– Ух ты, у вас «Полет валькирий»?
– Да, почему-то очень люблю Вагнера, хотя вообще равнодушен к классике, – добродушно отозвался мужчина и посерьезнел. – Что ж, честь имею, девушки. Дадите Машин номер? Она не будет возражать, я уверен. Просто скажу ей, куда лечу.
Решив, что от мобильника Марти точно не убудет и лучше этим двоим все же найтись, Саша продиктовала номер. Одновременно она внимательнее рассматривала доктора: волосы в живописном беспорядке, подвижные узловатые пальцы, прямой взгляд и тяжелая челюсть. Правда, симпатичный, приятный, и видно, что любит заботиться обо всех на свете. Даже набирая цифры в мобильном, он то пританцовывал, то подпрыгивал: или замерз, или не привык стоять на месте. Записав номер, Дорохов улыбнулся и, поймав Сашину руку, пожал ее – шутливо и дружелюбно, точно знал ее уже много лет.
– Благодарю. – Он убрал телефон. – Красные Ворота – прямо?
– Да.
– Девушки, – вдруг заговорил он снова и немного наклонился: из-за высоченного роста не мог просто так смотреть вровень. – А с вами-то все хорошо?
Проницательный, козел. Или вот-вот влепит прямой вопрос: «А вы не обижали мою Машу?» Ой-ой-ой. Саша мотнула головой. Как же она устала быть в чужих историях либо лишней, либо виноватой. Примерно то же она читала, кстати, и в глазах Аси, с которой они по-прежнему держались за руки. Крепко, как маленькие сестренки перед внезапно выскочившим из кустов разбойником.
– Если увидите Марти, – наконец с усилием сказала Саша, – передайте, пожалуйста, что я ее убью. И…
– И что мы беспокоимся, – тихо добавила Ася. – И нам очень стыдно за… за всё.
Саша закусила щеку. А ведь одно совсем не противоречило другому. Не в их дружбе.
Дорохов кивнул, не став ничего выспрашивать. Быстро пошел прочь, прямой и похожий на снежную скульптуру с пылающей головой. Саша проводила его глазами, а потом обернулась на здание универа. На крыльце, к ее удивлению, прохлаждался ректор. Он приветливо помахал рукой, но не подошел. Слава богу. Делать ради него вид, будто все в порядке, никаких сил не было.
– Саш, – тихо позвала вдруг Ася. Саша опять тряхнула головой, начавшей болеть.
– Чего?
– Все будет хорошо, ты пожалуйста, не смотри так, будет, правда, – зачастила Ася и, шмыгнув замерзшим носом, поцеловала ее в щеку. – Знаю, фиговый день. Но, по большому счету, все к лучшему. Хаос же не вечен, да?
Саша вгляделась в нее и подумала странное: может, наркоманка в их компании есть, просто ее неправильно вычислили? Что это вообще, Ася всю историю проревела из-за ссоры, весь разговор с Дороховым цеплялась за чужую руку, а теперь вздумала заделаться в утешители? И все после того как поблизости мелькнул…
– Спасибо, подруга, – растерянно сказала она и опять покосилась на крыльцо. Там никого не было. – Пойдем все-таки по пирогу съедим?
«Всем врагам назло», – чуть не добавила она, пока не спохватилась. Что за бред? Никаких врагов у них нет.
У меня на удивление неплохое настроение, может, праздничное? Ни на кого не злюсь даже, не обижаюсь. Начинаю думать, что все, что ни делается, к лучшему. Неужели я наконец восстановила мир с собой? Или откуда чувство, будто кто-то мудрый и понимающий галантно ведет меня правильной дорогой? Может, дело еще в музыке: все ведь пишут, будто творчество помогает взбодриться, а я в последнее время снова много занимаюсь, исполняю то, что люблю, и пробую новенькое. При институте есть оркестр. Им не хватало саксофонистки, и я туда пошла, Арсений Викторович посоветовал. Понравилось. Все, правда, почему-то удивляются, откуда в моих легких столько воздуха, но мы с ребятами вполне сработались.
Я определенно хочу быть хоть чуточку музыкантом – раз уж мама когда-то запретила мне просто пойти в музыкальный вуз, пригрозив, что играть я буду в переходе и умру нищей. Может, она даже и права, но любовь-то никуда не делась. Я правда хочу стать хорошей саксофонисткой, и научиться сочинять, и перестать сравнивать себя с другими. Избавиться от комплекса отличницы, который во мне сидит, как в Лизе Симпсон. И просто играть, играть, играть… Не потому, что музыкантами восхищаются, а потому, что музыка всегда что-то несет людям.
Я, кстати, часто думаю о Лизе, хотя «Симпсоны» мне даже не нравятся: юмор грубоват, персонажи мерзкие. В детстве я его и не понимала, отнестись к нему по-новому смогла, только когда подружилась с Марти, Никой и Максом. Они-то смотрели много мультиков, а Марти заявляла, что мультипликация давно перестала быть детским жанром, мол, «на одних детях не проживешь, а красивые картинки любят все». Я не очень верила, пока однажды, придя к Марти в выходной, не увидела, с каким жадным любопытством ее папа смотрит моего любимого «Бэтмена».
Истории про семейку Симпсонов точно не детские. Возможно, поэтому мне и было сложно ими проникнуться, они вызывали примерно те же ощущения, что и тексты Хармса. Хотя вроде ничего прямо ужасного там не происходило… и все-таки Лиза крепко поселилась у меня в голове. Мы обе хорошо учились, нас обеих родители считали слишком умными, и нам обеим было немного одиноко. У Лизы еще и нормальных подруг не было, мне в этом смысле повезло… но дома-то все похоже. Мой папа – так точно Гомер, один в один, разве что вместо пончиков любит чебуреки и работает за рулем. Но главное, меня не оставляло ощущение, что в Лизе… чего-то нет. У нее столько замечательных качеств, способностей и знаний, а другого чего-то нет. Постепенно я начала понимать, чего именно, – смелости их использовать. По крайней мере, самой. И… я такая же. Я не нашла бы свой спорт без Макса и сейчас не занимаюсь. И книгу бы не написала без Сашки, даже не попробовала бы. Да даже краситься я бы не начала без Марти и Ники, но это давняя история.
В общем, у меня все время две мысли: либо что ничего не получится, либо что это никому не надо. Иногда мысли сливаются в одну. Так жить ужасно, и, я знаю, так живут многие. Но сегодня Лиза Симпсон во мне немного отступила. Или порадовалась.
Ректор назвал это дипломатическим раутом, но не забыл пригласить «любимчиков» с первого по пятый курс. Не то чтобы тяжелую артиллерию, скорее легкую пехоту: девушки в красивых платьях, нескладные молодые люди в папиных пиджаках. И разумеется, гвоздь программы – приветствующий оркестр. Японцы, с которыми обсуждалось что-то по теме культурного обмена и типографских станков, не могли устоять.
Да и обстановка в старинном Шаляпинском зале была достойная: его помыли до блеска, вместо парт у стены взгромоздили длинные столы, там разместили бутылки, рюмки и огромные вазы с фруктами, орехами, закусками. Гости тихо гудели: помещение заполняла смесь русского, английского и японского. Многие воодушевленно обсуждали игру оркестра. Глава какой-то из токийских полиграфических компаний сам подошел к помосту и подал Асе руку, помогая спуститься. Это было так учтиво и внезапно, по-европейски, что Ася широко улыбнулась. Темные глаза азиата сузились еще больше от ответной улыбки.
– Анастасия, я покорен! – Рядом моментально вырулил довольный ректор с двумя бокалами шампанского. Один он протянул Асе, другой всучил гостю и ловко цапнул для себя с подноса третий. – Вы прекрасны. – И быстро добавил шепотом: – Сто процентов наше сотрудничество будет долгосрочным.
– I’m glad you like it[25],- сказала Ася, обращаясь к японцу.
Тот кивнул и отчалил поздравлять Свету, симпатичную скрипачку, игравшую с Асей вместе. Ректор проводил его глазами и отпил из бокала.
– Ну и где «закрытый чопорный менталитет»? Розы мои не для него цветут!
– Он очень сдержанный, – возразила Ася. – Все они. У них строгие традиции, воспитание, они даже рук обычно не дают…
Арсений Викторович продолжал кисло наблюдать за гостем. Ася даже захихикала:
– Да бросьте, он милый. И обижать русских девушек он вовсе не собирается.
– Но я всегда буду волноваться за вас. – Ректор наконец оставил японца в покое, поправил воротник рубашки и цепко взглянул Асе в лицо: – А вы бледная какая-то. Что, плохо спали? Волновались?
– Нет, что вы, – нахмурилась Ася. – То есть спала я плоховато, но не поэтому.
В который раз ловлю себя на мысли, что ректор все-таки неординарный и нам с ним очень повезло. Поначалу он меня настораживал этой своей развязностью, но я вообще недоверчива к громким людям, если это не мои друзья. Арсений Викторович громкий. Но хороший. Я вывела бы целый список его классных качеств. Он маниакально заботится о студентах, при этом стараясь быть на равных. Вежливый. Душка, и у него вроде никаких грязных мыслей. И еще он наблюдателен. Сразу понял, что я плохо спала, хотя я час красилась для выступления. А дело в том, что мне опять снился кошмар.
Вообще не хотела жаловаться, но они снятся давно, с лета примерно. Странные сны: незнакомые места, люди, и все всегда черно-белое. Где только я не бывала: в Штатах, в дореволюционной России, один раз – в средневековой Италии. История про колодец ведь тоже из такого кошмара.
Каждый сон примерно одно и то же: я – какая-то путешественница-монашка в длинном плаще, и меня всюду сопровождает серая собака. Я ищу людей. Отдаю им что-то из рук в руки, не знаю что, эта часть снов стирается из памяти. Потом начинаются разные события. Те, кому я что-то дала, как правило, умирают. А потом у меня раскалывается голова, и я просыпаюсь, хватаю моего бедного щеночка и тискаю до умопомрачения, пока сердце не успокоится. Он, бедный, терпит, облизывает меня, утешает. Я что, Смерть какая-то? Один мальчик во сне из-за меня даже плакал.
Глупости, конечно. Все, во-первых, из-за Ники и ее криминала, а во-вторых, из-за того, что я скучаю по Максу. Он вернется, Ника поймает своего убийцу, и сны пропадут. Просто они жуткие! И всякий раз не оставляет мысль: я не должна ходить к этим людям. Но я ничего не могу поделать. Будто мной… управляют. А кто? Только если мой собственный больной мозг, которому нечем себя занять. Интересно, у Лизы Симпсон были похожие проблемы?