Как Алеф, видимо. И насчет себя я думала что-то похожее.
А теперь кое-что еще поняла. Некоторым вещам, которые хотят изменить во мне работа и жизнь, нужно мешать. Всеми силами. Упираться ногами в землю и материться. Не давать пути героя волочь тебя силком.
– С чего вдруг портрет? – поинтересовался Дэн.
Ника неловко одернула плюшевое синее платье. Утром она позвонила Дэну и, включив в себе девушку, кокетливо пригласила на вечер в гости. Мол, хочет, чтобы он ее нарисовал, вот прямо сейчас, в подарок. Теперь он стоял в дверях и выжидательно на нее смотрел, переминаясь с ноги на ногу. Глаза были потухшими, Нике это очень не нравилось. Переживает… кто бы не переживал? Она отошла, пропуская его в квартиру.
– Папы нет, в командировке. А я вот печенье испекла. Пойдем чаю попьем?
Печенье было шоколадное, не подгорело, и втайне Ника им гордилась. Нужно будет и Алефу испечь, вдруг оценит? Дэн все с тем же пустым выражением лица снял куртку, повесил. Убрал со лба длинные пряди, откинул за спину тонкую косичку. На волосах таял снег.
– Мне казалось, ты хотела, чтобы я тебя нарисовал. – Он начал рыться в сумке, видимо, в поисках каких-то материалов. Ника вздохнула и выдала:
– Вот только у тебя нет настроения рисовать. Я же знаю.
Дэн замер, поднял взгляд и впервые улыбнулся. Кажется, он не злился.
– А тебе не нужен портрет. Об этом я тоже догадываюсь.
Улыбка тут же исчезла; Дэн продолжил механически рыться в вещах, хмуря брови. А Ника мялась рядом, ведь она понятия не имела, что делают в таких случаях, что, например, сделали бы Сашка, Лева, даже скромная Ася? Она действительно позвала Дэна не ради рисунка. Просто беспокоилась. Просто хотела увидеть, справился ли он, пережил ли и… не стал ли как-то иначе воспринимать ее. Может, и справился. Может, и пережил по-своему – закрывшись в раковине. А вот насчет восприятия?
– Дэн, – Ника вздохнула. – Ну Дэн… – дернула его за рукав.
С ним она общалась меньше, чем с остальными в Восьмерке. Если общалась, получалось душевно: Дэн ей нравился, лет пять назад она, скорее всего, просто втрескалась бы в него по самые уши и бегала бы хвостом, защищала бы от хулиганов (а к нему точно приставали бы хулиганы!), хвасталась бы синяками из драк, даже, возможно, предложила бы носить его сумку. Как и все существа, умеющие что-то недоступное, Дэн ее восхищал. Но увы… его мир располагался от Ники дальше всех прочих. Дальше циничной, пропахшей лекарствами планеты Крыса. Дальше Лысой Горы, где колдовала Марти. Дальше сказочного астероида, где оживали герои Сашки. Дальше летучего острова, на котором Левка искал спасение человечества, и дальше солнечных пиков, где играла джаз Ася и писал плохую прозу Макс.
В итоге Ника не придумала ничего лучше, чем просто отнять у Дэна сумку, схватить его за ворот свитера и целеустремленно потянуть за собой на кухню, ворча:
– Ну что ты такой вредный? Нарисуешь в другой раз. Я соскучилась и хотела поболтать. Давай! Пойдем, попробуешь печенье! Что, зря я у плиты плясала? Между прочим, ради тебя выходной взяла, пизды получила.
Это было не совсем так. Дядя Владя со стоном «Глаза б мои тебя не видели!» велел ей не приходить до понедельника. Наверное, наказал Алефа за то, что тот опять что-то рыл по шахматам. В другой раз Ника стала бы скандалить, но увидеться с Данилой ей хотелось очень. Чтобы отлегло от сердца.
– Ну пойдем, – согласился он и снова чуть заулыбался. – Я тоже скучал, Ник.
Он сказал это так, что правда отлегло. Не церемонясь, Ника сгребла его за плечи и обняла, уткнувшись носом в волосы. Так они простояли почти полминуты. Из коридора вышла Нэна, посмотрела на Дэна и зевнула, распахнув пасть. Медленно, степенно переваливаясь, пошла на кухню первой, мол, «Чего встали-то?»
– Помнишь, что сегодня канун Рождества? – поинтересовалась Ника, снимая с плиты кипящий чайник. Она в последнее время часто пользовалась этим традиционным толстопузом, бока которого были в цветочках, а носик загибался, как хобот слона.
Нэна тяжело запрыгнула на угловой диван, застонавший под ее весом, и разлеглась, подставив Дэну голову. Она любила, когда ей чесали холку, вот и сейчас, сопя, прикрыла глаза и пару раз требовательно вдарила хвостом. Гладя ее, Дэн ответил:
– Да, помню. Время чудес, как врут на рекламных плакатах. И слабоумных духов.
– Чай или кофе? – Ника положила себе кофе и налила чашку до трети. – А хочешь, приготовлю чинтаку? Это шоколад такой.
– Обойдусь чаем, – отказался он. – Не напрягайся, ты и так много работаешь.
Вскоре Ника поставила перед ним дымящуюся, пахнущую мятой кружку. Потом переложила печенье с противня на тарелку и наконец села напротив. Дэн устало вздохнул. Ника всмотрелась в его лицо и, кое о чем вспомнив, с удивлением произнесла:
– Дежавю.
– Что?
– Ну… – Ника задумалась, ища слова. – Как-то так получается, что у меня много важных разговоров происходит на этой кухне.
– Например? – заинтересовался Дэн. Он уже взял печенье и делал совершенно непотребное: мазал его сливочным маслом.
В сознание Ники тут же вернулись запах спирта, миска с пулей, окровавленные кроссовки и руки Кирилла с длинными бледными пальцами.
– Например, с Крысом, больше года назад.
Дэн надкусил шоколадный прямоугольничек с бледно-желтым слоем сверху.
– Ты вела важные разговоры с Крысом? Я думал, это привилегия Марти.
– Важным этот разговор был только для меня, – вздохнула Ника, вспомнив, в каких чувствах та встреча началась и в каких кончилась. – И только потому, что я убедилась: он не такой уж мудак. Скорее я мудачка. Ну, как тебе печенье? И почему с маслом?
– Нет, он не плохой… – начал Дэн, но словно бы смутился, не стал развивать мысль. – Вкусно. Определенно ты готовишь лучше, чем моя мать, а насчет масла… так еще вкуснее, попробуй. Обычно мы так все делаем с «Юбилейным», но с самодельным лучше.
Он взял чашку и поднес к губам. Такой милый, такой домашний и открытый и так старается держаться. Просто держаться. Ника, вытянув руку, нежно пригладила его светлые вихры и дернула падаванскую косичку. Вздохнула:
– Знаешь, а ты совсем не поменялся за последний год.
– Это плохо? – Он ненадолго прикрыл лицо руками. Еще больше смутился.
– Посмотри на меня и поймешь, что это круто, – усмехнулась Ника и поправила заколку, с трудом удерживающую волосы.
Дэн взял с тарелки еще одно печенье.
– Ты тоже не поменялась. По крайней мере, в худшую сторону. Наоборот, стала вся такая важная, серьезная…
– Знаешь, мы с Алефом не отступились, несмотря на то что ты видел и слышал, – выпалила Ника. – И не отступимся.
Она понимала, что спешит, но ходить вокруг да около больше не могла. Лицо Дэна не дрогнуло; он медленно положил печенье и снова взял кружку. Пальцы чуть сжались.
– Я рад.
– Ты должен это знать, Дэн. Семь человек убито одинаково. У всех фигурки. Это нельзя спускать. А ты… – Она поколебалась, но решила попытать удачу. – Ты не знаешь никого, кто мог питать неприязнь к твоему преподавателю? Ну мало ли?
Дэн поставил чашку.
– Допросов с печеньем мне еще не проводили.
Сарказм в его голосе хлестнул Нику по щеке. Она опустила взгляд и даже не сказала очевидного: «допрашивают» подозреваемых, а возможных свидетелей опрашивают.
– Извини, я просто…
– Я понимаю. – Дэн чуть склонил голову, глядя на нее. – И нет. Не знаю. Он был одинок. Кажется, не женат, детей не было. Уже есть подозреваемые?
– У нас пока даже информации полной нет. Не дают.
– А… – только и сказал он. – Ясно. Спасибо, Ник. Все равно спасибо, что тебе не плевать.
Ника хотела пообещать то, что обещала на месте преступления. Что обязательно найдет, посадит. Но тут же она поняла: это бесполезные слова. Именно те бесполезные слова, за которые милицию многие не любят. Надо не обещать. Надо делать. Некоторое время они сидели молча. Ника посмотрела в окно, за которым все валил снег, потом снова перевела взгляд на Дэна. Хотелось извиняться, непонятно за что.
– Не смотри так, – вдруг попросил он.
– Как? Ты… не сердись, я не собираюсь тебя допрашивать, я… – опять стушевалась Ника, нервно начиная разламывать печенье.
Но Дэн покачал головой.
– Я не об этом. У тебя не может быть такого встревоженного взгляда.
Ника потупилась.
– …По крайней мере, из-за меня. Ты ни в чем не виновата.
Слова явно давались Дэну с трудом. Тему нужно было срочно закрывать.
– Сделай мне такую же вкусную печеньку, – попросила Ника.
И Дэн пододвинул к себе масло и нож.
Ебать мой лысый череп. Ну как же фигово быть мной. Почему?
– И давайте представим, как пространство и время танцуют танго в глубине черной дыры. Странное окончание научной лекции? Но сегодня у меня романтичное настроение, в конце концов, скоро Новый год. Черная дыра – да-да, вон она, в середине потолка – может поглощать любые объекты, а также световые и звуковые волны. Рядом с ней все удивительным образом закручивается в воронку, а внутри находится граница, за которой время и пространство распадаются. Кстати, еще немного философии: каждый человек носит в голове черную дыру, поглощающую все ценное и не очень из окружающего мира. Если процесс остановить, если закрыться от мира и тех прекрасно-ужасных вещей, которые он нам ежедневно дарит, дыра начнет сжирать человека изнутри. Печально, правда? Впрочем, не думаю, что кому-то из нас это грозит. Так что всех с наступающим!
Так закончил лекцию таинственный Голос. Кажется, у Голоса было хорошее настроение. Да и у меня ничего. Правда, продержалось оно недолго. Просто не понимаю, тетрадка. Никак. Я что, правда родилась, чтобы все портить?
– …Рыцари Святого Лазаря были отличными врачевателями. Но и сами они рано или поздно заражались проказой, даже если вступали в орден здоровыми. Неудивительно: они много сил тратили на уход за больными и сражались бок о бок с прокаженными. Обратите внимание на цвет их символики – зеленый. Надежда, жизнь и обновление.