Лорд кивнул, сейчас его глаза улыбались. Неужели искренне радовался, что ему предлагают блестки? Зиновий тихо рассмеялся, подумал чего-нибудь плеснуть и себе, но не стал. Он догадывался: визит все-таки не праздный. А разговор, возможно, частично распланирован вперед, у брата это семейное. Хватит затягивать.
– Знаешь… – он все же помедлил, – Валаар был здесь недавно. И угрожал, скажем так, ну или намекал. Он не успокоился. Он вернулся не просто так.
Лорд не удивился. И раздражения на его лице не отразилось, только усталость. Было все более жаль о таком говорить: у него же тоже авралы. Мальчик вообще выстроил себе совершенно ненормированный график, упахивается как не в себя. А отцу хоть бы хны.
– Он все понял, – сказал Лорд, прокрутив трубочку в пальцах и погрузив назад в коктейль. – Знает, что мы все видим. И не случайно оставил нам белые фигуры. Он правда хочет играть, я чувствую магию той доски, она крепнет. И нам придется попробовать, когда тянуть станет невозможно.
Вот оно что. Уже готовятся, и только он ни сном ни духом.
– Можно что-то сделать? – Зиновий отвернулся и начал расставлять бутылки на полке. – Чтобы хоть кишки в стороны не летели?
– Волнуешься за этих? – от ответа Лорд уклонился. Значит, что-то делал. Сам. А вот местоимение прозвучало настороженно. – И… правда не будешь мешать?
– Да какое мешать? – Зиновий глянул через плечо и снова переключился на бутылки. – Загнанных лошадей, как известно, пристреливают, это еще Мартина говорила недавно. Очень хочу убить ублюдка, он ведь больше мне не нужен. Жаль, не могу.
– Не можешь, – жестко, намного жестче, чем говорил прежде, подтвердил Лорд. – Мы не лишаем шансов смертных. А он когда-то был добавочным… совсем как они, твои новые друзья. Грустно, правда? И вот он снова почти смертный.
О да, грустно – не то слово. «Хуево», сказал бы Зиновий, но при Лорде он старался не материться. Хотя стоило. Сами ведь загнали себя в ловушку. Сами, со своими вечными правилами и принципами. Валаар был прав. Зиновий раздраженно скривил угол рта и заставил себя не оборачиваться.
– Эти ребята… – не дождавшись ответа, снова заговорил Лорд, – часто бывают здесь, и это, возможно, что-то значит. Неплохой потенциал. Ты можешь их…
Зиновий вскинулся как ужаленный. Услышать он хотел точно не это. Хватило и одного раза, когда обсуждали вестерны.
– Ты ли это? – все-таки тихо спросил он.
Лорд глаз не отвел.
– Я. Понимаю, ты, наверное, слегка разочарован, но все очень серьезно. И потом, лично я никогда не видел смысла отнимать револьвер у того, кто рожден стрелять.
Про кого он? Про Никушу с ее новой профессией? Про Маринку, которая знает больше, чем нужно? Про Дэна, готового всюду расточать добро и свет, или… Нет. Хватит. Если и так, он, хозяин этого бара, к такому дерьму отношения иметь не будет.
– Так, послушай, это все не значит, что у нас опять общие интересы! – быстро огрызнулся он. – Запомни, пожалуйста, они отличные, но я им – и вам – не нянька, грудью на амбразуру – мимо, агитировать – тоже! Я зло, понял, ты, племяшка? Исчадье ада, я радоваться должен, что так вам поднасрал! И знаешь, насчет Валаара мне достаточно, что он в прошлый раз сожрал целую миску моих острых фисташек!
Он безбожно противоречил себе и осознавал это; он отвлекал внимание от главного – и прокалывался; он, мать его, волновался – и выдавал это. Лорд рассмеялся. Его смех был тоже похож на прохладный ветер, от него затрепетала бахрома светильников.
– Что у тебя на заднем дворе?
Зиновий едва не сплюнул в раздражении, но спохватился: недавно ведь мыли пол.
– Это ведь один из них сказал? Про нервный узел. Узел, где все, возможно, решится чуть лучше, чем в любом другом…
Да твою же мать.
– Не надо иллюзий, – сердито перебил Зиновий. – Я не дам собой вертеть ни ему, ни тебе, ни твоему бате. Понял? И пачкаться не стану. Еще раз повторю, я…
Он стоял спиной. И все равно запнулся, услышав все такое же мягкое, тихое:
– Ты сам все знаешь, не мне тебя учить. Прости. Мне пора.
Ему всегда становилось «пора» именно в такие минуты. Когда он понимал, что победил. Или что победить сможет.
– Спасибо за коктейль. Еще поговорим насчет блесток, если доживем.
Зиновий торопливо обернулся, но увидел уже лишь пустой стакан. И старый серебряник на его дне. Семнадцатый по счету за всю долгую Лордову жизнь после жизни.
– Ненавижу, когда ты так делаешь, – пробормотал он и начал яростно протирать стойку. – Ненавижу детей. Никогда не женюсь. Никогда!
Исчадье ада. Почему же у него тогда вечно столько проблем?
Арка 5. Кошачье фортепиано
Декабрь только на подходе, а все уже белое. Мог бы пошутить, что мир припудрился кокаином, но кажется, это не юмор успешного ученого, да? Ла-адно, неважно, но как же давно меня тут не было. Опять забыл, как складывать слова в предложения.
Что поменялось? Я стал еще больше работать, мы стали еще меньше видеться с ребятами (damn!), но не со всеми! Кое-что меня мощно так радует, и кажется, мне давно была нужна такая встряска.
Я про тебя, женщина моей жизни, моя принцесса Лея. Ты же обидишься, если я это не упомяну?
Каждое утро Марти вскакивала раньше, готовила завтрак, заставляла Леву его съесть. Они суматошно собирались: она докрашивала левый глаз, Лева искал галстук, а вокруг носился Обломов или летал, хлопая крыльями, Штольц. Периодически кто-нибудь спотыкался о кошек, а радио дурным голосом сообщало погоду, как правило, плохую. Атмосфера дурдома. Но это был Левин дурдом, который он всего за десять последних дней ноября сильно полюбил.
Когда Марти впорхнула в квартиру впервые и осталась ночевать – залегла на матрасе на лоджии, в подобии Левиного зимнего сада, среди драцен, лимонов, авокадо и фикусов, – она все объяснила одной фразой: «Мне нужно побыть с кем-то, кто ничего от меня не хочет и кто знает, что делает». Лева понял-принял, он помнил похожее чувство в ее, да и в более позднем возрасте. Особенно насчет первого – про «ничего не хочет».
Лева знал, что у Марти подпортились отношения с Сашей и Асей, хотя не до конца понимал причину: что-то в универе. Когда он осторожно спросил Сашку, та ответила уклончиво: «Разошлись по поводу препода». Потом Лева прочел пару записей в Сокровище, и у него глаза полезли на лоб. Демоны, разве что не дворецкие… черт. «Ты не веришь?» – Марти, конечно, об этом узнала. Лева не представлял, что ответить, и сказал попсовое: «Я агностик, relax, baby». Она расслабилась.
Его отношения с мистикой – особенно в жизни Марти – всегда были компромиссными, иначе не скажешь. Как ученый он ничего не отрицал безоговорочно, а как друг разрывался: с одной стороны, понимал, что настоящая волшебница вряд ли бы вернулась из L. такой поломанной, а с другой – у неволшебницы были бы не очень высокие шансы там выжить. И Крыс писал какой-то бред про Смерть, топтавшуюся на пороге… Fuck. Лева не знал, что думать. Предпочитал уже думать, что намешал в препарате что-то лишнее и друзья хором заглючили. Хотя Марти-то не кололась вроде… Да плевать! Если так, во всем случившемся есть и его, Левина, вина. И пустить в квартиру подругу – меньшее, что он может сделать. Тем более с ней весело. Да и привычкой завтракать давно стоило обзавестись.
– Залипаешь? – Марти налила ему кофе и села напротив. Вместо того чтобы приняться за тосты, начала наконец застегивать свою черную рубашку, пуговица за пуговицей, отчего-то сверху вниз. Раньше она такого не носила, а ведь строгий стиль ей шел. Лева, украдкой наблюдая за ней, не удержался:
– Ты удивительно непредсказуема.
– Только сейчас заметил? Ешь. – Она перегнулась через стол и, взяв его за запястье, глянула на часы. – Сегодня мы рано, можем потормозить. На, мой зайка!
Последняя фраза, а с ней кусочек тоста предназначались Обломову, положившему голову Марти на колени. Лева тоже взял хлеб, стал мазать маслом, потом медом.
– А вообще, – она застегнула нижнюю пуговицу, – не переношу однообразие. Сама себя не удивлю – день прожит зря. У нас с Крысом это общее.
– Он, кстати, тебя сегодня подвезет? – Лева надкусил тост.
– Не-а. С утра в морге, предпочел мне свежий труп. Кстати о трупах… видел это? – Она помрачнела и, пошарив на угловом диване возле себя, протянула Леве лист с эмблемой крупного новостного портала. – Даже распечатала, потом внимательнее прочту. Не к столу будет сказано, но это… нечто, так их жалко. Ты не любишь фолк, но правда, «Онегины» пели классно. Слышал же?
Ага, видимо, новость из мира звезд. Лева рассеянно кивнул. Из русских музыкантов он любил культовых Цоя, Горшенёва, Васильева и Лагутенко; Марти же слушала уйму непонятных групп. Визгливо-театральные «ДетиДетей», сладкая парочка из «Тату», компашка, которая звалась то ли «Жернова», то ли «Мукомолы» и пела про фэнтези… Но «Онегиных» Лева знал: последний альбом сестринского дуэта, «Игры в классику», завирусился. Песни были крутые: и «Простите, Сальери», и «Комната с пауками», и «Молитва Денисова», и «Собака выходит из воды», а особенно «Цепь великая», за которую сестер чуть не засудили, усмотрев там призывы к смене власти. Она отдавала «Кино» и была актуальной. Лева часто ставил этот альбом в машине. А еще он помнил, что сестры симпатичные: шатенки; одна повыше, вторая пониже; одна резкая, как Ника, другая девочка-припевочка, как Аська.
– А что с ними? – спросил он и сразу заметил, как Марти напряглась. – Сели?
Она покачала головой и пробормотала:
– Как будто Политковской было мало.
Лева вздохнул. Ника из-за того убийства была страшно расстроена, более-менее отошла только пару недель спустя. Лева ее понимал, сам отлично помнил бессильное бешенство, которое пришлось скрывать, и увидев, как Марти сжала губы, напрягся.
– Да ладно? Тоже?.. Блин, ну они даже не журналисты!
Марти молча взяла чашку и уткнулась в нее. Пересказывать то, что было в распечатке, ей явно не хотелось. Лева стал читать сам: