прежнему нависая над ней, натянуто улыбнулась. Сама не поняла, почему вдруг стало горько. – Ты же Серпентинка. А не какая-то там Золушка. – Она взяла расческу и провела несколько раз по волосам подруги. – Да. Так лучше.
– Настоящая Серпентинка! – подтвердила Марти, спрыгнув со стола. – Ну-ка встань и посмотри на себя в полный рост!
И она, прошествовав по комнате, царственно распахнула дверцу шкафа. Ася подошла, оправила белое платье. Рядом появилась сама Марти – в черном, коротком, кружевном, потом и Саша приблизилась к черно-белым подругам. Между ними она выглядела удивительно гармонично в сарафане аквамаринового цвета.
– Прелестны, – расцвела Марти. Заметив, что Ника так и стоит у трюмо, подошла, заглянула в лицо, мягко забрала расческу. – Эй. Может, тоже поедешь?
Почему нет? Ника тоже не какая-то Золушка, а скорее Мулан, ее никто не заставляет перебирать бобы и подметать дорожку, у нее нет злой мачехи. И все же…
– Нет, дорогие, это не для меня. Я не школьница, я мент! – Ника изобразила самую лихую усмешку и деловито посмотрела на часы. – Вам пора, ехать долго.
– Успеем. – Марти по-прежнему жгла ее глазами. Не верила, ну конечно. – Точно не хочешь? Почему? Тебя помнят, никто не будет против.
– Не хочу, и все. – Это Ника сказала жестче, но тут же опять улыбнулась. – Доучу юриспруденцию, сдавать же. Вернешься пьяная – уложу тебя на коврик.
– Но… – начала Ася. По ее взгляду тоже казалось, что она заметила неладное.
– Гуляйте, – упрямо перебила Ника и послала непонятно кому из подруг воздушный поцелуй. – Привет мальчикам. Все, все, у меня дела!
Они добавили к своим образам по последней детали – по бутоньерке из сирени. Лиловая у Марти, белая у Аси и Саши. Вскоре Ника проводила их до двери и мельком глянула в подъездное окно. Перед домом ждала машина Крыса; Дэн и Лева махали, стоя перед крыльцом.
– Пока, Никусь, – Марти обняла ее и направилась по лестнице. Оглянувшись, повторила как заклинание: – Ты всегда можешь приехать.
– Пока, Ник! – хором сказали Саша и Ася.
Дверь захлопнулась. Ника посмотрела на стол Марти. Там в беспорядке валялись шпильки, заколки, коробочки с тенями, сережки, запах сирени все еще витал в воздухе…
Блестящие предметы вдруг расплылись перед глазами. Ника зажмурилась.
Пока я помогала им готовиться, ко мне одна за другой возвращались мысли, которые я выбросила. Нашли дорогу обратно, совсем как тот монстр из сна. Может, мысли даже окутали мою голову черным нимбом, а Марти это видела. Почему еще она напряглась?
Я думала о том, что потеряла ради каких-то там мифических принципов, которые еще хер знает, смогу ли сохранить или буду уебком. Что в академии некому заплетать волосы: почти все стриженые, неухоженные мужички. И что классе в восьмом мы про выпускной уже договорились: кто в каком платье пойдет. Марти в черном, Ася в белом, Саша в бирюзовом. На мне должно было быть красное. Длинное. Открытое, как у Джессики Рэббит. Но меня нет. Меня нет на выпускном, о котором мы вместе мечтали. Меня. Там. Нет.
И когда я осталась одна в квартире Марти, где решила заночевать для экономии времени, мне сразу стало пусто. Точно я зашла в лифт заброшенного дома. Он почему-то заработал, поднял меня на несколько этажей и завис между девятым и десятым. А я уже не могу выйти, и не работает вызов диспетчера, и никто не придет. Потому что дом пустует много-много лет.
Ника лежала и ревела – то ли из-за витающих в комнате теней, то ли от усталости, то ли от тоски. Больше не было ни звука; она слышала только собственные хриплые всхлипы и стук крови в саднящих висках. Голова болела. Тело ломило. Хотелось сдохнуть.
Телефон на столе пронзительно зазвонил. Ника приподнялась, прислушалась к капризному верещанию. Трубку не брали. Заторможенно вспомнилось: Лукин на делах, а тетя Вероника вернется от родни только в среду. Упорхнула, едва к дочери приехали подруги. Дзинь. Дзинь!!! Телефон все надрывался. А ведь Марти попросила в случае чего отвечать, звонить могли папины коллеги или мамины клиенты. Ника сдалась. С трудом слезла с дивана, проковыляла к аппарату и, давя всхлипы, произнесла:
– Алло. – Отличный секретарь: гундосый, сопливый…
Ей ответил низкий, приятный, но ощутимо нетерпеливый мужской голос:
– Добрый вечер, прошу прощения за поздний звонок. Могу я поговорить с подполковником Лукиным? Срочные сведения.
– Он сегодня работает до утра, – сообщила Ника. – Позвоните на сотовый.
Незнакомец досадливо вздохнул.
– Ох, мог бы догадаться… опять. Спасибо, извините, я вас, кажется, разбудил?
То ли он был очень тактичным, то ли глухим. Ника сглотнула, попыталась собраться.
– Пожалуйста. Нет. Ничего страшного, хорошего вечера.
Глупое пожелание для следователя, опера или кто он там… хорошими их вечера не бывают. Вот коза! Ожидая, пока собеседник положит трубку, Ника не удержалась, подавилась очередным спазмом и громко всхлипнула. Хотела плюнуть на вежливость и отсоединиться первой: потом Марти, если как-то узнает, ведь не отстанет: «Чего ревела, чего?» Не ответишь же: «От дурости».
– Девушка, а почему вы плачете? – Голос смягчился. – Вам помощь нужна?
Помощь. Ника вздрогнула, чуть не выронила трубку и упрямо возразила:
– Я… нет-нет, и я не плачу. – Она опять хрипло вздохнула, мысленно ругая себя за расхлябанность. Ведет себя как малолетка, как идиотка. Как…
– Правильно, – с удивлением услышала она. – И не нужно. Слезы – это…
– Для слабаков? – выпалила она, пожалуй, сердито. Сама знала.
– Не выход, – с тихим вздохом отозвался загадочный собеседник. – Хотя в древнегреческом театре их, кажется, высоко ценили.
– Почему… в древнегреческом? – Ника невольно заинтересовалась. Тихий баритон ее умиротворял. К тому же человек определенно говорил что-то занятное, что даже помогало отвлечься от воображаемых заброшенных лифтов.
– Помните, что в философии античности означает слово «катарсис»?
Просто… что? Но Ника почему-то помнила из школьной программы.
– Очищение, – рассеянно пробормотала она. Судя по тону, мужчина улыбнулся.
– И новое начало. Даже если от него порой тяжеловато.
– А точно ли оно лучше… старого конца? – несмело спросила Ника. Сама не знала, почему решилась. Но черный нимб над головой словно бы стал меньше.
– Этого никто не гарантирует, – снова собеседник вздохнул. – Но без таких новых начал нас не было бы там, где мы есть. В весьма прогрессивном мире. Не так чтобы справедливом, но идущем к этому.
– Он полит нашими слезами, – пробормотала Ника. Ее начало вдруг клонить в сон.
– Иногда приходится лить слезы, чтобы лилось меньше крови, – отозвался незнакомец. И, кажется, это был ее ответ.
– Спасибо, – шепнула она и пожелала хорошего вечера еще раз. В трубке послышались короткие гудки. Ника вернула ее на рычаг, доплелась до дивана и, рухнув туда, немедленно вырубилась. Никакой юриспруденции. Сплошной катарсис.
Я не болтаю с незнакомцами. Да я даже на улице не знакомлюсь, а чтобы по телефону – вообще не мой формат. Но тот человек… Мы не знали имен друг друга. Поговорили минут пять о какой-то херне. Но мне показалось, будто мы знакомы триста лет, даже близки. Жаль, Марти не обзавелась определителем. Я ведь даже пересилила бы трусость, позвонила бы, попробовала… А что попробовала? Вот коза! Я не в курсе даже, сколько ему лет, по голосу не молодой дядя, и вообще… боже, куда меня несет?!
Ника перелистнула страницу назад, вгляделась в почерк Макса и застыла.
Привет, тетрадка! Записей нет уже недели две! Соскучилась? Ну прости, Марти и Крыс греются на евросолнце и пьют винцо, Лева в работе, Дэн рисует, а Ника ловит условных тренировочных правонарушителей. Да и у меня полно дел. Аська-то все забросила. И нас, кстати, тоже.
Звонила всем Ника: прощальную запись Макса нашла она. Уже к восьми компания впервые с «торжественной закладки Сокровища в дупло» собралась у дуба. Все пытались отойти от шока: Ника с Марти громко матерились; Ася истерично плакала, не реагируя на утешения Дэна; Лева максимально глупо шутил и пытался настроить всех на позитивный лад. Крыс молчал, но сильно хмурился, ни во что не лез.
– Этого еще, блядь, не хватало, я только выдохнула! – непонятно сказала Марти. Хотела, видно, пояснить что-то, но передумала. Изнуренно бухнулась на скамейку, обхватила себя руками за острые плечи, будто замерзнув, и вяло зыркнула на Нику. – А у тебя до экзамена полтора часа, ехать пора.
– Подожду еще… чуть-чуть, – деревянно ответила Ника.
– Я подкину потом, тачку починили! – спешно пообещал Лева.
Он теперь утешал Асю вместе с Дэном. Было это максимально бестолково: оба просто прилепились к ней с разных сторон и бесконечно уверяли, что все хорошо, армия – это не страшно, Лева там был и выжил, и вообще… Саша отмалчивалась, стоя в стороне, ни с кем не встречаясь глазами, а особенно боясь заплаканных глаз Аси. Она-то понимала…