ряла, как боялась, что я сдохла. – Марти улыбнулась нежно. Как всегда, когда упоминала Нику. – А потом откопали в интернете древний порнофильм про приключения Моцарта и Сальери при дворе. Не твой досуг. Да?
Саша вяло кивнула. Она правда чувствовала себя максимально неловко с пьяными подругами. Даже Ася могла позволить себе лишнего, ну а Ника с Марти вовсе любили порой нализаться так, что разве что целоваться к окружающим не лезли. Марти прищурилась, взлохматила ей легонько волосы, дернула за кончик ленты.
– Ну не дуйся, а?
– Я не дуюсь, – Саша вздохнула, вспомнила кое-что, спохватилась: – Слушай, Дэн знает, может? Может рассказать, чтобы мы вас не мучили? Ведь вы же…
Дэн по некоторым причинам мог знать куда больше, чем остальные. Но Марти покачала головой, улыбаясь все так же нежно. Ее отношение к «младшему братишке» – так она порой звала Данилу – тоже, похоже, поменялось.
– Нет. Не особо. Говорю же, мы не Макс. Либо знают все, либо никто.
– Хорошо. – Саша смирилась, потерла глаза: дым разъедал их. – Тогда…
– Саш, – тихо перебила Марти. Она только что отвернулась, нервно провожая глазами скорую помощь, но уже снова смотрела Саше в лицо. Под глазами лежали странные темные тени. – Слушай, не думай, что я тему меняю, но гимназия… – она запнулась, приложила к груди руку.
– Нет гимназии. – Саша невольно посмотрела в сторону домов, скрывающих тот дворик. – Вроде ЖК будут строить.
– Креста тоже нет. – Это Марти уже не спросила, а констатировала. – Давно нет. – Она поколебалась. – Я вообще поэтому так в отпуск и сорвалась. Мама сказала, мол, уезжай-ка на пару недель. Может, не достанет.
– Что не достанет? – растерялась Саша и невольно поморщилась: вспомнила свой позор, ну, как грохнулась с карниза Максу на руки. Сейчас именно эта сцена осталась в голове самой яркой. Все прочее – например, как Марти чего-то там выкапывала из-под крыльца, – подразмылось. Все-таки много прошло…
– Не знаю, – глухо ответила Марти. И вдруг взяла ее за руку. Ладонь была очень горячей и подрагивала. Похоже, подруга волновалась. – Мне еще Ника кое-что рассказала… милицейское… мне это тоже совсем не понравилось.
– Что? – насторожилась Саша. Но тут Марти спохватилась и опять окинула ее этим дурацким взглядом «Ты мелкая, не поймешь». Саша и поспорить не могла.
– Об этом в тетрадке есть немного… хочешь, почитай.
– А правила? – просто чтобы поерничать и отогнать непонятную тревогу, Саша усмехнулась. – Плохому меня учишь, Марти.
Проехала еще какая-то машина, залила площадку светом. Всего на секунду, но Саше это резануло по самым глазам.
– Правила, – повторила Марти, снова странным тоном. Глаза ее были как бездонные колодцы. – Ни хера они не работают, Саш. Ни хера. – Она сделала последнюю затяжку, тяжелую, злую и, загасив окурок, швырнула в урну. – Ладно. Расскажи мне пока лучше, что у вас тут новенького произошло. Что пишешь? А как там наш Принц Флота?
Я вернулась домой вонючая от сигарет, почему-то с трясущимися руками и едва сдерживая слезы. Мне не повезло: дома были родители, оба, и всё увидели.
Папа посмотрел на меня так, будто я диковинное животное, но обижаться было не на что: он большую часть жизни видит именно животных. Он зоолог, много их изучал, но в 90-е, когда наука ухнула на дно, ему пришлось переучиться на другую работу, попрактичнее и поденежнее. Папа стал телеоператором, а со временем, чтобы все-таки быть к живности ближе, подыскал подходящий канал, передачу и начал много-много, даже больше, чем раньше, ездить по миру. Команда его любит, и нам тоже нравится его работа. А еще мне нравится, когда он дома. Но в тот день лучше бы все-таки не был: сразу заметил, какое у меня лицо.
– Ты чего это? – спросил папа, подняв глаза от очередного мужикодетектива, которыми любил наслаждаться в свободные деньки. – Бледная. Не приболела, Шур?
– Нет… не приболела, – выдавила я и невольно улыбнулась: «Шура» меня бесит, но папа как-то так это произносит, будто мурлычет. – Все хорошо.
– Француженка твоя вернулась! – Он, наверное, хотел это спросить, а получилось, что констатировал, да еще с довольным видом. – Ракушки нашел на подоконнике! Со Средиземного моря, я вычислил!
Ох, папа, папа! Он же читает детективы! И не устаёт напоминать нам с мамой, что, повернись жизнь иначе, стал бы сыщиком, а то и звездой МУРа. До сих пор помню, какой восторг у него вызвало сообщение, что я теперь дружу с дочерями милиционеров и генеральским сыном. Какое-то время, когда я приходила из школы, папа даже имел привычку меня по-своему пытать: расспрашивать, не рассказали ли мне Марти с Никой что-нибудь с милицейской нивы. Марти иногда делилась чем-то из будней ОВД, а я передавала это папе. Интересное бывало редко: Лукин уже большой начальник, за преступниками не гоняется, мало вмешивается в дела сам, максимум держит на контроле. А чаще просто занимается бумагами, ездит по судам, защищает подчиненных от прокуратуры и каких-то контролирующих дядек или пинает нерасторопных помощников следствия типа ленивых судмедэкспертов. Но папа неизменно слушал и кивал. К счастью, в какой-то момент у него стало слишком много зверей, он от меня отстал. Давно не приставал, а вот дедукцией не перестал хвастаться.
– И как она там, отдохнула?..
Я снова не обиделась: папа устает, а еще часто что-то забывает, особенно если про это много талдычат в новостях. Но у меня чуть-чуть защипало в глазах.
– Валер! – Уже мама, встав с кресла, подала голос, одернула папу. – Ты рехнулся, что ли? Марти работала медсестрой! Это же там зараза была.
Она никогда не перебивает, если папа начинает о чем-то своем вещать, она у меня покладистая. Но вот бестактность не любит, может и стукнуть. Тем более она-то Марти знает и за Марти переживала. Мама подошла ко мне и обняла за плечи. Я все еще не ревела. Я не хотела реветь. Все же хорошо. Хорошо?..
– Что там, здорова наша девочка? – спросила мама, целуя меня в макушку.
– Да вроде, – отозвалась я. Она спрашивала про нас обеих.
– Пойдем чаю попьем, Саш, – предложила мама и кинула на папу осуждающий взгляд «Я с тобой попозже расправлюсь».
Но я папе улыбнулась, а он – смущенно, грустно – мне. Он не виноват, правда. Я не особенно делилась с ним историей Марти и Кирилла: в разгар эпидемии он был в отъезде, а когда приехал, о них уже вовсю орал телик. И только один раз я тихо сказала: «Там мои друзья», а он ответил: «Не бойся, все будет в порядке, наших заморскими болячками не убьешь, вот меня один раз ка-ак укусил малярийный комар!..» В конечном счете он оказался прав. Наверное…
Мама заварила не просто чай, а липово-ромашковый. Огородницей она не была, грибником и рыболовом тоже, в том числе поэтому дачи у Пушкиных не имелось. А вот травы мама любила прямо древней, языческой любовью. Несколько раз за весну и лето обязательно уезжала в леса и поля, откуда под вечер притаскивала целые охапки зверобоя, мяты, календулы, малиновых побегов и прочей дикой зелени, в которой Саша не понимала. Увлечения она не разделяла, но ей нравилось, как пахла квартира, когда травяное богатство сушилось. И нравились чаи, отвары и маски, которые мама делала для семьи, в подарок и на продажу. В них правда было что-то волшебное. Вот и теперь Саша с радостью обхватила ладонями чашку и вдохнула летний, успокаивающий запах.
Мама села напротив и повторила вопрос:
– Марина там как? Здорова? А ее молодой человек?..
– Да, с ними все хорошо. – Саша кивнула, радуясь, что глаза, пока мама суетилась, высохли. – Они… просто, как мне показалось, очень устали. И стали неузнаваемыми.
– Конечно. – Мама смотрела серьезно, грустно и так понимающе, что становилось не по себе. – Быть героем очень сложно.
– Героем… – механически повторила Саша и вспомнила нудно зачитанный по телевизору список «русских туристов, бросившихся на передовую». Точнее, два списка: тех, кто бросился и погиб, и тех, кто бросился и выжил. – Забавная у нас страна, мам, да? Так хочется выставить себя в лучшем свете: смотрите, Запад, наши люди вам помогали! А они спросили Марти, как она себя чувствует, мам, спросили?.. Они ей, похоже, даже психолога не дали, они…
Саша невольно повысила голос и поспешила выдохнуть. Да что с ней? Она не лезет в политику, ненавидит про это разговаривать. В детстве ей казалось, что в политику суют носы только взрослые: пытаются что-то там понять, объяснить, просчитать… но Саша себя взрослой не чувствовала.
– Делают из них какие-то шахматные фигурки… – пробормотала она. – На большой политической доске российского престижа.
– Она отдохнет и оправится, Саш, – помедлив, сказала мама и отпила чаю. Она говорила уверенно, но нервничала: теребила прядь волос, таких же кудрявых и русых, как у Саши. – Вы все просто уже большие. А время у нас немного злое и не такое спокойное, как было в моей молодости. Всё меняется. Но в вас достаточный запас прочности, чтобы вот такое выдержать. Я вижу. Больший, чем в нас.
Саша понуро молчала. Она, может, и хотела бы стать большой и прочной. Но не хотела, чтобы прочность приобреталась вот такой ценой.
– Говорят, – вдруг снова обратилась к ней мама, – что герои рождаются редко. Что, например, династий героев не бывает. Что героизм – почти как упавшая звезда, и в одно место она не падает никогда. Но это не так. У героев часто рождаются герои. Лукины – такие. У них сильная семья. Давай на выходных позовем их в гости, что ли? Я соберу Марине какой-нибудь вкусный успокаивающий чаёк.
Мама не говорила ничего необычного или нового, но от того, как она говорила, становилось спокойнее. За идеями и планами была всего одна простая фраза: «Все наладится». Саша согласилась, но тут же попросила:
– Только предупредим папу, чтобы не спрашивал, как Марти отдохнула. А то у нас получится зооминиатюра «Нападение мелкого хищника на крупное травоядное».
Мама засмеялась. И Саша тоже.
У героев часто рождаются герои. Мне врезались в голову эти слова. Это, конечно, не всегда правда: у героев рождаются и убийцы, и дураки, и просто обычные люди. А еще герои рождаются в обычных семьях. Но почему-то мысль, что мои друзья – герои, особенные, у них это семейное, а значит, они обязательно со всем справятся, успокаивает.