ьной пенсией.
Впрочем, бывший военком Центрального района Новосибирска Павел Нестерович Ефремов, ныне сотрудник Новосибирского государственного проектного института, пошел еще дальше. Это он снабдил Двойриса фиктивным документом, будто тот был рядовым 227-го гаубичного артполка.
Проведя ленинградскую блокаду во вражеском кольце, этот полк вписал немало ярких страниц в историю Великой Отечественной войны. Примазавшись к его славным подвигам, Двойрис бросил тень на безупречную репутацию полка. И те, кто на самом деле, а не в подложных справках сражался под знаменами этой воинской части, естественно, возмутились, узнав, что в их ряды затесался мошенник. Быстро сорганизовавшись, бывшие однополчане С. И. Иванников, А. И. Иоффе, А. Е. Дороева, К. Г. Иванова, И. Н. Карпенина, М. М. Скаваш разыскали важнейшие архивные документы, собрали воспоминания фронтовых друзей и убедительно доказали: Двойрис не только не служил, но и не мог служить в этом полку.
Впрочем, то, что Двойрис в армии вообще не служил, было записано достаточно ясно в учетной карточке того же военкомата, который возглавлял П. Н. Ефремов. Но мало ли что написано в архивной карточке!.. Могли и напутать. В кресле перед военкомом сидит вальяжный столичный гость, обложенный полчищем справок, ходатайств, рекомендаций, а главное — снимков, на которых он запечатлен рядом со всем известными, уважаемыми людьми. Не будет же он приписывать себе то, чего не было! Тем более что бывший заместитель председателя Новосибирского горисполкома Анатолий Алексеевич Мартынов письменно подтверждает военные доблести гостя, а бывшие руководители Новосибирского областного отдела социального обеспечения Б. и Т. за эти же самые доблести представляют его к правительственной награде.
Ну и — жалко, что ли? — подмахнул товарищ Ефремов подпись под вожделенным для Двойриса документом. И стал Двойрис полноправным ветераном войны. И получил основание «жать» дальше, чтобы повысили ему и без того незаконно назначенную персональную пенсию.
Но просто так пенсии не повышают. Хотя бы и ветеранам. Нужны особо выдающиеся, исключительные заслуги.
За ними дело не станет. Вальяжность и ворох фальшивок, телефонные звонки от имени подставных лиц, прозрачные намеки на крупные связи, заискивания и угрозы — этот сложный набор не раз испробованных приемов снова сработает безотказно. Именно таким путем Двойрису удалось получить документ, «подтверждающий», что тот некогда был секретарем райкома комсомола и депутатом Моссовета. Среди тех, кто этот факт подтвердил, и бывший депутат Верховного Совета РСФСР В., подписавший ходатайство на имя министра социального обеспечения.
Двадцать семь лет спустя, обозрев подписанный им сгоряча документ, тов. В. так ответил на вопросы следствия:
«Твердо поясняю, что на этом письме проставлена моя подпись, у меня нет сомнения в этом. Однако должен сразу сказать, что подобный текст прошения я читаю впервые… Я категорически отказываюсь от подобного прошения как подписанного мною в результате заблуждения».
Точно так же, почти в тех же выражениях, отказались (через многие-многие годы!) от своих опрометчивых прошений и другие ходатаи. С той же легкостью отказались, с какой радели за шарлатана.
«Я была депутатом Верховного Совета СССР пятого созыва с 1958 по 1962 гг. В силу депутатских обязанностей мне за этот период неоднократно пришлось приезжать в Москву… Однажды в ресторане гостиницы, где я остановилась, ко мне подошел аккуратно одетый мужчина и познакомился со мной, представившись Двойрисом — бывшим работником ЦК ВЛКСМ… В ресторане я видела его неоднократно в различных, по виду солидных, компаниях… Двойрис попросил меня походатайствовать об увеличении ему пенсии: говорил убедительно, производил впечатление порядочного человека… Я поверила ему и согласилась войти с ходатайством в орган, ведающий назначением пенсий… Текст ходатайства… Двойрис принес в готовом виде, предварительно взяв у меня бланк депутата Верховного Совета СССР… Я это ходатайство подписала, хотя ни один из фактов, изложенных там, я не проверяла…»
Эти показания дала следователю через 26 лет после описанных в них событий бывший депутат Верховного Совета СССР, кандидат медицинских наук, доцент Кабардино-Балкарского государственного университета Фуза Карачаевна Блаева. Впрочем, мы оборвали цитату несколько преждевременно. Далее рассказ свидетельницы содержит факты ничуть не менее интересные. Во время последующих встреч Двойрис, который, как показывает Ф. К. Блаева, «утром, в обед и вечером крутился среди депутатов», попросил у своей новой знакомой еще один депутатский бланк. И она дала его. И что стало с ним дальше — не знает. По правде сказать, не знаем и мы. Зато мы хорошо знаем Двойриса. Так что догадаться, как именно использовал он дорогую добычу, не так уж и трудно.
Как ни весомы были ходатайства, сколь ни солидны заслуги «соискателя», в них перечисленные, бывший секретарь комиссии по персональным пенсиям при Совете Министров РСФСР Аксенов усомнился в их подлинности. По своей инициативе начал было проверку — и поразился: ни один факт не оказался фактом в подлинном смысле слова.
Результаты своих изысканий он изложил в докладной записке, но с его убедительными доводами, к сожалению, не посчитались.
Куда же пошел все-таки тот чистый бланк, который подарила Двойрису Ф. К. Блаева? С каким текстом он отправился в путь? Не с тем ли (или похожим), что в копии обнаружен у Двойриса при обыске? Мы имеем в виду ходатайство в Мособлисполком о выделении «старому большевику» и «бывшему секретарю райкома комсомола» участка для дачи. Ходатайство подписала бывший депутат Верховного Совета СССР Александра Тимофеевна Бондаренко, старший научный сотрудник Сочинского научно-исследовательского института курортологии.
Правда, о существовании такого ходатайства А. Т. Бондаренко сейчас не помнит, но самого Двойриса помнит хорошо. Помнит, как, бросив ради этого сессию, обсуждавшую вопросы государственной важности, приняла любезное приглашение «приличного человека», с которым только что познакомилась, посетить его на дому, где гостеприимный хозяин загнал ей втридорога дамскую сумочку и симпатичный свитерок. Не за эту ли дружескую услугу согласилась она поставить свою депутатскую подпись под письмом, текст которого сочинил, разумеется, сам же Двойрис?
Ходатайства, прошения, письма не оставались втуне. Тем более что за ними следовали грозные телефонные звонки («Говорит министр связи», — натужно переходя с фальцета на бас, кричал в трубку Двойрис), фальшивые справки, лесть, посулы, угрозы, взятки, «сувениры» в объемных пакетах — самые разные формы нажима, устоять перед которыми почти никто не сумел. Так появились у «ветерана труда», не набравшего к 70-ти годам и пяти лет рабочего стажа, огромная дача в Ильинском (несколько построек на участке) и двухкомнатная квартира (на Фрунзенской набережной — в центре Москвы), отремонтированные по последнему слову за государственный счет и обставленные мебелью, техникой, предметами искусства на сумму 36 597 руб.
Аппетиты, однако, все росли и росли. Размахивая ворохом мандатов и справок, он врывался в магазины, на склады, в кабинеты ответственных лиц и требовал — срочно, немедленно, сейчас же! — балык и колготки, икру и японские зонтики, дамские комбинации, свежий окорок, махровые простыни, копченые языки, сапоги на платформе, селедку в пряном рассоле и подписку на Виктора Гюго. В количествах, от которых у директоров магазинов и начальников складов выступала испарина на лбу.
Но нет — выступала она не у всех. Директор гастронома № 1, хорошо известного москвичам под старым именем «Елисеевский», Юрий Константинович Соколов, безропотно выполнял все его прихоти. Выполнял даже после того, как доподлинно узнал, что тот самозванец и враль. Несмотря на протесты сотрудников, возмущенных беспардонностью и хамством «влиятельного лица», ему беспрепятственно позволялось вывозить из подвала несметное количество продуктов, которые затем он сбывал благодарным клиентам. Сбывал, не гнушаясь наживой ни в два, ни в двадцать, ни в двести рублей.
Следствие установило (то, что лишь удалось установить): за три года незаконным путем Двойрис «обчистил» торговую сеть, выкачав из нее так называемых товаров повышенного спроса на 15 с лишним тысяч рублей по государственным ценам. Сбывал же он эти товары по ценам, в три, пять и даже семь раз их превышающим. Но мог ли бы он это сделать, если бы перед ним услужливо не раскрывали двери в подсобки?
«Писатель, корреспондент — неудобно же отказывать столь уважаемому человеку…» Так объясняли иные директора магазинов свое — вольное или невольное — пособничество этим аферам. И тут нам придется объяснить, каким образом малограмотный человек стал «писателем» и «журналистом». Впрочем, «образ» все тот же: с помощью добровольных помощников и «наемных рабов».
В числе последних — стыдно сказать! — оказался и профессиональный литератор: член Союза писателей СССР П-ский. За скромную сумму в 7 с половиной тысяч рублей он написал Двойрису целый роман «Дорога длиною в век», который, к счастью, не увидел света. Зато увидели свет иные из написанных им за Двойриса — и за подписью Двойриса — статей. В том числе восторженный гимн в честь некоего Алексея Константиновича Чуфарина, ничем не примечательного жителя города Осташкова. За что же этому Чуфарину выпала столь высокая честь? За добрую душу? Нет, за будущую услугу. Придет время, и он, в далеком уже прошлом начальник колонии, где Двойрис отбывал наказание за мошенничество, даст на следствии ложные показания, утверждая, что он «лично сопровождал» Двойриса на фронт и чуть ли не своими глазами видел, как тот героически сражался.
Услуга за услугу… На этом «принципе» строились отношения «писателя» Двойриса с писателем П-ским. Двойрис обычным своим манером (нажим, угрозы, загадочные намеки) проталкивал сочинения П-ского в печать, П-ский отваливал за это толкачу треть гонорара (при обыске у Двойриса была изъята собственноручная расписка П-ского: «30 % от издания каждой книги — чистыми»), Двойрис устраивал в газетах положительные рецензии на сочинения П-ского — П-ский платил Двойрису за хлопоты 100 рублей.