Замечу, что и следователи, и судьи, несомненно, преследовали благую и важную цель. Стремились внести посильный свой вклад в очистительную работу, которая диктуется временем и отражает насущное требование общественности: выжечь полностью лихоимство в любых его проявлениях как зловредную опухоль. Со всеми ее ядовитыми метастазами. Выжечь — невзирая на лица. А если точнее — взирая! По принципу: кому больше дано, с того больше и спросится. Потому что любая поблажка «с учетом заслуг» вовсе не пресекает подобное зло, а плодит его, ставя «заслуженных» выше закона.
Можно только приветствовать верных долгу юристов, кому ничьи посты и «заслуги» не мешают делать свое правое дело, кто тонко и точно чувствует зов времени, общественную потребность, общественный гнев. При одном непременном условии: чтобы гнев этот, страстный и праведный, не слепил им глаза.
Что же она вымогала, Людмила Евгеньевна? Как? За какие блага? Чем торговала, превратив в барахолку чистое поле искусства?
Материалы судебного дела отвечают на эти вопросы. Отвечают, повергая меня, признаюсь, в полнейшее недоумение.
Беру для примера один из документов.
«Путем вымогательства… (подсудимая. — А. В.) получила от художницы Ш. в виде взятки грампластинку «Калинка» стоимостью 1 руб., один кг урюка стоим. 2 руб., кошелек стоим. 1 руб. 50 коп., флакон духов стоим. 2 руб. 50 коп., губ. помаду стоим. 5 руб.».
«Объекты» жалки и комичны, но я отнюдь не хотел бы вызвать этим читательский смех. Мерзкая сущность подачки всем хорошо известна: коварство ее не в сумме, а в факте. Ничтожные сувениры, унизительные дары — ловушка для слабых. Для тех, у кого нет ни морального стержня, ни принципов, ни достоинства. Опутанные и прирученные, они радеют своим искусителям, закрывают глаза на их отнюдь не бездумные «шалости», вольно, невольно ли отличая угодников, выделяя их из общего ряда.
Сказано было: бойтесь данайцев, дары приносящих, — время отнюдь не внесло коррективы в эту мудрую формулу. Но любая формула не больше, чем формула, наполняют ее реальным, осязаемым содержанием люди и обстоятельства. Чем могла порадеть Людмила Евгеньевна — не абстрактная, умозрительная, а подлинная, живая, в тех условиях, в которых жила, при отношениях, какие имела с людьми, ее окружавшими, — чем могла, например, порадеть за пластинку «Калинка»? Чем — могла и чем — порадела?
Вот на эти вопросы ответа в пространнейшем приговоре, к сожалению, нет. Я нашел их совсем в других документах — в объяснениях, которые дали сами же обличители. В их простодушных признаниях, перечеркнувших свой же донос.
До поры до времени все эти люди жили общими интересами, общей судьбой. В достаточном отдалении от крупных культурных центров круг художников узок: дом Людмилы Евгеньевны был для многих и их домом. Приезжавшие из районов попросту здесь размещались, местные шли без приглашений на горевший всегда огонек — ждала их не рюмка, а разговор об искусстве. Порой — суровая критика. Всегда — умный совет. То, что принято называть творческой атмосферой.
И, поверьте, я очень бы удивился, если бы сюда приходили только с пустыми руками. Как по схеме — не знаю, по-людски же в дружеский дом, который ты посещаешь все время, где и стол для тебя, и кров, и уют, только с пустыми как-то не принято. Если кто-то считает иначе, — что ж, пусть я буду не прав…
Много лет назад, в студенческую мою бытность, один из старейших профессоров, готовя нас, молодых, будущих следователей и судей, прокуроров и адвокатов, бережно относиться к оказавшейся в нашей власти чужой судьбе, зачитал с кафедры не очередную статью Уголовного кодекса, а отрывок из фельетона Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Дело студента Сверановского».
«О, этот суконный язык! — восклицали сатирики. — Он всему придает важность и значительность.
Попробуйте переложить на этот язык такую простенькую фразу:
«Мария Ивановна сидела на диване и читала книгу, мягкий свет лампы падал на перелистываемые страницы».
Вот что получится:
«17-го сего апреля, в два часа пополуночи, в квартире № 75 была обнаружена неизвестная гражданка, назвавшаяся Марией Ивановной, сидевшая в северо-западном углу комнаты на почти новом диване, купленном, по ее заявлению, в магазине Мосдрева. В руках у нее удалось обнаружить книгу неизвестного автора, скрывшегося под фамилией А. Толстой, каковую она, по ее словам, читала, употребляя для освещения как комнаты, так равно и книги настольную штепсельную лампу с ввернутой в таковую электрической лампочкой силою в 25 свечей и, как утверждает экспертиза, накала в 120 вольт».
Правда ведь, таковую явно преступную гражданку хочется немедленно изолировать от общества, избрав мерой пресечения взятие под стражу».
Да, звучит довольно зловеще…
Не так ли звучит и вот этот отрывок из приговора: «В качестве взяток под видом дружеских подношений и сувениров подсудимой получены… многочисленные украшения, парфюмерия, туалетные принадлежности, продукты и пр.». Этот же перечень в другом документе, изложенном языком человеческим, выглядит совершенно иначе.
«Вопрос свидетелю М. Перечислите предметы, которые вы подарили обвиняемой.
Ответ. Сумочку-косметичку, духи за пять рублей, кулон на цепочке (оценен экспертизой в 8 рублей. — А. В.)
Вопрос. Обвиняемая, признаете ли вы, что вами получены перечисленные предметы?
Ответ. Признаю. Кулон в подарок на день рождения, духи по случаю 8 Марта, сумка-косметичка на Новый год.
Вопрос. Свидетель, вы подтверждаете уточнение подсудимой?
Ответ. Подтверждаю. Дополняю, что на Новый год, который мы вместе встречали, мною принесены к столу как подарок обвиняемой еще бутылка шампанского и коробка конфет.
Обвиняемая. Подтверждаю. Свидетель, перечислите подарки, которые вам сделала я.
Ответ. Ткань на блузку ко дню рождения, домашний халат на 8 Марта, серьги на Новый год…
Вопрос следствия свидетелю. Перечислите, какие подарки вы сделали обвиняемой.
Ответ. Декоративный стакан, лоток для мелких изделий, шарф и глиняный петух.
Вопрос. Обвиняемая, вы признаете показания свидетеля?
Ответ обвиняемой. Признаю. Имею встречный вопрос: по какому случаю были сделаны эти подарки?
Ответ свидетеля Щ. На Новый год, ко дню рождения и на 8 Марта. Хочу добавить: я делал эти подарки, чтобы попасть на республиканскую выставку.
Вопрос обвиняемой свидетелю. В каком году был сделан вами первый подарок?
Ответ. В 1978-м.
Вопрос. В каком году ваши работы были отправлены на республиканскую выставку?
Ответ. В 1976-м.
Вопрос. В каком году худсовет отказался принять на выставку ваши работы?
Ответ. В 1980-м.
Вопрос. Когда именно, после того как ваши работы были отклонены худсоветом, вы подали заявление о даче мне взяток?
Ответ. Через неделю.
Обвиняемая. Больше вопросов к свидетелю не имею».
Что за бесовская магия понудила этих «свидетелей» оборвать прежние связи, перечеркнуть прошлое, вывернуть его наизнанку, очернив ту, с которой многие годы бок о бок шла жизнь? Злоба? Зависть? Комплекс неполноценности вкупе с точным расчетом: отшвырнуть того, кто больше не пригодится? Отшвырнуть, представ при этом отнюдь не клеветником, а ждущей сочувствия жертвой…
Право, не знаю. Могу лишь предположить, вспоминая циничный афоризм «прагматиков»: «Не желаешь себе зла — никому не делай добра».
К чему скрывать: взятки под видом дружеских подношений, увы, не такая уж редкость. «Ответственный товарищ», о нем пойдет речь в очерке «Ширма» — тот, что в курортной баньке запродал себя казнокрадам, — получил, конечно, не взятку, а «привет от друзей»: десятки тысяч рублей, уложенных в чемоданчик. Любители сладкой жизни и слишком дружеского внимания подчиненных, убежденные в абсолютнейшей своей неуязвимости, обладатели весьма высоких постов, ничуть не смущаясь, выдавали страшные эти дары за невинные сувениры. И купюры, и золото, и бриллианты, и корзины с фруктами и коньяком. Кстати, был там тоже художник, местная знаменитость, лакейски дежуривший у подъезда, чтобы вручить любимому «мэру» собственное творение. Любовь ответная не замедлила: за счет государства, в обход тех, кто ждал терпеливо и честно, «мэр» одарил торгаша от искусства просторной квартирой.
И «сильные личности», о которых много писалось, тоже обогащали словарь, именуя подкуп — «подарком», уворованный куш — «платой за труд». Как и некоторые осужденные ныне дельцы на ниве культуры, выделявшие подчиненных по единому признаку: дарит или не дарит. Не сумочку-косметичку — перстень с каменьями, манто для супруги. И то сказать, эти дарители тем не чета: другие возможности, и масштаб, и размах…
Чем же в принципе отличаются ядовитые лжедары от даров в подлинном, незамутненном смысле этого слова? Ведь уже написано выше: дело не в сумме.
Конечно, не в сумме. В реальных человеческих связях! В том, какие отношения — непредвзято, естественно — создает жизнь. В одних случаях даже ценный подарок — это только подарок. В других даже пустяк — это капкан. Первый шаг к падению. Преступный вызов закону. Судьи на то и судьи, чтобы уметь отличать…
Областной суд обвинение счел доказанным: пять лет с конфискацией — и губ. помады стоим. 5 руб., и сумочки-косметички, и недоеденной коробки конфет. Вся жизнь под откос!
Но нет, это был отнюдь не конец. В Москве дело подвергли спокойной и объективной проверке. Представитель прокуратуры республики просил коллегию Верховного суда РСФСР приговор отменить. Найдя, что выводы областного суда противоречат закону, коллегия так и поступила, но мера пресечения до окончания нового следствия оставалась все же без изменений. К чести прокуратуры области надо сказать, что эту ошибку она вскоре исправила: Людмилу Евгеньевну освободили. Иные из обличителей стали менять показания. Вдруг оказалось, что они «дружили домами», гостили «на взаимных началах», проявляли естественное товарищеское внимание «без побочных соображений». От чистого сердца…