Теперь сопоставим все это с мерой наказания, определенной судом. Сопоставим, учитывая к тому же мотив совершения Верхолетовым преступлений… его служебное положение и тот моральный ущерб, который был им обществу нанесен.
Соответствует ли исход этого дела социалистическому правосознанию? Находится ли он в ладу с законом? Удовлетворяет ли тем требованиям, которые стоят сегодня перед правоохранительными органами?..
Прокурор Пензенской области, проявив принципиальность и чувство служебного долга, приговор по делу Верхолетова опротестовал. Но протест его Пензенский областной суд отклонил. «Сильная личность» по-прежнему находится под покровительством. Чьим?
Слово — за Прокуратурой РСФСР…»
В ожидании этого «слова» сотни читателей откликнулись на сообщение о приговоре возмущенными письмами. Многие специально подчеркивали, что жаждут отнюдь не расправы, не суровости любою ценой, а объективности и справедливости — честного приговора, произнесенного честным судом, без давления, без подсказок.
Процедурные вопросы заняли еще несколько месяцев. Со времени публикации очерка прошло полтора года, а юстиция все еще никак не могла подвести под делом черту. Верхолетов не только был на свободе, но, не связанный никакой мерой пресечения, вел вольную жизнь ничем не запятнанного, не согрешившего человека, уязвляя тем самым совесть воистину ничем не запятнанных, не согрешивших, честных людей.
Кто-то явно рассчитывал все списать на время: столько, мол, с тех пор воды утекло, чего уж теперь, поздно…
И в расчетах своих, увы, преуспел.
Когда наконец раскачались и стали рассматривать дело заново, оказалось: давность прошла! Срок, в течение которого определенное судом наказание может быть усилено, составляет один год. Из-за проволочек (вряд ли случайных), как сказано, прошло полтора. Преступник выплыл.
Но печальный этот исход мне кажется все-таки не столько поражением, сколько уроком. Наглядным доказательством тех деформаций, о которых теперь многократно и веско сказано вслух. В том числе и с трибуны Двадцать седьмого съезда. Вот почему постыдная история борьбы, которую темные личности так последовательно и упорно вели за «сильную личность», не потеряла значения и сегодня. Напоминая о прошлом, она служит предупреждением на будущее.
Прорыв
Убивали природу, но кричал человек.
Сейчас трудно сказать, кто именно крикнул первым. Может быть, совхозный сторож, увидав в темноте летней ночи зловещий черный поток. Может быть, водитель грузовика, которому этот поток внезапно перекрыл дорогу. А может быть, тот запоздалый путник, который свернул к реке с большака, нырнул в прохладные воды Тобола, поплыл, накупавшись вдосталь, назад — и вдруг отпрянул: свинцово отливая под лунным лучом, к берегу стремительно приближался поток, одуряюще пахнувший нечистотами.
На следующий же день поток получит в документах вполне научное именование: «Загрязненные сточные воды медно-аммиачного производства». Именно они прорвали в ту ночь хлипкую дамбу, преграждавшую до поры до времени путь отраве, и устремились по широкому логу на пастбища, на поля, на берег реки.
Кричали люди, случайно застигнутые посреди ночи ядовитым потоком. Кричали, взывая о помощи. И помощь пришла. Поднятые по тревоге рабочие завода, одарившего округу зловонными ядами, — и те рабочие, которые исполняли при этом свой служебный, производственный долг, и те, которые исполняли лишь долг нравственный, — образовали аварийные группы. Борьба шла около суток. Трактора и землечерпалки, подъемные краны и тягачи, отработанные шины, валявшийся на свалке металлический хлам, обрубки бревен и досок, мешки с землей — все было брошено в бой, чтобы заделать прорыв. А пока он шел, этот бой, «загрязненные сточные воды» продолжали безжалостный штурм всего, что попадалось им на пути.
Только следующей ночью прорыв был наконец ликвидирован. Настало время подводить итоги. Их подводили еще много недель. «Обошлось без человеческих жертв», — гордо рапортовал директор завода Шелестов.
Порадуемся: без человеческих. И вернемся к истокам.
Какие вопросы всегда задают, когда приходит беда? Вопросы одни и те же: как все это случилось? Почему? Можно ли было беды избежать?
В поиск ответов на эти вопросы включились десятки людей. Юристы, химики, электрики, проектировщики, строители, архитекторы, мелиораторы, гидротехники, представители множества специальностей из разных городов страны искали причины и подсчитывали урон. Сотни, если не тысячи рабочих часов — капитал драгоценный и невосполнимый — ушли на то, чтобы доказательно установить очевидное. Установить, но, увы, не исправить.
…У Кустанайского завода химволокна история не такая уж длинная. Но все же — история. Создали его еще в годы войны, когда на востоке, вдали от фронта, бурно начала развиваться большая индустрия. Производство, говорят, было отличным: налаженным, продуктивным. Сложился спаянный коллектив: люди работали здесь не годами — десятилетиями. Знали дело свое. И ревностно к нему относились.
Но ничто не стоит на месте. Росли потребности тех, кого принято называть населением. То есть попросту — нас с вами. Вошла в обиход новая ткань. Менялась технология. Осваивались современные образцы. Рос и сам город: число жителей давным-давно перевалило за сто тысяч. Сильным и молодым рабочим рукам надо было найти применение.
Нашли. Рядом со старыми корпусами завода поднялись новые. Решено было вырабатывать волокна, из которых делают синтетическую ткань самого высокого качества. Красивую. Модную. Ту, которую не отличить от натурального меха. От кожи. От бархата. Штапеля. Или вельвета. Спрос на эти ткани огромный. Изделия из них раскупаются молниеносно. Ввозим мы эти изделия большей частью из-за границы. Теперь могли бы ввоз сократить. Делать сами. Ничуть не хуже, чем наши поставщики.
Таков был замысел — обоснованный со всех точек зрения и разумный. Оставалось — осуществить.
— Знаете, почему еще выбрали Кустанай? — спросил меня в Алма-Ате один видный хозяйственный деятель. Он, как и многие его коллеги, охотно, с пониманием важности тех проблем, что стоят за «отдельным случаем», помогал мне собрать материал. — Не знаете? — Улыбаясь, он подбросил на ладони кусок синтетической пряжи. — Эта капризная красавица любит хороший климат. И чистый воздух с большим содержанием кислорода. В Кустанае — как раз такой…
Что ж, понять можно: даже химии нравится чистый воздух. Но взаимна ли эта любовь? Без химии, ясное дело, современное общество не проживет. Однако за блага, которые она нам дарит, приходится порою платить слишком высокую цену. В том задача и состоит, чтобы цену эту уменьшить, чтобы урон, который несут природа и люди от столь нужного нам производства, не перечеркнул его выгод.
Наверно, у каждого в мире завода есть не только полезная продукция, которую он выпускает, но еще и отбросы. Так сказать, шлак. Шлак этого производства, его сточные воды, содержит медь и аммиак. Надо от них избавляться. Но как? Теперь, когда беда уже стала свершившимся фактом, эксперты единодушны: существовавшая (и продолжающая существовать!) на заводе система очистки заведомо чревата опасностью. Система — это расположенные каскадом пять котлованов, заполняющихся грязной водой: влага постепенно испаряется, медь и аммиак оседают на дно.
Опасность даже не в том, что воздух заражается парами отнюдь не стерильной чистоты. Опасность в том, что при каскадном расположении очистителей значительный перепад высоты может даже при небольшой аварии привести, как сказано в заключении экспертов, «к катастрофическим последствиям». Достаточно повредиться перегородочной дамбе, отделяющей секцию, расположенную выше, от секции, расположенной ниже, — напор дополнительной массы воды, хлынувшей в нижний отсек, прорвет следующую перегородку. А потом — следующую… «Такая система очистки, — сказано в заключении видных специалистов, — может быть рекомендована только при хорошо налаженной службе эксплуатации, при качественном возведении поперечных дамб и соответствующем креплении напорных откосов».
Ничего этого, к сожалению, не было. Ни хорошо налаженной службы, ни качественного возведения, ни соответствующих креплений. Ничего! Когда пришла беда, оказалось, что целые годы (не месяцы — годы!) все держалось на волоске и только чудо до поры до времени спасало завод от беды.
Проектанты были ничуть нас не глупее, опасность прорыва предвидели. Потому и записано было в проекте: эксплуатировать лишь при условии, что за системой очистки (ее именуют «поля испарения») постоянно будет следить специальная бригада рабочих. Обратите внимание: постоянно. Обратите внимание: бригада. И притом — не случайные люди, которые походя, между другими делами, навещают отстойник, — нет, специалисты, профессионалы, для того и взятые на работу.
Так официально было записано, никто с этим не спорил, оговорка устроила всех. Только кто же потом вспоминает, что записано в примечании к приложению? Объект сдан, запущен, работает. Проблем невпроворот… Где уж тут думать о какой-то грядущей опасности, к тому же опасности проблематичной? Сменялись директора, новые не имели понятия о том, что тревожило старых, проектные документы со всеми их условиями и оговорками давно погребены в архиве. Не грянул бы гром — кто бы о них вспомнил?
А грянул он так.
Ранним июньским утром слесари цеха водоснабжения Казаков, Алексеев и Мулужанов побывали на испарителе — от города это несколько километров. Картина открылась их взору плачевная: дамба, отделявшая вторую ступень испарителя от третьей, почти полностью размыта. Настолько размыта, что даже пройти по ней было уже невозможно. Уровень черной, одуряюще пахнувшей жидкости во втором резервуаре был много выше предельной отметки, а приток новых вод увеличивался час от часу.
Надо ли быть специалистом, чтобы понять: положение угрожающее? Даже не угрожающее — катастрофическое. И что есть только один-единственный выход: всеобщий аврал. Сейчас же. Ни минуты не медля.