– Ты чего? – Ася погладила подругу по руке и повторила Сашкин вопрос: – Плохо тебе?
– Нет-нет, я… – Марти стала тереть лоб, виски. – Не знаю. Блин. Что-то глючит меня и штормит…
Ася сжала ее ладонь крепче. Все понимала: травма, травма с моря, подруга стала такая нервная, такая странная. Но пояснить мысль Марти не успела.
– Анастасия Железнякова. – Асю отвлек оклик ректора. – И – да-да, вы не ослышались – Александра Пушкина! Авторы бестселлера «Сказки заблудших душ», мудрой и яркой книги для детей и взрослых. Соавторы. И наверняка подружки!
Саша дернула Асю за рукав. Они вскочили, чувствуя себя неудобно из-за хлопанья. Ректор подошел, внимательно всматриваясь в них, и продолжил:
– Они наверняка нас еще удивят. Хорошему писателю проще и отточить редакторское мастерство, и понять мятежную писательскую душу, и встать на место читателя. Из курса вы еще узнаете, что многие знаменитые писатели: Чехов, Горький, Симонов – были также одаренными редакторами. Итак, девушки… – Пакет с сухариками оказался на расстоянии вытянутой руки. – Ваши девизы?
Ася и Саша переглянулись.
– Нет ничего важнее друзей, – произнесла Саша.
– Нет темноты без света, – хором с ней сказала Ася.
Володарский едва ли не подпрыгнул, рассмеялся. «Три корочки» тихо загремели на фольгированном дне.
– А я-то думал, вы и скажете одно и то же. А тут такое разнообразие: друзья, темнота, свет! Девочки, а вот как думаете… – Он понизил голос, но это было скорее картинное понижение, чем попытка посекретничать: – А друзья всегда несут нам свет?
– Всегда. – В этот раз Ася и Саша сказали одно. Переглянувшись, они обменялись улыбками. Все зааплодировали даже без призыва ректора. Решившись, Ася взяла из пачки сухарик, хотя терпеть такие не могла; Саша последовала ее примеру.
– Что ж, – ректор наблюдал за ними как за прикормленными белками. – Славно. Великолепно. Посмотрим, что нам с этим делать… – Он помолчал, сложил перед грудью руки. Еще раз заглянул в пакет, встряхнул его, сам съел один сухарик. Зубы щелкнули так, что у Аси почему-то стрельнуло в ухе. А потом она услышала: – И конечно же, Марина Лукина. Наша настоящая героиня. Привет!
Марти не шевельнулась, опустила голову. Не слышала? Ася осторожно лягнула подругу в коленку. «Три корочки» снова нависли над ними.
– Встаньте, пожалуйста, – мягко попросил Володарский. Марти с трудом поднялась, вцепившись в парту. Он обратился к залу: – Марина пережила летом серьезное испытание: была в числе туристов, не сумевших покинуть французский L., где началась эпидемия. Она примкнула к рядам врачей, хотя у нее нет медицинского образования, и спасла сотни жизней. Надеюсь, ей будет легко и комфортно с вами учиться.
Он посмотрел в глаза Марти и улыбнулся. А потом, воспользовавшись тем, что «героиня» крайняя в ряду, протянул ей свободную руку. Как загипнотизированная, она ответила на пожатие. Ректор поднес ее запястье к губам и почти сразу отпустил. Подруга быстро спрятала руку за спину. Стиснутых зубов она так и не разжала.
– Ваш девиз? – спросил Володарский, помахивая сухариками прямо перед ее лицом. – И берите, берите…
– А ваш? – отчетливым эхом отозвалась она. – Спасибо, я на диете.
Студенты перестали шептаться. Марти, как и всегда, выпендрилась – Ася подумала об этом и с восхищением, и с раздражением. Ректор невозмутимо пожал плечами:
– Мой девиз – «Девизы надо менять по обстоятельствам». Но все же я первый спросил! Так…
– Не бойся зла. Бойся хаоса. – И Марти вдруг нагло, фальшиво улыбнулась.
Ректор, вполне удовлетворенный, покровительственно кивнул. Тряхнул пакетом в последний раз, отправил пригоршню ржаных крошек в рот и сунул смятую бумагу прямо в карман. Студенты зааплодировали, почему-то очень впечатленные такой небрежностью, а вот Саша нахмурилась.
– Свинья, – пробормотала она. – Странная свинья. А где ты обожгла руку? – шепотом спросила она у севшей Марти.
– Нигде, – лаконично откликнулась та.
Теперь и Ася заметила красное пятно у Марти на запястье – на том, которое целовал ректор. Может, утром приложилась о сковородку? Или…
– Время гимна! – заявил ректор. – Все вставайте!
Деканша включила магнитофон. Первокурсники стали нестройно подниматься. Выбросив ненужные мысли, Ася положила руки подругам на плечи и улыбнулась. Ей показалось, она поймала подмигивание ректора, поглядевшего на нее с помоста… но скорее всего, он просто подмигивал в зал.
У меня откуда-то дыра в груди. Сквозь нее ветер дует. Слышите? Ом-м-м. Наверное, надо бы наслаждаться идущим из дыры протяжным посвистыванием. Не могу.
Скучаю по Пэтуху. В последнее время сильно скучаю, но одновременно думаю: как бы его контузила сказка про мальчика-крысу и девочку-хорька? Если его сказка о Чайке подкосила… что было бы после этой? А хотя я зря, тварина. Максим бы первым к нам примчался, еще до всяких сказок.
Макс шарит в литературных штуках, хорошо так. Я всякий раз охуевала, когда из его рта вырывались «экспозиция», «кульминация» и прочее такое. Просто голова взрывалась: как? Ну и еще я немножко не понимала, почему… блядь… нехорошо так говорить, но почему у Макса, при всем знании этой сраной теории, тексты такие слабые, а у Сашки – при том, что она ни фига не знает, – такие классные? Хрен пойми. Может, потому, что Макса мотало как флюгер, а Сашка всегда знала, куда идет. В универе разберусь.
Так или иначе, как-то Макс рассказывал нам всем о прикольном приеме – «ненадежный рассказчик». Это как у Паланика: встречаешь ты героя, идешь с ним по сюжету, тебе все окей, ты доверчиво развешиваешь уши… а потом выясняется, что все это время у героя, например, текла крыша и его горячий лучший друг, о котором он тебе бодро вещал, – воображаемый.
Было бы смешно, если бы не было так грустно. Ведь, кажется, теперь такой ненадежный рассказчик – я.
Марти плыла. Она точно помнила, в какой день ее впервые вот так накрыло, – после Луи. Помнила, что пришла на берег подышать и подумать, разулась, хотела сесть на камни, изображая грустную русалочку… а потом с воплем ринулась вперед, в бушующий прибой, прямо в одежде. Упала, захлебнулась в волнах, в носу защипало, а пятки кольнули острые камни – и стало легче.
Марти плыла от смерти. Марти плыла в смерть.
Раз. Сильный гребок.
Два. Рука – нога, рука – нога, как-то так ленивец Сид из «Ледникового периода» учил плавать тигра Диего. Марти умела плавать, но ее это успокаивало. Рука – нога, рука – нога.
Три. Одежда липла к телу: толстовка, легкие джинсы. Липла, но почему-то не тянула вниз, или Марти не замечала. Из воды она вышла трясущейся как собака, но внутри снова горело пламя. Удивительно. Ей хотелось жить. Хотелось найти Кирилла и поцеловать его. Или не его. Хоть кого-то. Макса, Даньку, Нику, Аську. Дорохова. Луи. Первого попавшегося водителя скорой. Первого попавшегося незнакомца.
Вместо этого Марти как была ушла с пляжа, заказала такси, купила себе коробку картошки фри, съела ее и, доехав до отеля, уснула мертвым сном. Но и это было хорошо.
С тех пор в одежде она не плавала – тот водитель такси вытрахал ей весь мозг и взял двойной тариф за просоленные сиденья. Но и это оказалось неплохо – падать в серое грязное море обнаженной. Так оно обволакивало сильнее. Изучало каждый сантиметр кожи. Сковывало ознобом и разжигало внутри тот жар. Украшало волосы соляной короной.
Волосы. Марти до сих пор иногда ощупывала их. Гадала, почему мама велела так срочно стричься и так срочно уезжать из России. «Может, мы собьем его со следа», – говорила она, но сама не могла ответить, кого – его. Острее, чем Марти, чувствовала: над Москвой что-то изменилось. Сам воздух сгустился, отяжелел. Фонари ночью часто мигали лиловым. Энергетические поля людей – тоже. А в голове Марти кто-то шептал:
«Помнишь меня? Ну вы все меня помните! Давай!»
Стрижка помогла: странный насмешливый голос заткнулся. А в L. уже только море могло что-то бормотать в уши.
Раз. Сильный гребок.
Два. Рука – нога, рука – нога.
Три. Марти вышла на берег и раскинула руки, всю себя подставляя ветру.
Она ничего не стыдилась – зачем? – и не боялась: были вещи пострашнее. Никто еще не прибегал ее насиловать, даже если видел с набережной. Ни один полицейский не выговорил ей за купание в шторм и в непристойном виде. И ни разу она не простудилась. На эти одинокие часы ее выключало из полного условностей реального мира.
Все дальше – автоматически: вытереться до жжения, одеться, расчесать волосы пятерней. Окинуть взглядом серый волнующийся плед, сливающийся с серой же недвижной простыней. Сунуть ноги в кроссовки. Подняться к автобусной остановке.
До дома – чужого-своего – отсюда было минут десять ходьбы. Рей, очевидно, купил квартиру за красивый вид: нескончаемые магнолии, пальмы и кипарисы, красные щербатые крыши, редкие скалы, масляно-желтые головы фонарей и редкое мигание ночных кафе. Больше покупать было не за что: довольно убитый ремонт, ветхий балкон, который потихоньку крошился каждый раз, как на него ступала чья-то нога. Но вид. И досягаемость, конечно.
И все же Марти побрела на автобус – хотела сделать привычный «круг почета»: проехаться по набережной, подняться в уютный район с рынком и кондитерскими. Погрузиться еще в одну «иную» реальность, где ее не побеспокоят, и только потом – домой. Домой, в свою-чужую квартиру, от которой есть ключи; домой, где будет пахнуть крепкими сигаретами Рея и странным одеколоном Крыса, отдающим мандарином и кожей. Домой, где их уже не будет, потому что они сменят ее на кругу ада.
По дороге она встретила только одного человека – высокого мужчину лет сорока пяти. Он стоял у табачного киоска и тянул кофе из картонного стаканчика. Марти от нечего делать попыталась разглядеть его выразительное, неевропейское лицо, но тут пригрохотал автобус. Когда она села и глянула в окно, улица была пуста.