– Не уйдешь, – ровно повторил дядя Владя и опять на нее взглянул. – Нет, Ник, я тебя на плечах катал и стрелять в тире учил, и я знаю: не уйдешь. Папа твой – как и папа Кирилла – с головушкой не дружит и счастье свое не ценит. Ничего, научится.
Папа Кирилла уже научился, кажется, после L… хорошо бы собственному папе все-таки не понадобилась такая проверка на прочность.
– Спасибо, – сказала она вслух, кивнула, и дядя Владя открыл дверь, тихо объявив:
– Криминальная милиция!
Помещение, куда они вошли, было странной помесью кабинета, архива и коммуналки: такое впечатление производили гудящие компьютеры, забитые стеллажи, сейф для табельного в уголке и три банки – варенье, мед, сгущенка – на подоконнике. Смущала и ваза с засохшими подсолнухами, она монолитно возвышалась на одном из шкафов. Оторопь брала: это один из лучших отделов по округу? Гнездо группы по тяжким преступлениям? Нику так и подмывало уточнить, не ошиблись ли они дверью, но, конечно, она мандражировала. Да и дядя Владя оглядывался свойски, продолжая как ни в чем не бывало вещать о графике работы и прочих рутинных вещах.
– Форму дадут, но тебе ее носить – только на смотры, совещания и выезды СОГ. В документах распишешься вечером. Если чего-то не хватает…
Ника отвлеклась, услышав чье-то протяжно-задумчивое «Бля-я-я». Поняла, что комната обитаема, вытянула шею. За столом в углу сидели четверо мужчин и женщина, все немного помятые, но бодрые. Они хлебали кофе из одинаковых металлических кружек с эмблемами и склонялись над планами города, листами с убористым текстом, фотографиями. Чертили что-то, сталкивались лбами, вдохновенно ругались:
– По старушенциям подъездно-лавочным пройдись! Старушенции – они глазастые.
– Чё-то не думаю, не выгорит, маразм один…
– Ну-ну, тебе все шлюх опрашивать!
– А Мандаринка-то что сказала по трупу?..
– Три крупных колотых, внутреннее кровотечение, кранты.
– Мальчишки, ну тогда что вы как дети? Нет намека на орудие – нет дела. Так шило это было? Спица вязальная?
– Ахаха, убийца – бабка!
– Да не, потолще там что-то…
Ника ущипнула себя за руку, чтобы не начать сразу во все это погружаться и искать смыслы. Совсем она стушевалась, когда один из пятерых – щуплый ушастый мальчишка, едва ли на пару лет старше, – уставился на нее в упор и приоткрыл рот. Ладно… не на нее, а как одноклассники: на то, что под ключицами.
– Орлы! – тем временем бодро обратился к подчиненным дядя Владя. – Смотрите, кого привел! Руками пока не трогать, но будет вам пополнение.
Бумаги шуршать перестали, все сидевшие за столом повернулись. Ника закусила губу, стараясь успокоиться. Смотрела она теперь, вот позорище, в пол, лишь изредка решалась зыркнуть украдкой в незнакомые лица. Коза! Нельзя было зацикливаться на фантомном чувстве, которое в девятом классе накрывало в ответ на вопрос «Ты еще девственница?» Ну же. Подними голову. Вот так.
– Стажерка? – интеллигентно уточнил самый высокий и худой из оперативников, лысый, как бильярдный шар. Голос у него был простуженный, взгляд – цепкий. – Как зовут, откуда взялась подобная царь-девица?
Дядя Владя кивнул и улыбнулся уголком рта, положил жесткую руку Нике на плечо. Как всегда, стало спокойнее. Почти как с Марти. Они вообще очень походили друг на друга, отец и дочь, всем, от «масти» до странных шуточек:
– Ни-ка, – дядя Владя четко артикулировал каждый слог. – Бе-ло-рец-кая. Не Беловежская, за тупые приколы про Пущу буду оставлять на лишние дежурства.
Кто-то прыснул, а еще кто-то шепнул: «А про то, что она ну вылитая негритоска, только с белой кожей, можно?» Ника, опять трусливо потупившаяся, не поняла кто.
– Нет. – Дядя Владя услышал, и тон его ощутимо заледенел. – Вынужден повторить еще раз: негритосы, хачи, хохлы, жиды и прочее – это не при мне. Расистов я бы отправлял за обезьянами в зоопарк ухаживать, да только обезьян не напасешься, а? – Тут он фамильярно подпихнул Нику в бок сухопарым локтем. Глазами хотя бы с ним пришлось встретиться. – Детсад, ей-богу, – лед растаял, дрогнул в насмешливо-добродушной улыбке рот, – что, красоты не видели? Завидуйте молча, как я!
Опера загоготали снова – казалось, они вообще готовы ржать абсолютно над всем, и не было похоже, чтобы замечание о… как там, расовой терпимости?.. их задело.
– Оке-ей, окей, шеф! – зазвучало на разные голоса. – Привет, привет!
Ника видела, что ее с головы до ног изучают, но не могла понять, какое впечатление произвела. Наконец коренастый, стриженный ежиком мужчина поскреб свой кривой, явно пару раз сломанный нос, хлопнул в ладоши и выдал:
– Так! А можно я на тебя три трупака с жд-путей перекину? Вас небось учат там розам-мимозам в этих школах… пора землю нюхать!
– Не вопрос. – Это она, она пискнула? Боже, что стало у нее с голосом? Ну хоть не промолчала. – То есть… если дядя Вла… Владимир Петрович…
«Дядя Владя???» Коза!
Кривоносый опер приторно осклабился, но ответить или передразнить не успел.
– Шпендик, не надо пугать, – примирительно пробурчал тот высокий, худой интеллигент, которого Ника про себя успела прозвать Кисой – правда же похож на Воробьянинова. – Еще понюхает. Если папенька позво…
Что ж. Вопрос «Откуда взялась царь-девица?» с повестки сняли, по лицам было ясно.
– Так это дочь того Белорец… – начал лопоухий малец.
– Нет! Это ничего не… – Ника поняла, что сделала именно то, от чего ее предостерегал Гусь. Обосралась. Крупно так. Хотя может, все было обосрано и до нее.
– Ша. – Дядя Владя кисло покосился на сотрудников, и они синхронно заткнулись: лопоухий уткнул моську в чашку, а Киса уставился в потолок. – Я, – снова заговорил дядя Владя, – сегодня присоединю ее к одному из вас. Учите. Воспитывайте. Адаптируйте. Есть желающие?
Он окинул всех новым взглядом и легонько подтащил Нику ближе. Снова повисла тишина, в которой кто-то громко сломал карандаш. Наконец Киса, теребя воротник, спросил прямо:
– А кому отвечать, если с ней что-то случится?
– С генеральской-то дочерью, – добавил кривоносый Шпендик и поморщился.
В повисшей тишине Ника оглядела двоих оставшихся – крупного белобрысого парня в дурацкой розовой рубашке и рыжую особу туманного возраста, где-то между двадцатью пятью и сорока. Они пока голосов не подавали, но новенькую разглядывали без воодушевления, хотя и без злости. Встретившись глазами, белобрысый даже слегка улыбнулся, показав сахарно-белый верхний клык, но слов «Давайте ее ко мне» не прозвучало. И пожалуй, Ника понимала. Никто, нигде, а в органах особенно, не любит блатных. Тем более блатных, за которых нужно, как правильно сказал Киса, отвечать.
– Зароете во дворе, посадите сверху елку, – глупо пошутила Ника, ободренная улыбкой белобрысого. Даже получилось посмотреть Кисе, а потом и Шпендику в глаза.
Рыжая особа хихикнула, прикрывая ладонью розовый от помады рот.
– Мне не нужна, я не командный игрок, – вяло сказала она и закинула ногу на ногу. – Но пусть остается, классная!
– Ну раз Медянка разрешила, вестимо, останется, – неожиданным тенором сказал парень в розовом. – Только я вот в отпуск скоро, трупаки мои на вас переедут…
– Я буду очень стараться! – воззвала Ника в пустоту, но тщетно. – Пожалуйста!
– Как бы чего не вышло, – хором затянули Киса, Шпендик и лопоухий. Последний даже со стула встал, явно собираясь откочевывать на свое более привычное рабочее место.
– Так, отставить цирк! – вдруг слегка повысил голос дядя Владя. Даже удивительно, как милостиво он молчал, лишь переводя темно-оливковые быстрые глаза с одного подчиненного на другого. – Какие все стали умные, мама моя… куда я попал?
Он поднял тон именно слегка, не начал орать, но Медянка села как школьница: руки на коленочках. Лопоухий замер сусликом с прижатой к груди кружкой, да и трое остальных как-то подобрались. Дядя Владя удовлетворенно сощурился и сложил пальцы шпилем – ни дать ни взять злой гений.
– Раз та-ак, – протянул он, – я просто вспомню, кто мне раскрываемость херит. Вот ему Ника и будет помогать.
– Херить дальше? – заржал Шпендик.
На него зашипели, но, судя по лицам, опера напряглись. Довеска в виде помощника, пусть симпатичного-остроумного, по-прежнему не хотел никто. Ника, кусая губы, ждала. Что-то в ней определенно отшибло: она даже не гадала, есть ли вероятность быть просто выгнанной с позорной табличкой «Ее не взяли на практику даже под дулом пистолета».
– А почему, собственно, вы так щедры именно к нам? – подал вдруг голос Киса и завертелся на стуле. – Есть же еще Алеф! Вон он!
– Да, точно, Алеф! – оживилась Медянка и ткнула наманикюренным пальцем куда-то себе за спину. Честными глазами уставилась на Нику: – К нему иди! Вот!
Ника машинально проследила за ее жестом. Вдали, в самом темном углу, за стеллажами и заваленным столом действительно сидел еще опер – крепкий темноволосый мужчина, на вид ровесник дяди Влади. Он единственный в этом дурдоме не проявил интереса к происходящему, и поэтому сразу Ника его не заметила. Он не повернулся, даже когда назвали его странное имя или прозвище; по-прежнему выстукивал что-то на клавиатуре. В зубах торчал окурок.
– Э, иноходец, новенькую подхватишь? – крикнул ему Шпендик, абсолютно не оправдывающий своего малогабаритного прозвища: голос как грохот пушки.
– Э-эй, иноходец, сколько говорить, что тут не курят? – простонал парень в розовой рубашке. – Я из-за тебя воняю!
– Извини, Цып, но ты воняешь сам по себе, у тебя ужасные духи, – тут же подколола его Медянка. – Женские?
– Да иди ты!
Они не успели начать цапаться, потому что дядя Владя, глухо рыча, подошел и просто отвесил обоим одновременно по смачному подзатыльнику. Ну совсем как профессор Снейп в каком-то из последних «Поттеров».
– С каждого спрошу, недоумки, – прошипел он на прощание и, шумно сопя, потащил Нику вперед. Неизвестный Алеф ждал, темно-зеленым свитером напоминая притаившегося крокодила. В спину неслось пакостно-радостное ржание.