– В вашем возрасте частые дурные сны – это странно, – мягко сказал Арсений Викторович. – По логике они должны быть разве что от перевозбуждения и, ха-ха, переедания острого-сладкого-тяжелого на ночь.
– Знаю. – Она постаралась улыбнуться. – Просто… я замерзла. Очень замерзла.
И почему это вырвалось? Не поймут же. Так и вышло: ректор окинул взглядом ее длинное, но достаточно открытое платье и не нашел ничего лучше, чем посоветовать:
– Выпейте еще шампанского. Оно согреет. Или вон попросите кого-нибудь из сокурсников одолжить пиджак. Свой не дам! – Он подмигнул. – Не комильфо мне без пиджака разгуливать, я хозяин вечера.
– Да нет, – Ася, досадуя на себя, потупилась. – Тут тепло. Внутри я замерзла. Как большая льдина.
Она знала, что это похоже на нытье, которым не надо грузить взрослого человека, тем более своего ректора. Но, наверное, просто выпитые полбокала шампанского взяли ее под свое пузырьковое покровительство и развязали язык.
– Асенька…
Она подняла голову. Арсений Викторович ласково ей улыбался.
– Льды прекрасны, когда река несет их по течению. Величественны, даже когда разбиваются на осколки. Ну а в конечном счете всё: лед, и река, и слезы – лишь вода.
Изрекая эту истину, ректор покосился куда-то за спину Аси и вдруг расцвел:
– Вон мадемуазель Пушкина идет! Не скучайте! Мне пора занимать гостей!
И он устремился к кучке японцев в белых костюмах. Почти столкнувшись по пути с Сашей, он отечески похлопал ее по плечу, затем обернулся к Асе и подмигнул:
– Не мерзните. Жизнь не льдина, она бежит. Скоро станет жарче.
Так хочется, чтобы он был прав. Чтобы в новом году все мы оттаяли и воссоединились. Чтобы взрослая жизнь нас не съела. И чтобы я написала какую-нибудь новую классную историю, которая меня… освободит?
От себя. И от всего, что меня сдерживает и ворует мои краски.
Ну, привет, Восьмерка-без-Пэтуха! Большой морской привет!
Что, удивились? Да нет, не научился я летать как супермен, увы. Так и стою на носу «Авроры-27», и сейчас у меня, скорее всего, ночная вахта. Смотрю на море, считаю звезды, жду, может, самолет мелькнет в небе. Так я отсчитываю время. Самолетами. В августе считал падающими звездами, но август кончился.
Вы спросите, как сюда попало письмо? А вот не скажу. Связи у меня хорошие, вот и все, а вы что думали? Что я в команде со всеми переругался или вообще меня, вопреки всем нашим бодрым созвонам, там на самом деле бьют, насилуют, ну или какие ужасы пишут в газетах об армии? Не, ни фига. Я душа компании, а некоторым ребятам даже истории на ночь затираю! Ну всякие разные, то свои старые задумки, то – когда тоска возьмет – нагло тырю у вас, Асёна и Сашка, про чайку вон уже рассказал, они с нее тащатся. Народ тут в целом простой, еще спрашивают все время: «А че ты в писатели-то не пошел с такой фантазией?» Что я тут могу? Нервно смеяться и говорить, что не дорос, никогда не думал, у-у-у, хватит, пацаны, в наши времена это женское дело, и вот это все.
«Аврора-27» была совсем небольшим военным кораблем, и Макс успел не на шутку к ней привязаться. Она стала для него чем-то вроде любимой собаки – красивой русской борзой, которую он иногда гладил по холке, то есть по борту. Любимая борзая, но никак не тюрьма, так он ее и воспринимал. А думать о том, что если корабль – собака, то он – блоха, было вдвойне забавно. Он даже в новую задумку – короткий морской рассказ о Петре I, подружившемся с парочкой пиратов, – это стащил.
Вот и теперь он с удовольствием вдыхал бриз, поеживаясь от утреннего холода. Остальная часть экипажа преспокойно спала, а его вахта только начиналась. Макс зевнул и посмотрел на лысый, точнее, чистый горизонт. Мелькнула в воздухе чайка, спикировала на воду и выхватила серебристую рыбешку. Ничего, скоро и у него завтрак. Макароны. Тьфу, наверное, каша. Из вчерашних макарон. Хотя мысль не вдохновляла. Эх, а как готовит мама! Может, надо было попросить кого-то из Восьмерки передать пирогов, ну, фруктовых, чтоб не испортились? С вишенкой, с яблоком… Хотя нет, правильно не попросил, это не то, что курочки хотели бы прочесть в тетрадке. Да и Крыс засмеет.
Чайка с рыбкой рванула вверх, высоко-высоко, и Макс слабо улыбнулся, прикрывая глаза. Асёна… Сашка. Их лица появлялись перед внутренним взором всегда первыми, затем подваливали и остальные. Мушкетеры или все же ковбои? Вот в чем вопрос. Чем больше Макс думал об этом, тем больше зависал. Если так, без соплей… они ведь никогда не были братством в том смысле, в каком стали д’Артаньян и остальные. А вот стрелки Дикого Запада – тут да, простора, чтобы быть случайными, но неразлучными товарищами по несчастью и счастью, было полно. Не было общего врага, но кому в современном классном мире вообще нужны враги? Время войн, кажется, прошло, что бы там иногда ни скрипели по телику. Послужить в армии все равно неплохо, но скорее так, для опыта, впечатлений и самого осознания: прямо здесь, сейчас ты при деле. При деле, которое хоть мозги вправляет. Да и ребята правда ничего, есть с кем дружить.
Так он размышлял, борясь с дремотой, и прикидывал, когда отправляющийся в Москву старший приятель, Сёма, кинет письмо в дупло. Хорошо бы до Нового года все-таки. Сёма сам был душой компании и единственным, кому Макс рассказал о себе некоторые тухлые штуки. «Прикинь, я им всем завидовал, даже девушке своей, вот и решил: свалю-ка». «Прикинь, у меня старшие брат с сестрой уже не офицеры – офицерища. А я свой карт-бланш, выданный батей, просирал как не в себя. В смысле че такое карт-бланш? Ну… ну в моем случае это типа свобода действий. Хоть книги пиши, хоть в Африку уезжай обезьян изучать». Сёма вроде понял. Хлопнул по плечу на прощание, заявил: «Они там небось без тебя подыхают, ты ж клевый». Клевый. Макс даже не думал, что нужно пойти в армию, чтобы кто-то хоть раз назвал тебя клевым. Друзья его так не называли. Не в обиду им, они и друг про друга так не говорили. Но все же.
Макс увлекся, по очереди представил себе каждого из них. Опять ухнул в довольно черные мысли: а… за что, собственно, называть? Чего он добился? Да что ж такое, вечное нытье, вечное самокопание, пора завязывать. Раздраженный, Макс махнул рукой сам на себя и опять стал наглаживать борт «Авроры-27» – его это успокаивало. Он не заметил, как впереди, словно из ниоткуда, проступил огромный силуэт.
Вот, решил проверить, не разучился ли я складывать слова в предложения, а заодно поинтересоваться, все ли у вас хорошо. Звонки – это классно, но, во-первых, с ними не угадаешь, а во-вторых, бумага, письма – все-таки другое. Мне этого не хватает. Сокровища не хватает. Вы там хоть пишете???
Служба идет, правда, я почти ничего и не делаю. Все бои – учебные, хотя иногда мы принимаем липовые корабли противника за чистую монету. Так веселее. А вообще я соскучился дико. Мне вас не хватает. И… я, наверное, жалею о том, чем именно с вами попрощался. Может, зря.
Черт. Аж глаза щиплет, сейчас начну рыдать, а я что, не матрос? В общем, Ника, не убивай всех подряд. Левка, иди только вперед (в том числе на все свои конференции, по бизнесу и по лекарствам, на все иди!). Дэн, ты замечательный. Вы там без меня мир-то не переворачивайте. Пусть Асёна и Саша за вами присмотрят – они, наверное, единственные, кто с этим справится. Мои курочки-хохлатки. Тьфу. Разнежничался. Должен был ведь просто отдать вам приказы в армейском тоне и сказать, что у меня все хорошо. Ну и с Новым годом поздравить, конечно. Пора.
Кстати. У меня идея для романа! Напишу юмор о том, как гномы вылезли из пещер и стали пиратами. Как грабят эльфийские корабли, едят макароны по-флотски и спасают принцесс. На сей радостной ноте ухожу завтракать. Или ужинать. Как посмотреть, все относительно, все равно макароны.
И выпейте за меня у Радонского, передайте ему привет. Берегите себя.
Когда Макс вскинулся, расстояние уже было совсем маленьким, а тень – глубокой как ночь, и это не предвещало ничего хорошего. На несколько секунд Макс обмер, а силуэт становился все четче. Вскоре Макс понял: это что-то необычное. Не встречный крейсер. Не заблудившийся консервный заводик. Не вражеская подлодка (Макс их не видел в жизни, но не сомневался: иногда всплывают). Скорее…
– Эй! – Макс ущипнул себя за руку. Тщетно. Глюк не уходил.
На «Аврору-27» надвигался старый деревянный фрегат с рваными парусами. Бока настолько заросли моллюсками, что прочесть название не было никакой возможности. Флаг отсутствовал. Каждая мачта натужно поскрипывала. Да что за…
Макс уже собирался дать сигнал в рубку, но тут заметил носовую фигуру – горгулью с отбитыми крыльями. Горгулья держала в скрюченных лапах фонарь – тяжелый, окованный металлом, напоминающий гнутую клетку. В «клетке» теплился желтый огонек, и почему-то это слабое биение света заставило замереть на месте. Макс все всматривался в горгулью. Она слепо таращилась в ответ.
«Ты тоже потерял себя?» – прошептало что-то в голове.
– Н-нет… – Макс и сам не понял, как сказал это вслух.
Но сразу понял, что врет.
Кажется, на корабле уже не различали часов и дней. Кажется, корабль был давно и безоговорочно мертв. Задрав голову, Макс увидел стоящего у штурвала длинноволосого человека в потрепанном кителе. Капитан?.. В горле встал ком при одной мысли бросить что-нибудь вроде: «Эй, на палубе!» Нет, Макс не окликнул незнакомца, а тот, кажется, вовсе его не заметил. Силуэт корабля покачивался. Макс снова опустил взгляд ниже мужчины, сначала поглядел на свет фонаря, потом – в глаза носовой фигуре.
Горгулья оскалилась. И прянула вперед, раскрывая обломки крыльев, отделяясь от деревянной обшивки. Палуба заходила ходуном. Макс зажмурился…
Ему в горло никто не впился. Когда он открыл глаза, море было пустым. Макс мягко провел ладонью по борту «Авроры-27», проворковал даже: «Успокойся, дево…»