Впрочем, неважно, важно лишь, что была она из алебастра, белая как горный снег. И что другую фигурку подняла Лика.
Аварэн не успел испытать всей горечи от предательства сюзерена. Не успел испытать и боли, когда Зверь, охранявший покои, бросился из глубокой тени и убил его, за ним – Лику. Вернувшийся король нашел лишь растерзанные тела. Скрепя сердце Валаар лишил доску сильнейшей фигуры. Головы неверного рыцаря и его супруги украсили тронную залу замка. И сказано было всем: «Плели они хитрый заговор». И вновь никто не усомнился. Не любили рыцари твердого, гордого Аварэна, для которого честь была превыше вассальной верности.
Тем временем погода располагала к войне. В замок съезжались войска: Валаар собирался в поход на Восток. Ночью разразилась буря, а утром король обнаружил, что мертвые головы пропали. И было это не единственным дурным знамением: ров вокруг замка заполнился кровью.
Настала новая ночь. Вопреки недовольству высших сил Валаар устроил пир: утром армия должна была отправиться в путь. Сверкали молнии, кипела, выступая из берегов рва, кровь, ревел гром. И снова, снова, снова лилось вино, и снова, возвысив голос, Валаар сказал:
– Все вода, в воду и уйдет. И господни ангелы, и черные помыслы, и розы, и клинки, и вы, мои воины, пьющие мое вино. Все – вода. Помните это, и станете жить вечно.
Никто не узнал, что произошло в ту ночь: буря загнала в укрытия последних нищих. Но находятся те, кто робко, крестясь и оглядываясь, рассказывает: по трем дорогам, ведущим к Тэрнэринн с трех сторон, подошли три фигуры – мужчина, старец и женщина. Они остановились пред рвом. Воздели руки. И расколола небо очередная молния. Земля дрогнула. Тэрнэринн провалился в преисподнюю. На его месте остались пустырь да часовня забытого короля. Ну а в часовне – шелковый мешочек с белыми шахматными фигурками. Что-то не дало им провалиться в Преисподнюю. И где-то в мире потерялся их след.
Так сгинул Валаар. Король. Барон. Чародей. И если был он действительно так могуч и дерзок, каким его запомнили, то сейчас он играет в шахматы то с Дьяволом, то с Господом. И, возможно, иногда обыгрывает их.
На этот раз она правда спала, и ее иногда крупно потряхивало – от озноба, от слез во сне? Кирилл не знал – просто всматривался и старался не потревожить, как и задремавшего Рея.
Температура скакала припадочной белкой несколько раз за последние часы: взлетала к сорока, падала до тридцати пяти. Жар сменялся холодом, бред возвращался волнами образов – перед глазами роились драконы, черные и белые. У белых бока были в красных крестах; черные сверкали лиловыми взглядами и оставляли в воздухе серые дымные шлейфы. Пару раз Кирилл выкашливал кровь, но в конце концов перестал. Поднял руки, ощупал горло и лицо – ничего не понял. «Ты красавчик, – уверила его Марти с дрожащей улыбкой. Тогда она еще бодрствовала. – А мы с тобой как Бонни и Клайд: дохнем только в комплекте». Определенно звучало правдивее, чем «Ромео и Джульетта». Красивая фикция для всего мира, где никто не заморачивается простыми фактами: Клайду Бэрроу больше нравились мужчины, а Бонни Паркер органически не выносила моногамию[19].
Кирилл почувствовал рядом движение – Рей открыл глаза. Спросонок они были затуманенными, мирными, взгляд – непривычно мягким, но, похоже, он вспомнил, где находится, уже спустя пару секунд. Вскинулся.
– Привет, – прохрипел Крыс, стараясь улыбаться. – Нет, не сдох. Но респиратор лучше не снимать.
«Приморская птичка» хорошо передавалась воздушно-капельным путем, но Рей переболел ею еще в первые дни. Вопрос, конечно, сколько держится иммунитет и насколько непробиваем, но пока – держался. Это малодушно радовало – сам факт, что он рядом. Что вот так, даже головой на одной подушке. Как друг. Как новый друг, глядя на которого, можно вспоминать старых. Как папа сказал. Друг, обретенный в бою.
– Как вы себя чувствуете? – тихо спросил Рей, и рука легла Кириллу на голову. А он все еще не мог ответить, не понимал. Сказал то, что, как он надеялся, хотят услышать:
– Борюсь.
Хотя сложно было сказать, в чем она, борьба. В этой температурной пляске? В попытках обуздать пустой, уже без мокроты кашель, чтобы никого не разбудить?
– Лицо, кажется, лучше. – Рей коснулся его скулы, так спокойно, естественно, что даже не получилось отстраниться. – И… Кирилл. Перестаньте шарахаться, хорошо? Даже если вы умираете, вы не будете делать это, забившись в чумной угол моей квартиры.
– А у вас есть такой? – звучало так абсурдно, так странно, что Крыс даже тихо фыркнул. Рей ответил со всей серьезностью:
– Ну вы прилагаете все усилия к тому, чтобы его себе организовать.
Они оба глухо рассмеялись в зыбкой темной тишине, но уже через несколько секунд взгляд Крыса снова приковался к Марти.
– Вы-то ладно. Но вот она…
– Она все перенесла бессимптомно, – ответил Рей. – Пока вы спали, мне звонили. У нее антител больше, чем у меня и Луи. Скорее всего, она вас и заразила. Вы ведь…
Он замолчал, отвел глаза. Было понятно, какое слово он чуть не произнес. Они никогда это не обсуждали, но Кирилл видел: Рей теряется в догадках, что связывает их с Марти. Удивляется из-за ее кокетливых улыбок, сомневается, что «просто друзья» так спокойно спят в одной постели и едят из общей посуды, смущается, зовя прокатиться на своем байке и прося обнять покрепче.
– Да, мы близки, – ответил Крыс. – Но близки по-другому.
– А-а, Бонни и Клайд? – грустно сказал Рей. Он слышал недавний разговор.
– Да, вроде того.
– Вот о таких отношениях я когда-то и мечтал. – Рей встал, прошел в другую часть комнаты, взял с кресла плед и, вернувшись, набросил на Марти, потом сел обратно. – Смотреть в одну сторону, безумствовать вместе и чтобы никакого лишнего драматизма, только быстрый полет рука об руку, под множеством возмущенных взглядов.
Звучало подростково. Впрочем, правильно ведь Рей сказал: в каждом из нас живут подростки. И пусть лучше живут, чем умирают.
– В таких отношениях главное – вовремя разбегаться, пока вы не начинаете… – тут осекся Кирилл. Вспомнил, что Рей рассказал ему возле машины.
– Стреноживать друг друга. – Рей вздохнул. – Элен… знаете, Элен вроде бы теперь вполне счастлива. Живет в Париже с какой-то художницей, которую спасла от суицида на мосту; они вместе делают бренд одежды.
– А вы? – в лоб спросил Крыс. Рей снова опустил голову на край его подушки и прикрыл глаза. Сейчас он казался особенно усталым из-за глубоких теней.
– Я бы хотел лучше понимать, что такое счастье. В последнее время это понимание куда-то делось. Но как минимум я буду счастлив, если вы выздоровеете.
Кирилл не ответил, снова посмотрел на Марти. «Она вас и заразила…» Разве похожа она на разносчика заразы? Сама мысль об этом глубоко возмущала, хотелось задвинуть ее на дальнюю полку, даже если так все и было. Кирилл улыбнулся. Вспомнил легенду о странном короле родом то ли с Тибета, то ли еще откуда-то. Все истории Марти были такими – о небывало уродливых душах. Уродливых, но завораживающих.
– Какой он – человек, который сделал… – Рей кивнул на стоящий в углу чемоданчик. – Это?
Крыс представил себе Леву – высокого, некрупного, но плечистого, с рыжеватой гривой и щетиной. Его поношенную кожанку, мятые рубашки, галстуки упоротых цветов, с не менее упоротыми принтами – от лебедей до кусков пиццы. Последний образ, который предстает перед глазами, когда слышишь «сынок олигарха». Хотя… Сизиф тоже не был олигархом в классическом понимании. Человек, подростком игравший рок в гараже, а в начале девяностых решивший заниматься лекарствами, а не нефтью и строительством, и не мог таковым быть.
– Сумасшедший ученый, – Кирилл с удивлением, едва ли не с ужасом понял, что это звучит почти нежно. Он… скучал. Правда скучал, по всей Восьмерке. Или у него опять поднялась температура.
– Видимо, он очень волновался о вас, раз взялся за такие рискованные исследования, да еще на расстоянии…
Крыс облизнул губы. У него был другой ответ.
– Думаю, он держал в голове что-то помасштабнее. Вам бы он понравился. Тоже любит быстрые полеты и великие дела.
– А вам? – спросил Рей, и Кирилл едва не подавился, поняв, что это шутка.
– Нет! Точно нет, – хрипло рассмеявшись, уверил он. – Ну, не в том смысле. В том моим типажом были бы скорее такие люди, как Марти, вы, Мария Терезия, Мария Кюри, Антон Павлович Чехов, Клеопатра Египетская…
– Вам нравится заносчивое говно? – Темные ровные брови Рей взлетели ко лбу. Слишком яркая мимика для него, обычно он старался ходить с каменной миной.
– Ну за что же вы так с Чеховым и Кюри? – мягко укорил Крыс, и их смех наконец разбудил Марти, которая простонала: «Блядь!» – и, пытаясь присесть, запуталась в пледе как в мешке. – Доброе утро, мышонок.
Смеяться было легче, чем час назад. Чем десять минут назад. И пять. Похоже, он уже не умирал.
Через несколько дней мальчик-крыса выздоровел. На его виске и лбу осталась лишь пара шрамов, какие бывают после ветрянки; он вернулся на работу, а вот за чемоданчик его – и его друзей, особенно крысу-странника, – отругали. Но дело золотого льва не пропало, как только стало ясно, что сыворотка помогает. Как она может навредить в перспективе и может ли, было большим вопросом, поэтому кололи ее только добровольно. Но кололи. Постепенно все начало затихать. И через какое-то время мальчику-крысе и девочке-хорьку уже можно было вернуться домой.
Лендлорды их родной страны так страшно дули щеки по поводу их героизма, что терпеть это было невозможно. Поэтому мальчик-крыса и девочка-хорек даже не отправились на самолете с лисом и прочими соотечественниками. Тем более они узнали, что бедный серебряный кот прорывался к ним на помощь всеми силами и застрял по пути. Они решили подобрать его, немного проветриться – и тогда приехать.
И вот они здесь. Такие, какие есть. Им все еще сложно говорить о море, но они благодарны каждому из вас за тревогу. А мальчик-крыса… мальчик-крыса все чаще думает о том, что скучает по месту, где нашел себя. По своему новому другу, не похожему ни на кого из старых. Настолько непохожему, что на прощание мальчик-крыса даже подарил ему одну свою важную вещь.